Часть 7, ч.6 - здесь

Далее СУРЖИК говорит о витаминном напитке Беззубова, который выдавался в больницах и аптеках. Далее он подчёркивает, как и другие участники, как героически люди переносили лишения, упоминая сотрудников Института растениеводства. Это опять выдаёт в нём (как и в других участниках) стремление войти в спор с невидимым оппонентом, которого нужно убедить в том, что были в основном герои, а негатива не было, а если и был, то не стоит его вспоминать.

Я писал о порочности этого подхода в предисловии, и дополняя сказанное, отмечу, что если не откровенная фальшь, то состоящий лишь из патетического превозмогания рассказ неполноценен на уровне базовой драматургии. Когда человеку представляют героев без страха и упрёка, в лучшем случае делая отмашку в сторону "кто-то кое-где у нас порой", он говорит сакраментальное "не верю", иногда открыто, но чаще бессознательно.

Времена меняются, и та "поганая молодёжь", которую у нас ругать, более не находится в плену брежневских ритуалов военной памяти, равно как и в информационном пузыре того времени. Сейчас дети знакомятся с этой историей с нуля, и их зацепит только искренность, которую они в таких речах не найдут. Здесь подобные "патриоты" действуют в любопытном симбиозе с "очернителями", которые представляют такую же чёрно-белую картину, только с противоположным знаком.

В рассказе о том, как среди ужасов, подлости и озверения "подвиг свой ежедневный вы совершали достойно и просто", как писала Берггольц, одних трясёт от упоминания слова "подвиг", а других - от слова "подлость". В результате ни у тех, ни у других полноценного рассказа не выходит. По своим наблюдениям я заметил, что даже если люди формально относят себя к тому или другому лагерю, они как слепые котята в темноте пытаются нащупать "правду о войне" за пределами этих нарративов, обращаясь к дневникам, семейным преданиям и фольклору. Так и живём.

Далее МЯГКОВ говорит о том, что "началось немецкое наступление в августе-сентябре" и "Сталин переживал, потому что Манштейна перебросили". Это комментировать сложно, так как дело было почти полностью наоборот. Советское командование не имело информации о немецких планах и прибывших из Крыма подкреплениях, иначе бы по-другому спланировало четвёртую операцию по прорыву блокады Ленинграда.

Появление резервов у немцев было очень неприятной неожиданностью, которая разрушила планы на прорыв блокады в сентябре 1942 года. Войска Волховского фронта в очередной раз попали в котёл, и операция потерпела неудачу. Правда, и немцы уже не смогли провести своё запланированное на сентябрь 1942 года наступление с целью полного окружения Ленинграда и соединения с финнами. Это позволило советскому руководству впоследствии заявить о том, что на самом деле начавшееся 27 августа наступление имело целью предотвратить немецкую операцию. Именно эта фраза запечатлена на мемориале в Синявино, хотя даже во вполне официальных публикациях уже говорится о том, как всё было на самом деле. Очевидно, до д.и.н. Мягкова эта информация ещё не дошла.

Далее с 44.30 по 50.10 начинается длинный и сумбурный монолог МЯГКОВА, который прыгает с темы на тему, пересыпая свою речь превосходными степенями и эпитетами. Он не говорит ясно и конкретно, чем для людей была важна работа, но судя по пафосу высказываний, она была ценна сама по себе. Вот раньше были люди: работали из любви к искусству в поле рожали, раком не болели.

В реальности же потеря рабочего места и вместе с ним рабочей карточки была одним из худших кошмаров блокадников, о чём свидетельствуют многие дневники. Шансов выжить у рабочих было однозначно больше, чем у иждивенцев, несмотря на большие затраты калорий. Трудоустройство не только давало право на больший рацион питания, но и на дополнительные продукты, которые иногда отпускались заводам. Остановка трамвайного движения в декабре 1941 года стала настоящей трагедией для многих рабочих, вынужденных увольнять из-за неспособности ходить пешком расстояние в 5-8-10 километров, которое они ранее преодолевали на транспорте. Работать же на казарменном положении была возможность далеко не везде.