group-telegram.com/musicalarthouse/219
Last Update:
Если послушать подряд в два дня Morendo Булошникова и For Frank O'Hara Фелдмана, обнаруживаешь, что они если не прямо близнецы, то относительно близкие родственники.
Обе пьесы построены из ритмически монотонных тихих созвучий с единственным прорывом громкой музыки где-то во второй половине. Булошников при этом выглядит музыкой, так сказать, фигуративной, а Фелдман - абстрактной. В Morendo используются элементы, к которым прошлые века музыкальной истории привязали какие-то устойчивые смыслы - трезвучия, каденционные трели, квазиклассические пасторальные мотивы у рояля итд. У Фелдмана всего этого нет, привычная семантика тщательно вычищена.
Интересно здесь вот что. Кульминация в Morendo - полноценный раздел с самостоятельным материалом, лязгающий металл с резкими щелчками и тромбоном в роли трубы апокалипсиса. Кульминация у Фелдмана - буквально единственное тремоло у двух малых барабанов в унисон. Барабаны эти торчат из музыки как столп среди пустыни и привлекают к себе внимание как раз тем, что ничего похожего в пьесе больше нет.
Т.е. ключевое слово - единственность. Важно, чтобы в музыке было что-то в единственном экземпляре. Предельная редукция материала Фелдману нужна как раз для того, чтобы эта уникальность была реально одна, чтобы разные единственности не мешали друг другу.
Пьеса обретает почти полную герметичность, нам оставлена только одна точка входа в нее, единственный ключ к пониманию. Общей абстрактности этот ключ не нарушает, именно потому, что он один. Если добавить в пьесу еще таких барабанных тремоло, то между ними завяжутся какие-то отношения, начнет выстраиваться драматургия, сгущения и разрежения - и какая-то семантика сложится сама собой. А по одной точке картину не нарисуешь. Точнее, нарисуешь, но свою, автор тебя не ограничивает.
Конкретно For Frank O'Hara в тот вечер звучал вместе с 15 симфонией Шостаковича и малый барабан, конечно, с ней немедленно срифмовался. "Аккорды смерти" из второй части оказались изнанкой фелдмановских кластеров, а октавы в конце оказались у обоих на одинаковой высоте, хотя и записаны разными нотами. Пьеса Фелдмана неожиданно стала выглядеть абстрактным портретом симфонии Шостаковича, хотя эстетическая дистанция между ними, казалось бы, предельная. Я даже полез проверить, когда в Нью-Йорке впервые звучала симфония, но по датам не сошлось - Фелдман закончил пьесу в августе 73 года, а Шостаковича в Карнеги-Холле сыграли в октябре. Так что это всё совпадения, семантические фантомы.
Но важно, что этих смысловых призраков рождает музыка. Она специально так написана, чтобы они возникали.
(И, кстати, Шостакович другими средствами делает ведь то же самое. Цитата из Россини - такая же семантическая дыра. Мимо нее невозможно пройти, но ничего конкретного она при этом не символизирует и оставляет слушателям право расшифровывать себя как хочется.)
BY Заметки по восприятию воображаемых различий
Share with your friend now:
group-telegram.com/musicalarthouse/219