[В день рождения Беллы Улановской (1943—2005) — один фрагмент из цикла «Библиотека несуществующего города», посвящённый её книге.] Белла Улановская. Осенний поход лягушек: Книга прозы. СПб.: Советский писатель, 1992. 184 с. Тираж 3000 экз.
Дарование Беллы Улановской не стихийное: она профессиональный филолог, выпускница филфака ЛГУ, участница блоковского семинара Дмитрия Максимова и тартуских конференций, создательница Музея Достоевского, исследовательница творчества Сологуба*, компетентная читательница классиков и современников (в середине 1970-х годов наезжавший из Москвы в Ленинград Пригов получил информацию об обэриутах не от кого иного, как от Улановской). Но она же привнесла в рафинированную подпольную прозу то, что прежде воспринималось как материал для наивных, не причастных высокой традиции сочинителей: захолустную аскетику, охотничьи тропы, оттенки сугробов на закате, тетеревиные лунки в снегу, бархатную грязь, взбиваемую сотнями лягушачьих лапок, разделку свиной туши, вечернюю звезду, наколотую на верхушку ели, бесконечное чаепитие в стынущем деревянном доме… Всё это без пафоса «назад к природе» и бегства от цивилизации, без проповедей или стенаний о хиреющей деревне. К кургузым почвенникам Улановская не испытывала ни малейшего сочувствия («Не заглядывайтесь, юноши, в волосатые уши невротическим старцам» — резюме встречи с Астафьевым). Но и с ленинградцами, бравшимися за близкие темы, Улановская расходилась: деревня для неё — не аллегория (как у Вахтина), природа — не зеркало для лирического самонаблюдения (как у Базунова), а такая же вещественная и требующая тонкого понимания жизнь, как выделка льна или сочинение прозы.
В 20 лет под впечатлением от «Северного дневника» Юрия Казакова она отправилась на Белое море и влюбилась в северные края, исходив всё побережье «дышащего моря». (Вряд ли случайна эта сохранявшаяся всю её жизнь привязанность к северным землям, где не было ни монгольского ига, ни крепостного права, зато были раскольничьи скиты и воспоминания о новгородской вольнице. Один из северных характеров в прозе Улановской — строптивая отшельница, отказавшаяся покидать свою обесточенную, отрезанную от совхозно-коллективной цивилизации избу.) От документального «северного» очерка 1960-х, сурового путевого дневника, траектория жанровой эволюции Улановской ведёт к обновлённому дзуйхицу, к свободной прозе неподражаемых «Альбиносов» (1979) и «Внимая наставлениям Кэнко» (1991). Единственная сюжетная вещь Улановской — знаменитое «Путешествие в Кашгар» (1973), толкующее о вступлении советских войск в Синьцзян (иначе именуемый Кашгаром) и героической гибели лейтенанта Татьяны Левиной, — с технологической точки зрения примечательна фигурой хроникёра и выпуклыми лакунами в нарративе. Внешняя событийность в произведениях Улановской, как правило, отодвинута на второй план, но назвать её прозу бессюжетной не поворачивается язык: сюжет — сама жизнь, сплетение синкретической ткани жизни: «Пробежим снова по всем этим тонким ходам и жемчужным переходам, перечитаем путаную прочность».
[В день рождения Беллы Улановской (1943—2005) — один фрагмент из цикла «Библиотека несуществующего города», посвящённый её книге.] Белла Улановская. Осенний поход лягушек: Книга прозы. СПб.: Советский писатель, 1992. 184 с. Тираж 3000 экз.
Дарование Беллы Улановской не стихийное: она профессиональный филолог, выпускница филфака ЛГУ, участница блоковского семинара Дмитрия Максимова и тартуских конференций, создательница Музея Достоевского, исследовательница творчества Сологуба*, компетентная читательница классиков и современников (в середине 1970-х годов наезжавший из Москвы в Ленинград Пригов получил информацию об обэриутах не от кого иного, как от Улановской). Но она же привнесла в рафинированную подпольную прозу то, что прежде воспринималось как материал для наивных, не причастных высокой традиции сочинителей: захолустную аскетику, охотничьи тропы, оттенки сугробов на закате, тетеревиные лунки в снегу, бархатную грязь, взбиваемую сотнями лягушачьих лапок, разделку свиной туши, вечернюю звезду, наколотую на верхушку ели, бесконечное чаепитие в стынущем деревянном доме… Всё это без пафоса «назад к природе» и бегства от цивилизации, без проповедей или стенаний о хиреющей деревне. К кургузым почвенникам Улановская не испытывала ни малейшего сочувствия («Не заглядывайтесь, юноши, в волосатые уши невротическим старцам» — резюме встречи с Астафьевым). Но и с ленинградцами, бравшимися за близкие темы, Улановская расходилась: деревня для неё — не аллегория (как у Вахтина), природа — не зеркало для лирического самонаблюдения (как у Базунова), а такая же вещественная и требующая тонкого понимания жизнь, как выделка льна или сочинение прозы.
В 20 лет под впечатлением от «Северного дневника» Юрия Казакова она отправилась на Белое море и влюбилась в северные края, исходив всё побережье «дышащего моря». (Вряд ли случайна эта сохранявшаяся всю её жизнь привязанность к северным землям, где не было ни монгольского ига, ни крепостного права, зато были раскольничьи скиты и воспоминания о новгородской вольнице. Один из северных характеров в прозе Улановской — строптивая отшельница, отказавшаяся покидать свою обесточенную, отрезанную от совхозно-коллективной цивилизации избу.) От документального «северного» очерка 1960-х, сурового путевого дневника, траектория жанровой эволюции Улановской ведёт к обновлённому дзуйхицу, к свободной прозе неподражаемых «Альбиносов» (1979) и «Внимая наставлениям Кэнко» (1991). Единственная сюжетная вещь Улановской — знаменитое «Путешествие в Кашгар» (1973), толкующее о вступлении советских войск в Синьцзян (иначе именуемый Кашгаром) и героической гибели лейтенанта Татьяны Левиной, — с технологической точки зрения примечательна фигурой хроникёра и выпуклыми лакунами в нарративе. Внешняя событийность в произведениях Улановской, как правило, отодвинута на второй план, но назвать её прозу бессюжетной не поворачивается язык: сюжет — сама жизнь, сплетение синкретической ткани жизни: «Пробежим снова по всем этим тонким ходам и жемчужным переходам, перечитаем путаную прочность».
BY История прозы
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"He has to start being more proactive and to find a real solution to this situation, not stay in standby without interfering. It's a very irresponsible position from the owner of Telegram," she said. He floated the idea of restricting the use of Telegram in Ukraine and Russia, a suggestion that was met with fierce opposition from users. Shortly after, Durov backed off the idea. "Markets were cheering this economic recovery and return to strong economic growth, but the cheers will turn to tears if the inflation outbreak pushes businesses and consumers to the brink of recession," he added. "This time we received the coordinates of enemy vehicles marked 'V' in Kyiv region," it added. Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform.
from jp
