Это началось с поцелуя. Почти всегда это начинается с поцелуя. Элла и Цики лежали голые в постели, соприкасаясь языками, когда она ощутила укол.
— Я тебя поранил? — спросил Цики, а когда она покачала головой, он поспешил добавить: — У тебя кровь идет.
У нее и в самом деле шла кровь. Изо рта.
— Прости, — сказал он, встал и беспокойно заметался по кухне. Достал из морозильника поднос со льдом и старательно постучал им по краю раковины. — Вот. — Цики протянул ей несколько кубиков дрожащей рукой. — Прижми к губе. Ну возьми же, кровь остановит.
Цики всегда хорошо справлялся с такими вещами. В армии он был фельдшером. Еще у него была лицензия экскурсовода.
— Прости, — повторил он, слегка побледнев, — видимо, я тебя укусил, ну, знаешь, в пылу страсти.
— Не олнйся, — улыбнулась она, прижимая ледяной кубик к нижней губе. — Ничео не слчилось.
Что, конечно, было неправдой. Потому что слчилось очень многое. Не каждый день у тебя идет кровь из-за человека, с которым ты живешь и который потом еще и врет тебе про укус, хотя ты отчетливо почувствовала укол.
Потом они несколько дней не целовались — из-за ранки. Губы — очень чувствительная зона. А позже, когда все-таки начали целоваться, делали это осмотрительно. Она чувствовала, что у него есть тайна. И действительно, однажды ночью она воспользовалась тем, что он спал с открытым ртом, осторожно подсунула палец ему под язык и нашла. Маленькую молнию. Молнийку. Но когда она потянула, весь ее Цики раскрылся, как ракушка, а внутри у него лежал Йорган. У Йоргана, в отличие от Цики, была крошечная бородка, очень-очень ухоженные бакенбарды и необрезанный член. Элла посмотрела, как он спит, тихо-тихо свернула Цики и спрятала в кухонном шкафу, позади ведра, там, где они держали пакеты для мусора.
Жизнь с Йорганом была нелегкой. Секс потрясающий, но Йорган очень много пил, а когда пил — страшно шумел и постоянно позорился. Еще он любил делать так, чтобы Элла чувствовала себя виноватой за то, что он уехал из Европы и стал жить здесь. И каждый раз, когда в Израиле происходило что-нибудь плохое, неважно, в жизни или по телевизору, Йорган говорил ей:
— Смотри какая страна твоя, — причем иврит у него был очень плохим, а слово «твоя» — очень обвиняющим.
Ее родители его не любили, а ее мама, которой, кстати, нравился Цики, называла Йоргана «этот гой». Ее папа постоянно спрашивал его про работу, а Йорган ухмылялся и говорил:
— Господин Шапиро, работа это как усы, это уже давно нот фэшн.
И это никогда никого не смешило. И уж точно не смешило папу Эллы, до сих пор ходившего с усами.
В конце концов Йорган свалил. Вернулся в Дюссельдорф заниматься музыкой и жить на пособие по безработице. Сказал, что в Израиле он никогда не сможет прославиться как певец, потому что акцент работает против него. Люди тут с предрассудками, немцев не любят. Элла ничего не сказала, но у нее было чувство, что и в Германии его странная музыка и китчевые слова особо не взлетят. У него даже была песня про нее. Она называлась Goddess и вся была про то, как они занимаются сексом на волнорезе и Элла кончает, «словно волна разбивается о камень» (цитата).
Это произошло через полгода после отъезда Йоргана — Элла искала мусорный пакет и нашла Цики. Может быть, открыть молнию было ошибкой, подумала она. Может быть. В таких вопросах трудно сказать наверняка. Вечером, когда она чистила зубы, ей снова припомнился тот поцелуй, с уколом. Она тщательно прополоскала рот и посмотрела в зеркало. У нее остался шрам, и, разглядывая его вблизи, она увидела маленькую молнию. Элла неуверенно протянула к ней руку. Попробовала вообразить себя изнутри. Это наполнило ее надеждой — но и страхом, в особенности страхом перед веснушчатыми руками и сухой кожей лица. Может быть, подумала она, у меня обнаружится татуировка. В виде розы. Элла всегда такую хотела, но смелости не хватало. Казалось, это будет ужасно больно.
Это началось с поцелуя. Почти всегда это начинается с поцелуя. Элла и Цики лежали голые в постели, соприкасаясь языками, когда она ощутила укол.
— Я тебя поранил? — спросил Цики, а когда она покачала головой, он поспешил добавить: — У тебя кровь идет.
У нее и в самом деле шла кровь. Изо рта.
— Прости, — сказал он, встал и беспокойно заметался по кухне. Достал из морозильника поднос со льдом и старательно постучал им по краю раковины. — Вот. — Цики протянул ей несколько кубиков дрожащей рукой. — Прижми к губе. Ну возьми же, кровь остановит.
Цики всегда хорошо справлялся с такими вещами. В армии он был фельдшером. Еще у него была лицензия экскурсовода.
— Прости, — повторил он, слегка побледнев, — видимо, я тебя укусил, ну, знаешь, в пылу страсти.
— Не олнйся, — улыбнулась она, прижимая ледяной кубик к нижней губе. — Ничео не слчилось.
Что, конечно, было неправдой. Потому что слчилось очень многое. Не каждый день у тебя идет кровь из-за человека, с которым ты живешь и который потом еще и врет тебе про укус, хотя ты отчетливо почувствовала укол.
Потом они несколько дней не целовались — из-за ранки. Губы — очень чувствительная зона. А позже, когда все-таки начали целоваться, делали это осмотрительно. Она чувствовала, что у него есть тайна. И действительно, однажды ночью она воспользовалась тем, что он спал с открытым ртом, осторожно подсунула палец ему под язык и нашла. Маленькую молнию. Молнийку. Но когда она потянула, весь ее Цики раскрылся, как ракушка, а внутри у него лежал Йорган. У Йоргана, в отличие от Цики, была крошечная бородка, очень-очень ухоженные бакенбарды и необрезанный член. Элла посмотрела, как он спит, тихо-тихо свернула Цики и спрятала в кухонном шкафу, позади ведра, там, где они держали пакеты для мусора.
Жизнь с Йорганом была нелегкой. Секс потрясающий, но Йорган очень много пил, а когда пил — страшно шумел и постоянно позорился. Еще он любил делать так, чтобы Элла чувствовала себя виноватой за то, что он уехал из Европы и стал жить здесь. И каждый раз, когда в Израиле происходило что-нибудь плохое, неважно, в жизни или по телевизору, Йорган говорил ей:
— Смотри какая страна твоя, — причем иврит у него был очень плохим, а слово «твоя» — очень обвиняющим.
Ее родители его не любили, а ее мама, которой, кстати, нравился Цики, называла Йоргана «этот гой». Ее папа постоянно спрашивал его про работу, а Йорган ухмылялся и говорил:
— Господин Шапиро, работа это как усы, это уже давно нот фэшн.
И это никогда никого не смешило. И уж точно не смешило папу Эллы, до сих пор ходившего с усами.
В конце концов Йорган свалил. Вернулся в Дюссельдорф заниматься музыкой и жить на пособие по безработице. Сказал, что в Израиле он никогда не сможет прославиться как певец, потому что акцент работает против него. Люди тут с предрассудками, немцев не любят. Элла ничего не сказала, но у нее было чувство, что и в Германии его странная музыка и китчевые слова особо не взлетят. У него даже была песня про нее. Она называлась Goddess и вся была про то, как они занимаются сексом на волнорезе и Элла кончает, «словно волна разбивается о камень» (цитата).
Это произошло через полгода после отъезда Йоргана — Элла искала мусорный пакет и нашла Цики. Может быть, открыть молнию было ошибкой, подумала она. Может быть. В таких вопросах трудно сказать наверняка. Вечером, когда она чистила зубы, ей снова припомнился тот поцелуй, с уколом. Она тщательно прополоскала рот и посмотрела в зеркало. У нее остался шрам, и, разглядывая его вблизи, она увидела маленькую молнию. Элла неуверенно протянула к ней руку. Попробовала вообразить себя изнутри. Это наполнило ее надеждой — но и страхом, в особенности страхом перед веснушчатыми руками и сухой кожей лица. Может быть, подумала она, у меня обнаружится татуировка. В виде розы. Элла всегда такую хотела, но смелости не хватало. Казалось, это будет ужасно больно.
The regulator said it had received information that messages containing stock tips and other investment advice with respect to selected listed companies are being widely circulated through websites and social media platforms such as Telegram, Facebook, WhatsApp and Instagram. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. The message was not authentic, with the real Zelenskiy soon denying the claim on his official Telegram channel, but the incident highlighted a major problem: disinformation quickly spreads unchecked on the encrypted app. The Russian invasion of Ukraine has been a driving force in markets for the past few weeks. For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content.
from jp
