дугоизлазни акценат

(назад)

Я не помню, когда Восточная Европа стала мне небезразлична, но в жизни она присутствовала с детства. Не у всех моих читателей было советское детство, поэтому кое-то поясню. Так сложилось, что советский человек был вынужден иметь дело с разнообразными материальными и культурными продуктами стран народной демократии. В потребительской табели о рангах эти продукты занимали, как правило, более высокое место, чем отечественные, но всегда уступали настоящему западному, из-за железного занавеса. Это ощущение фейковости, неполноценности, недозаграницы и определяло на протяжении 80-х – 90-х отношение многих советских и постсоветских людей к Восточной Европе (Одно слово – румын. – Он же болгарин! – Да? А какая разница?). Да и сейчас определяет, что уж там.

Со мной же было не так. Никаких негативных эмоций к этому региону я не испытывал, а разнообразие стран, народов и языков будило любопытство. Кроме того, по состоянию на конец 90-х бывший соцлагерь переживал трансформацию, наблюдать за которой тоже было очень интересно. Прежде всего в сравнении: как у нас, и как у них. Но был и еще один момент:

Двумысленность. Официально страны соцлагеря были братскими. Но неофициально еще в советскую эпоху доносились сведения, что нас там (то же самое касалось и «западных» советских республик) в той или иной степени не любят. Позже это неофициальное стало вполне себе официальным. Страшно интриговало: так ли это? за что не любят? можно ли что-то с этим сделать? Внедриться в этот мир и исследовать его изнутри казалось очень привлекательной идеей.

Об всем этом напишу подробно позже, а сейчас зафиксирую только то, что интерес к восприятию нас ими был для меня всегда не менее значимым, чем к этим странам самим по себе. Где еще столько говорят и думают о нас, как там? Это наше присутствие в восточноевропейском сознании то усиливается, то ослабевает, но не исчезает, что мы можем лицезреть во всей красе сегодня. Вообще, само понятие «Восточная Европа», что бы мы в него ни вкладывали, немыслимо без России. Тут же не в географии дело, а в отношении.

Да и для нашей самоидентификации понятие «Восточная Европа» немаловажно. Та часть Европы, в которой лежит Россия, безусловно является восточной, но между Россией и «Восточной Европой» – барьер: языковой, культурный, религиозный, ментальный – где-то ощутимый больше, где-то меньше. На протяжении последних тридцати лет стратегическая задача «Восточной Европы» – быть больше Европой, меньше Восточной. И вот если Восточная Европа – там, то здесь что? Азия? Сейчас все эти вопросы совершенно неактуальны, а вот в начале века, когда создавалось и укреплялось все то, что последний год активно разрушается, они страшно волновали.

Двадцать лет назад, напомню, была эпоха раннего Путина, который «не возражал» против вступления России в НАТО, выступал по-немецки в Бундестаге, заслужил образ «немца в Кремле», и был самым проевропейским лидером России за десятилетия. Отношения России с Европой, присутствие России в Европе были темой номер один политически, экономически, да и, не побоюсь этого слова, ментально.

(вперед)

#exomnipolska

Telegram

дугоизлазни акценат

Понял, что в описании моего польского опыта никак не обойтись без объяснения причин, по которым он случился. Это, видимо, надолго, потому обещаю сглаживать многословие картинками: вот еще несколько фото Варшавы из 2003 года.

(вперед)

#exomnipolska

www.group-telegram.com/jp/exomni_cast.com/1061

1.3K viewsedited  Mar 27, 2023 at 12:55

(назад)

Я не помню, когда Восточная Европа стала мне небезразлична, но в жизни она присутствовала с детства. Не у всех моих читателей было советское детство, поэтому кое-то поясню. Так сложилось, что советский человек был вынужден иметь дело с разнообразными материальными и культурными продуктами стран народной демократии. В потребительской табели о рангах эти продукты занимали, как правило, более высокое место, чем отечественные, но всегда уступали настоящему западному, из-за железного занавеса. Это ощущение фейковости, неполноценности, недозаграницы и определяло на протяжении 80-х – 90-х отношение многих советских и постсоветских людей к Восточной Европе (Одно слово – румын. – Он же болгарин! – Да? А какая разница?). Да и сейчас определяет, что уж там.

Со мной же было не так. Никаких негативных эмоций к этому региону я не испытывал, а разнообразие стран, народов и языков будило любопытство. Кроме того, по состоянию на конец 90-х бывший соцлагерь переживал трансформацию, наблюдать за которой тоже было очень интересно. Прежде всего в сравнении: как у нас, и как у них. Но был и еще один момент:

Двумысленность. Официально страны соцлагеря были братскими. Но неофициально еще в советскую эпоху доносились сведения, что нас там (то же самое касалось и «западных» советских республик) в той или иной степени не любят. Позже это неофициальное стало вполне себе официальным. Страшно интриговало: так ли это? за что не любят? можно ли что-то с этим сделать? Внедриться в этот мир и исследовать его изнутри казалось очень привлекательной идеей.

Об всем этом напишу подробно позже, а сейчас зафиксирую только то, что интерес к восприятию нас ими был для меня всегда не менее значимым, чем к этим странам самим по себе. Где еще столько говорят и думают о нас, как там? Это наше присутствие в восточноевропейском сознании то усиливается, то ослабевает, но не исчезает, что мы можем лицезреть во всей красе сегодня. Вообще, само понятие «Восточная Европа», что бы мы в него ни вкладывали, немыслимо без России. Тут же не в географии дело, а в отношении.

Да и для нашей самоидентификации понятие «Восточная Европа» немаловажно. Та часть Европы, в которой лежит Россия, безусловно является восточной, но между Россией и «Восточной Европой» – барьер: языковой, культурный, религиозный, ментальный – где-то ощутимый больше, где-то меньше. На протяжении последних тридцати лет стратегическая задача «Восточной Европы» – быть больше Европой, меньше Восточной. И вот если Восточная Европа – там, то здесь что? Азия? Сейчас все эти вопросы совершенно неактуальны, а вот в начале века, когда создавалось и укреплялось все то, что последний год активно разрушается, они страшно волновали.

Двадцать лет назад, напомню, была эпоха раннего Путина, который «не возражал» против вступления России в НАТО, выступал по-немецки в Бундестаге, заслужил образ «немца в Кремле», и был самым проевропейским лидером России за десятилетия. Отношения России с Европой, присутствие России в Европе были темой номер один политически, экономически, да и, не побоюсь этого слова, ментально.

(вперед)

#exomnipolska

BY дугоизлазни акценат