«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» Лоренса Стерна (1768)
Название романа обещает травелог, но оборачивается насмешкой над этим жанром, намеренной и нет.
Почему намеренной? У Йорика, главного героя и альтер-эго Стерна, не самые привычные для эпохи Просвещения приоритеты: рационализм и наукообразие — а с ними стремление подробно и всесторонне описать чужую страну — ему не свойственны, превыше всего он ставит собственные чувства и впечатления, мимолётные и парадоксальные; говорит не столько о Франции, сколько о себе. Например, пересказ первых трёх глав звучит так:
Глава I: Йорик укатил во Францию, чтобы больше не проигрывать в затрагивающих её спорах. Он разозлился на Людовика XV за то, что пережил только в воображении… Глава II: …и тут же с ним — а заодно и со всем миром — помирился, благодаря чему сменил гнев на благодушие. На подъёме он захотел поделиться с кем-нибудь своими деньгами, почувствовал себя от этого ещё лучше и решил, что убедил бы любую даму-материалистку в существовании души. Уверенность в собственной правоте по этому вопросу помирила его ещё и с собой. Глава III: Ровно в этот момент в комнату зашёл за подаянием монах, и Йорик заранее собрался не дать ему ни гроша.
Как автора путевых заметок его не занимают достопримечательности (скажем, он осматривает Версаль и упоминает об этом лишь вскользь); вместо них он интересуется встреченными людьми, часто простыми, как бы не представляющими значимости для большой истории. Вирджиния Вулф писала в эссе об этом романе: «До него [Стерна] путешественники, как правило, придерживались масштаба и перспективы. В любом путеводителе собор изображался как величественное здание, а человек у соборной стены соответственно представал фигуркой, уменьшенной во много раз. Однако у Стерна всё не так: он может вообще забыть про Нотр-Дам, и окажется, что девушка с зелёным атласным кошельком несравненно интереснее собора. Он как бы подсказывает нам: универсальной шкалы ценностей не существует. Может статься, что девушка интереснее храма, а вид мёртвого осла куда поучительней, чем беседа с живым философом, — всё зависит от того, как посмотреть на эти вещи».
Осторожно предположу, что сюда уходит корнями традиция, к которой принадлежат мои любимые Чатвин, Зебальд и Стесин, где 1) очевидно субъективная интерпретация увиденного в путешествии либо не менее, либо более важна, чем попытка его объективного отражения; 2) повествователь фокусируется на людях, обусловленных случаем встречах. Насмешка оказалась слишком обаятельной?
А почему ненамеренной? Автор умер от туберкулёза и дописать «Сентиментальное путешествие…» не успел; в результате оно оборвалось на крайне дерзкой ноте, а до Италии Йорик не добрался: она здесь осталась на положении Фёдора.
***
Самая парадоксальная черта Йорика — Стерна? — видится мне в его единовременной ироничности и сентиментальности. Я привыкла считать, что это взаимоисключающие качества (сентиментальность как defencelessness, ироничность как defensiveness), но, судя по всему, зря. Объяснила себе эту странность так: человеческий характер похож на дерево, чьи ветви растут от одного ствола, но не обязательно соприкасаются.
***
Когда я читаю книгу, то всегда продумываю, что стоило бы почитать с ней в связке. Вот список для «Сентиментального путешествия по Франции и Италии»: — продолжение, написанное другом Стерна Джоном Холлом-Стивенсоном: «Yorick's Sentimental Journey Continued: To Which Is Prefixed Some Account of the Life and Writings of Mr. Sterne»; — травелог Тобайаса Смоллетта, высмеиваемый в романе: «Travels Through France and Italy»; — первый роман Стерна, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»; — две работы Ксении Атаровой: «Лоренс Стерн и его “Сентиментальное путешествие по Франции и Италии”» и «Лоренс Стерн. Жизнь и творчество»; — «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, большого поклонника этого автора; — три книги, определившие характер Йорика: «Опыты» Мишеля де Монтеня, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса и «Трактат о человеческой природе» Дэвида Юма.
«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» Лоренса Стерна (1768)
Название романа обещает травелог, но оборачивается насмешкой над этим жанром, намеренной и нет.
Почему намеренной? У Йорика, главного героя и альтер-эго Стерна, не самые привычные для эпохи Просвещения приоритеты: рационализм и наукообразие — а с ними стремление подробно и всесторонне описать чужую страну — ему не свойственны, превыше всего он ставит собственные чувства и впечатления, мимолётные и парадоксальные; говорит не столько о Франции, сколько о себе. Например, пересказ первых трёх глав звучит так:
Глава I: Йорик укатил во Францию, чтобы больше не проигрывать в затрагивающих её спорах. Он разозлился на Людовика XV за то, что пережил только в воображении… Глава II: …и тут же с ним — а заодно и со всем миром — помирился, благодаря чему сменил гнев на благодушие. На подъёме он захотел поделиться с кем-нибудь своими деньгами, почувствовал себя от этого ещё лучше и решил, что убедил бы любую даму-материалистку в существовании души. Уверенность в собственной правоте по этому вопросу помирила его ещё и с собой. Глава III: Ровно в этот момент в комнату зашёл за подаянием монах, и Йорик заранее собрался не дать ему ни гроша.
Как автора путевых заметок его не занимают достопримечательности (скажем, он осматривает Версаль и упоминает об этом лишь вскользь); вместо них он интересуется встреченными людьми, часто простыми, как бы не представляющими значимости для большой истории. Вирджиния Вулф писала в эссе об этом романе: «До него [Стерна] путешественники, как правило, придерживались масштаба и перспективы. В любом путеводителе собор изображался как величественное здание, а человек у соборной стены соответственно представал фигуркой, уменьшенной во много раз. Однако у Стерна всё не так: он может вообще забыть про Нотр-Дам, и окажется, что девушка с зелёным атласным кошельком несравненно интереснее собора. Он как бы подсказывает нам: универсальной шкалы ценностей не существует. Может статься, что девушка интереснее храма, а вид мёртвого осла куда поучительней, чем беседа с живым философом, — всё зависит от того, как посмотреть на эти вещи».
Осторожно предположу, что сюда уходит корнями традиция, к которой принадлежат мои любимые Чатвин, Зебальд и Стесин, где 1) очевидно субъективная интерпретация увиденного в путешествии либо не менее, либо более важна, чем попытка его объективного отражения; 2) повествователь фокусируется на людях, обусловленных случаем встречах. Насмешка оказалась слишком обаятельной?
А почему ненамеренной? Автор умер от туберкулёза и дописать «Сентиментальное путешествие…» не успел; в результате оно оборвалось на крайне дерзкой ноте, а до Италии Йорик не добрался: она здесь осталась на положении Фёдора.
***
Самая парадоксальная черта Йорика — Стерна? — видится мне в его единовременной ироничности и сентиментальности. Я привыкла считать, что это взаимоисключающие качества (сентиментальность как defencelessness, ироничность как defensiveness), но, судя по всему, зря. Объяснила себе эту странность так: человеческий характер похож на дерево, чьи ветви растут от одного ствола, но не обязательно соприкасаются.
***
Когда я читаю книгу, то всегда продумываю, что стоило бы почитать с ней в связке. Вот список для «Сентиментального путешествия по Франции и Италии»: — продолжение, написанное другом Стерна Джоном Холлом-Стивенсоном: «Yorick's Sentimental Journey Continued: To Which Is Prefixed Some Account of the Life and Writings of Mr. Sterne»; — травелог Тобайаса Смоллетта, высмеиваемый в романе: «Travels Through France and Italy»; — первый роман Стерна, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»; — две работы Ксении Атаровой: «Лоренс Стерн и его “Сентиментальное путешествие по Франции и Италии”» и «Лоренс Стерн. Жизнь и творчество»; — «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, большого поклонника этого автора; — три книги, определившие характер Йорика: «Опыты» Мишеля де Монтеня, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса и «Трактат о человеческой природе» Дэвида Юма.
#lukupaivakirja_стерн
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital. "The inflation fire was already hot and now with war-driven inflation added to the mix, it will grow even hotter, setting off a scramble by the world’s central banks to pull back their stimulus earlier than expected," Chris Rupkey, chief economist at FWDBONDS, wrote in an email. "A spike in inflation rates has preceded economic recessions historically and this time prices have soared to levels that once again pose a threat to growth." But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. Anastasia Vlasova/Getty Images Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform.
from jp
