Что же такое право? — оно есть четко артикулированное регулирование внешних отношений свободных субъектов (например: рабовладельцев, хозяев наложниц, ростовщиков и пр.). Внутренние нравственные побуждения невидимы, часто не поддаются даже и четкой фиксации — они оказываются чем-то другим праву: отсюда первая часть определения: регулируются именно внешние отношения — нечто внешнее внутреннему миру людей, и потому поддающееся четкой артикуляции (в форме предписания, запрета, правила и пр.). — И регулируются отношения свободных субъектов: рабы считаются тут вещами, объектами, а не субъектами права: правовым субъектом может быть только свободный. — Это, к слову, оказывается еще одним аргументом в пользу отграничения права от силы-насилия-принуждения-власти-государства: право как таковое осуществляется в пространства свободы: оно собственно регулирует поведения свободных субъектов.

Как это, однако, связано с предыдущим? — Трубецкой задается вопросом: есть ли у права какой-то внутренний критерий развития, какой-то смысл-цель, энтелехия, позволяющая критиковать его, направляющая его прогресс? — он считает, что есть: и это естественное право.

Право есть регулирование внешних отношений свободных субъектов — регулирование, направляющееся идеей их общего блага. Право в конечном счете служит гармонизации свободы и блага. В идеале оно обеспечивается максимальную свободу для всех и максимальное благо для всех. — Не только нет конфликта между индивидуальной свободой и общим благом, но в идеале они взаимообуславливают, взаимоусиливают друг друга: в общее благо входит и индивидуальная свобода всех, а без индивидуальной свободы нет и блага индивида, частицы общего блага (и потому, конечно, отмена рабовладения, наложничества, ростовщичества и т. п. происходит по имманентной логике права). — Развитие права есть развитие обоих начал: идеал права есть гармония обоих начал в их максимумах. Такова сама идея естественного права — нравственное ядро права, позволяющее критиковать всякое наличное право и реформировать его в направлении этого идеала. Политико-теологически формулируя: Церковь десакрализовала всякий возможный наличный юридико-политический порядок, оно ввело инстанцию высшую и независимую всякому наличному закону, учреждению, установлению и т. д. Это означает, что всякий земной юридически-политический порядок не священен: лаг между государством и Церковью непреодолим: священное доступно людям (Церковь), но государство никогда не было и никогда не станет священным (Церковью). Церковь, тем самым, позволяет критиковать государство и подтягивать его учреждения и установления к хранимому и провозглашаемому ею идеалу — который, помимо прочего, включает в себе десакрализацию любого государственного порядка, то есть не позволяет провозгласить никакой порядок — сколько угодно «церковный» — теократией. — Одним из следствий этого служит критика Трубецким естественного права как некоего набора конкретных предписаний — такого никогда не было и не может быть: естественное право есть некоторый нравственные идеал, в свете которого любое позитивное (конкретное, установленное) право предстает как не идеальное, не совершенное, не священное — чем взывается к своему реформированию, совершенствованию. Аналогичным образом, речь не о прямолинейном прогрессе права, а о подтягивании данной конкретной правовой ситуации к идеалу: вот при таких-то условиях, при таких-то ресурсах, при таких-то особых задачах и вызовах и пр. — руководствуясь естественным правом можно усовершенствовать законы, нормы, установления, учреждения и пр. так-то и так-то. — Итак: политико-теологическая оппозиция Церкви и государства, позволяющая десакрализовать, критиковать и в силу этого — совершенствовать последнее, в юридической области нюансируется Трубецким как оппозиция естественного права и позитивного права: первое позволяет десакрализовать, критиковать и в силу этого — совершенствовать второе. — https://blog.predanie.ru/article/pravo-teokratiya-utopiya-imperiya-tserkov-pyat-rabot-ev-trubetskogo-po-politicheskoj-teologii/

«Сезам и Лилии»: в этой книжке Рёскин главным образом пишет о чтении, о «практиках» чтения и даже о чтении как о — как бы сейчас сказали — «духовной практике», и шире — вообще о потреблении культуры. Отметим еще две темы: социальная — капитализм, дух наживы, служение мамоне убивает красоту, искусство, нашу способность воспринимать искусство, мы уже больше не умеем по-настоящему читать, пишет Рёскин; и гендерная — Рёскин пишет, что христианство помимо прочего отлично от всех прочих религий и культур утверждением превосходства женщин, истинные герои христианской культуры — довольно убедительно. Причудливым образом совмещая сексизм и феминизм, Рёскин утверждает, что христианству свойственно господство женщин: от мужчин — все злое, вражда, борьба и пр.; власть же женщин — мягка, мудра, нежна, любовна, красива, мирна; править должны женщины, и это, по Рёскину, христианская логика. Подлинные героини — Рёскин приводит множество убедительных примеров из литературы — женщины, мужчин-героев просто не бывает. Власть силы и вообще мирское зло сосредотачивается в «мужском»; все же лучшее в человеке — власть духа, искусство личного общения, нежность, заботливость, любовь и т. п. — выбрасывается в «женское». Это означает духовное превосходство женского — но имеменно традиционного понятого: рескиновский «феминизм» ставит не на равенство мужчин и женщин в смысле уподобления вторых первым, а наоборот: христианские добродетели, считает Рескин, в современном патриархальном мире, сосредоточены в «женском».

Книга маленькая, но полная интереснейших и важнейших мыслей; например: истинные искусства (умения, техники, ремесла, творчества красоты и нового) суть искусства кормить бедных, одевать их, давать им жилище, доставлять им исполненные радости и мудрости произведения искусства, наук, философии. Это есть подлинное понимание искусства как теургии — делание самой реальности прекрасной, божественной: системы социальной защиты, обеспечения, жилья, образования, культуры есть сотворение красоты в реальной жизни, то есть искусство-теургия: так пишет один из главных философов искусства в истории. И только после применения своих способностей в деле подлинного искусства — исполнения Христовых заповедей — расцветут «изящные искусства» в узком смысле слова.⬇️

⬆️«Радость навеки и ее рыночная цена». «Политическая экономия искусства», по Рёскину, должна задаваться вопросами: как произвести талантливых художников? Как применять их труд? Как хранить продуты их труда? Как распределять их продукты с большей пользой для всех? В качестве иллюстрации приведем следующий ряд мыслей Рёскина. Истинное богатство в экономике и вместе с тем главная цель экономики — развитые человеческие способности: ведь все что производится в экономике — производится людьми — и понятно, что для людей (производит человек — потребляет человек); одно из необходимых условий развития человеческих способностей — среда, наполненная красотой; уродливая среда фрустрирует человеческие способности; красивая — развивает. — Поэтому художников должно быть много, а их труд дешев: это создавало бы спрос на продукцию их труда, а массы были бы обеспечены искусством. Помимо прочего важно украшение общественных зданий, в частности — школ: школа не должна быть местом скуки и уродства; она должна быть всецелым образованием чувств, ума, способностей человека. — Аналогично должны быть прекрасными здания богаделен и больниц и т. п., должны быть прекрасными здания гильдий, ассоциаций работников, что предотвращало бы презрение к занятиям ремеслом как чем-то низким, грязным. Гильдии — важная тема Рёскина: он считал, что отраслью должны управлять её работники, организованные в отраслевую гильдию. От искусства — к социологии — от социологии к теологии: сколько проповедей на отвлеченные темы производится церквами, пишет Рёскин, но почти никогда — на практические политэкономические тексты Библии вроде Книги пророка Аввакума. Притчу о талантах надо понимать буквально — как притчу о деньгах и их трате. Но ведь не может Писание говорить о таких пошлых вещах, как деньги, вознегодуют многие. Вознегодуют, поскольку на всех нас давит долгая традиция перетолкования, или просто игнорирования вполне конкретных, практических политэкономических указаний Писания и Предания. — https://blog.predanie.ru/article/dzhon-ryoskin-iskusstvo-sotsializm-hristianstvo/

Несправедливость, насилие, зло ужасны, они торжествуют: проблема тут не в том, что это тривиальное утверждение, а в том, что это утверждение, играющее на руку злу: парализующее возможное сопротивление, ставящее в центр зло, фиксирующее сознание на зле, отдающее его во власть зла: это утверждение, как бы критикующее зло, на деле само оказывается моментом наращивания зла. «Обличение», «критика» сами по себе, одни на деле оказываются моментами пропаганды зла и в конце концов ложью при всей предположим корректности фактов. Потому что «правда», «истина» — это добро, справедливость, мирность (трансценденталии истины, добра, красоты совпадают). И следовательно всякое обличение, критика, если они исполняются на высоте своего понятия, исходят из видения добра и показуют его. Необходима презентация альтернативы злу: необходима политическая ангелология: мышление-воображение той истины-добра, силой которой обличаются несправедливость, насилие, зло — той, что должна восторжествовать вместо них. — Без этого мы просто одержимы злом, просто проговариваем его торжество: становимся медиумами зла. — Нужна альтернатива; мы разучились мыслить-воображать ее: наше политическое воображение парализовано («капиталистический реализм»), захвачено — одержимо — торжествующим злом; но максимальную альтернативу — социально-экономическую, антропологическую, онтологическую — предлагали духовные традиции: сообщества альтернативной жизни, иного способа быть — «ангельского образа». — В них нам следует искать вдохновение, примеры, навыки политического воображения альтернативы: политическая ангелология. — Другой мир возможен: альтернатива есть: иное бытие дано: ангельский образ жизни открыт к проживанию. — Зло торжествует? — да, но возможна — возможна, ибо много раз проживалась и детально описана — максимально иная — инобытийная, ангельская — жизнь. — В вечности торжествует добро, ангельская полития — восторжествующая в Конце истории. — «Нужно, чтобы ангел пришел».

«Новости» и т. п. — один из способов включения субъекта в повестку, поле, нарратив, орбиту структур господства. Чтение новостей и т. п. — «примыкающая практика» (в терминологии Хоружего), по ходу которой субъект (его психика, сознание, внимание, эмоции и пр.) организуются вокруг структур господства как своего центра. — Следовательно «аполитичность» освободительна: дает место и силы альтернативе, отстройке сознания, психики субъекта вне излучений структур господства. Де-факто на 99% «интересоваться политикой» — вид досуга, потребление развлекательной информации, «опиум» — и единственный собственно политический смысл этого досуга — включение сознания в структуры господства (при какой угодно «оппозиционности»): субъект становится их медиумом, одержимым ими. Отстройка от структур господства, создание очагов альтернативности освобождает антропосоциальные, социокультурные энергии, создает автономные зоны, «партизанские районы», «Пустыню», что и само по себе ослабляет структуры господства (отток антропосоциальных, социокультурных энергий от них в Пустыню), но и готовит плацдармы ответной экспансии на территории структур господства (их перестройки по образцам, выработанным в Пустыне): динамика Ухода-Возврата (опять же в терминологии Хоружего): антропосоциальный, социокультурный фокизм. Первым тактом — эмансипация антропосоциальных, социокультурных энергий — и их сбережение, накопление, развитие — для ответной экспансии вторым тактом. Таков политический смысл «второй культуры», «ухода из мира» и т. п. феноменов. — Описанная логика работает не только с потреблением «новостей», но и с потреблением всех видов информационных, культурных продуктов, включающих психику субъекта в машины макросоциума: аскеза отцепляет психику субъекта от этих машин и создает очаги альтернативы.

Представим себе формирование абсолютизма (в самом широком, самом абстрактном смысле): немыслимо его свержение, он закрепился на века вперед. — Но жить «надо» сейчас: вот эти оставшиеся тебе месяцы, годы, максимум десятилетия. — Посвятить свой ум и эмоции (т. е. «себя» — душу свою) событию формирования абсолютизма, означает быть одержанным, захваченным им. — Но и просто обывательски жить, понятно, означало бы раствориться в повседневности абсолютизма, стать элементов воспроизводства этой повседневности. — Но всегда был и есть путь, избегающий обоих тупиков: отстройка от макросоциума, культивация альтернативных способов думать, чувствовать, жить: от инфраполитики (различных форм отклоняющегося поведения, малого сопротивления) — до Исхода в Пустыню (полного разрыва с макросоциумом и создания автономных микросоциумов альтернативного образа жизни). — Жить альтернативно макросоциуму в таких объемах и формах насколько удается в данный момент и в данном месте. — Абсолютизм может быть рухнет через триста лет, но можно выключиться из него здесь и сейчас, высвободить свое мышление и поведение из него здесь и сейчас.

Фантазии о «революции» на огромную долю есть способ оставаться включенным в структуры макросоциума при ощущении моральной правоты, «протеста», способ блокирования эмансипации антропосоциальных, социокультурных энергий. — В этом смысле, возможно, следует перевернуть частотную критику «левацких» групп как «сект»: возможно подлинно радикальным, действенно освободительным путем было и остается как раз создание и культивация групп альтернативных мышления, поведения, жизни, сепарирующихся от макросоциума (следует не критиковать, а культивировать их). — Возможно «аполитичность» (не сама по себе, а как аспект культивации альтернативности) есть подлинно радикальная политика. — Но слишком ясно, что сказанное легче засчитать за оправдание тривиальной аполитичности; но опять же не стоит ли перевернуть и сказать: «политика» есть способ оставаться в макросоциуме и воспроизводить его («грешить»), а критика «аполитичности» — способ скрыть свои нежелание и боязнь здесь и сейчас альтернативной жизни («уйти из мира»). — Жить «надо» здесь и сейчас; здесь и сейчас нужно «не грешить»: ждать триста лет когда мир извернется подходящим образом просто физически не возможно.

Ангелология антигностична: совершенная жизнь, утопия, ангельское сообщество возможно в этом мире здесь-и-сейчас; и более того: она напрямик и буквально в лице Отцов Церкви утверждает, что сообщества ангельской жизни множество раз успешно реализовывались (первохристиаснкая община, раннехристианские и монашеские общины). Этот аспект политической ангелологии я именовал — очевидно неудачно, учитывая критику — ленинизмом, имея ввиду немедленную, посреди «империалистической войны» в «слабейшей звене империализма» реализацию утопии. Удачней быть может тут было бы говорить о фокизме. Фокизм: Мао/Гевара/Дебре: теория создания партизанского района, очага сопротивления. — Не захват власти во фронтальном сражении, а исход сил сопротивления в партизанские районы: победа путем истощения сил врага. — Сопротивление очевидно слабей врага; но оно растет на окраинах, в зонах недоступных для структур господства, «пустых» для них: в «Пустыне». — Борьба малыми группами — точками кристаллизации альтернативных, сопротивляющихся энергий. — «Враг наступает — мы отступаем» (Мао); «движение на столицу с окраин» (Гевара). — Создание партизанских баз и революционных зон. Сил почти нет; но Исходе в Пустыню они организуются как нечто отдельное, структурируются в отдельные сущности, переходят из виртуального состояния в актуальное: в силу слабую, не способную к прямой борьбе — но как уже представленную (тут все смыслы «преставительства»), могущую играть роль притяжения и аккумуляции протестных сил: единственная тут сила может быть только в предствительстве и есть: в актуальной реальности сформировались структуры альтернативы: просто за счет этого они могут стягивать на себя потенции сопротивления, актуализировать их. — Несколько людей в центре — ничто; их организованная группа на окраине (такт Исхода из Империи и культивации Альтернативы) — искра, могущая зажечь очаг и в перспективе — совершить обратную экспансию (такт Возврата и экспансии Альтернативы). — Силы Альтернативы создают представительство в Исходе в Пустыню (на окраины, в бреши, трещины, пустоты: пространства свободные от власти). — Нужно выйти их зоны тотальности структур господства и создать очаг альтернативы. — Тут сам акт формирования структуры Альтернативы, её проявленности в наличную реальность вероятно важней всего: сумма нулей сил единичных людей дает не ноль, а очаг Альтернативы — но для этого нужно пространство минимальной свободы, где их не уничтожат: Исход в Пустыню. — Политическая ангелология, разумеется, отрицает любое и всякое насилие: в ленинизме/фокизме ей важна только общая структура, концептуальный узор, форма: та что в собственно православной политической теологии уловлена Хоружим в структуре Ухода-Возврата: из Империи уходят в Пустыню, чтобы произведённую там Альтернативу затем распространить на имперских территориях: создание очага на окраине и обратное движение от окраины в центр. Уход контримперских сил в Пустыню — создание там очагов Альтернативы — экспансия Альтернативы на имперские территории. — К этой Альтернативе самоочевидно принадлежит отказ от насилия и всякого господства и изобретение различных практик не-насилия, культивация кротости, смирения, любви: в этом собственно суть дела. — И: послушание как альтернатива господству (этот архонты господствуют, а вы не господствуйте вообще, а служите друг другу). — И: кротость как альтернатива насилия. — Как раз в Духовной Традиции (концепт Хоружего), создаваемой в Исходе из Империи в Пустыню создается радикальная Альтернатива во все сферах: социально-экономическая, антропологическая, онтологическая: тут живут как ангелы, тут становятся богами по благодати; тут от одного господства уходят не чтобы иное господство учредить, и одно насилие не отражают другим; тут изобретают и культивируют радикально альтернативные способы бытия: ангельская жизнь, кротость, смирение, послушание, жизнь без частной собственности и пр. и пр. — «Винтовка рождает власть»? — не нужны винтовки, потому что не нужна власть. — ⬇️

⬆️Речь о антропосоциальных, социокультурных «партизанских» районах, «автономных зонах»: потребно из макросоциума изойти в Пустыню (пространства наименьшего излучения структур господства) и там изобретать новые или возрождать старые формы Альтернативы — глобальной: антропологической и онтологической, имеющей политические и социально-экономические аспекты, но вовсе не ограниченные ими: нужно, чтобы они были производными от неё. — Суть не в том, чтобы одно господство и насилие заменить другим господством и насилием: суть в том, чтобы измыслить-вообразить образ жизни альтернативный всякому и любому господству и насилию: ангельский образ жизни: политическая ангелология. — Она есть мистико-аскетический, антропологический и онтологический фокизм: и суть этого фокизма в конечном счете в том, что фронтальная атака на структуры господства не осуществляется не только по слабости сил (это, скажем так, чисто технический момент), а по глубинной логике: нужно не отражать (и тем воспроизводить) структуры господства и насилия, а жить, быть иначе — в кардинально иной, радикально альтернативной им логике: а потому нужно не столкновение (отражение), а Исход в Пустыню — и оттуда уже — распространение Альтернативы. — Смысл аскезы: можно физически уйти с территорий структур господства и насилия, но ты непременно уносишь их с собой — в своих ментальных, психических, поведенческих структурах: их-то надо разобрать и собрать нечто кардинально другое — по ангельскому образцу. — И затем эти новые ангельские структуры не-господства, не-насилия можно продвигать, распространять на враждебным им территориях.

Политическая теология и соборность:

1.) Политическая теология по Шмитту есть соответствие теологических и юридико-политических понятий. Основатель дискурса соборности видел образец соборности в юридико-политическом феномене — суде присяжных, который принимает решение свободным консенсусом, где никто не исключается (решение не принимается пока с ним свободно не согласятся все участники). Соборность как теологическое понятие соотносится с юридико-политическим понятием свободного консенсуса (а не вообще «коллективизма» или чего-то подобного). Хомяков А. Всемирная задача России. М.: Благословение. Институт русской цивилизации. С. 495

2.) В дискурсе соборности вполне четко и ясно понималось различие теологического и юридико-политического и вместе с тем их соотношение (т. е. этот дискурс есть именно политическая теология в смысле Шмитта): «соборное согласие» — теологическое понятие, соотносимое на политическом уровне с «общинностью», «множеством, свободно слагающимся в единство», протиповоставленном принципу власти: «соборность» и «общинность» соотносятся как структурно совпадающие, но располагающиеся на разных уровнях — теологическом и «гражданском» — понятия. Самарин Ю. Православие и народность. М.: Институт русской цивилизации. С. 347

3.) Соборность как теологическое понятие есть характеристика Троицы: соборность есть тринитарное понятие. Лосский В. По образу и подобию Божию. М. 1997. С. 159

4.) Шмитт строит политическую теологию как соответствие монотеизма и суверенитета. Дискурс соборности есть соответствие тринитаризма и свободного консенсуса: он тем самым может выступать как альтернатива политической теологии по Шмитту, сохраняя, однако, соответствующее предметно-проблемное поле — т. е. может выступить как политическая теология по Петерсону (теологически упразднившем «политическую теологию» Шмитта как отчетливо не христианский, не тринитарный феномен: соответствие монотеизма и суверенитета есть аристотелианский/иудейский/арианский феномен, но не христианский, ибо христиане верят в Троицу; т. о. дискурс соборности можно считать тринитарной/христианской политической теологией).

5.) Шмитт заимствует выражение «политическая теология» у Бакунина. Бакунин прямо и недвусмысленно называл дискурс соборности (конкретно мысль К. Аксакова) предшествующим, предпосланным своему анархизму. Бакунин М. Письма М. А. Бакунина А. И. Герцену и Н. П. Огареву, СПб.: Издание В. Врублевскаго, 1906. С. 309-310. — Т. е. тут есть не только понятийная общность (связь по проблематике и т. п.), но и конкретная историческая связь. Либертарный и теологический дискурс соборности становится у Бакунина либертарной и атеистической критикой «политической теологии»; сформулированная полвека спустя «политическая теология» Шмитта есть — помимо прочего — консервативная и теологическая критика бакунизма. — Должно вернуться к дискурсу соборности (тринитаризм в теологии, свободный консенсус в политике), обогатив его теоретическими достижениями описанных дискурсивных перепадов.

К темам Исхода из Империи и соборности:

К. Аксаков — мыслитель наиболее близкий к анархизму среди ранних славянофилов — он-то как раз и предлагал исихастскую духовную практику как универсальную, как альтернативу, открытую всем (опираюсь тут на Хоружего, вообще критически относившегося к Аксакову, хотя в данном случае позитивно). В конце своего текста о «публике» Аксаков пытается наметить механизмы зарождения альтернативы в среде, где господствует зло, грех («публика», «свет»: привилегированные слои Империи: Империя взятая в антропосоциальном и социокультурном разрезе: как совокупность определенных связей и практик — явственно греховных с христианкой т. з.) — в смысле альтернативы самой этой среде, в этой же среде зарожденной: таковая альтернатива рождается в двуедином акте: 1.) самосегрегации, самосепарации от этой среды (минимальная форма Исхода в Пустыню: тут просто предлагается минимизация связей со своей социальной средой); 2.) создание сети личного общения тех, кто совершил акт самосегрегации, создание микросоциума на началах альтернативных тем, что господствуют в макросоциуме (минимальная форма сообщества Пустыни при минимальной же форме Пустыни). — Как бы «светский» вариант анахоретов, образующих протомонастырь (т. е. альтернативное сообщество, сообщество, организованное на альтернативных началах и культивирующее их). — Эта «светкость» интересна как бессознательное возвращение к истокам христианской духовной традиции: ведь монашество, что как-то всегда выпадает, — зародилось и расцвело как отчетливо мирянское движение, к церковной иерархии относящееся, если не критически, то сознательно дистанцированно точно (и, собственно среди протомонашеских форм была как раз и чисто «аксаковская»: обрыв социальных связей и господствующих социокультурных практик без пространственного перемещения куда-либо). — И вместе с этой «светкостью» акцентируем тут еще две черты: отмеченную уже минимальность — тут находим как бы кванты, минимально возможные формы Исхода, Пустыни, сообщества Пустыни — и эта минимальность как раз позволяет увидеть, что речь идет не о пространственном перемещении, а о антропосоциальных, социокультурных феноменах: и Исход, и Пустыня и сообщество Пустыни — могут не иметь пространственного параметра вовсе: главное оборвать свои связи с макросоциумом, принятые там социокультурные практики и организовать свои практики вокруг нового центра — духовной практики (т. е. практики максимально возможной — онтологической — Альтернативы, претворения здешнего бытия в Инобытие): так создается кардинально новая реальность (онтологически, по бытия новая) — коя путем соединения с подобными ей, получает и качество социальной альтернативы — параллельного, альтернативного социума.

Текущая сборка новой книги — вот: «Чёрный дизайн: анарх-аттракторная теория композиции». Сейчас редактирую и кое-что дописываю.

⬆️ окончательный разрыв: Исход в сибирские леса, и оттуда уже — Возврат, экспансия произведённой и культивирующейся в Пустыне альтернативы в мир: создание своих сообществ альтернативной жизни. — Итак: целый каскад форм жизни, ранжирующийся по нарастанию альтернативности.

И суть собственно — в обретении Альтернативы: этот «мужик» в мире розг и и повинностей (эти две реалии занимают важное место в его житии), в абсолютистской крепостнической Империи — он в себе производит максимальную (онтологическую) Альтернативу: обожение: он вот сейчас и вот здесь низводит Божество, Бесконечность Любви-Радости-Сладости: «в сердце чрезмерная сладость», «ни с че не сравнимая услаждающая сладость», «кипение и волнение сладости в сердце», «неопостижимая сладость», любовь, радость, сладость: таковы самоописания того, что он нашел в Исходе из Империи. Тут — центр, который в этике-эстетике дает «умиление», сострадание-восторг и в частности — вегетарианство, а в социальности — Исход из Империи (точнее: второе — условие того что в центре, а первое — следствие того что в центре). Вот это переплетение — как прекрасно.