Versia

Де-персонализация отношений

Еще в тридцатые годы XX века Рут Бенедикт обозначила, что представление о нормальном поведении не универсально. То, что в одной культурной среде считается девиантным, в другой среде может вполне спокойно вписываться в диапазон приемлемых действий. Спустя сорок лет американский психолог Дэвид Розенхан — разумеется, не первый — проверяет этот тезис в контексте вопроса о невменяемости. Его интересует, где локализуются характеристики, приводящие к диагнозу: в самом человеке или в его окружающей среде? Подослав несколько псевдо-пациентов в психобольницы, он обнаружил, что подобные учреждения создают среду, в которой любого рода поведение становится открытым для пере-интерпретации.

Предварительный диагноз — особенно такой заметный и значимый как шизофрения — действует как сильнейший ярлык: с ним начинает связываться то поведение индивида, которое ранее интерпретировалось иначе. Например, сами псевдо-пациенты, оказавшись в психиатрическом отделении, сначала боялись прилюдно записывать свои наблюдения, чтобы не раскрыть свою исследовательскую позицию. Но как выяснилось позже, санитары просто соотнесли такое поведение — регулярное занятие письмом — с патологическим, характерным для некоторых проявлений шизофрении. То же самое происходит и в отношении настоящих пациентов: персонал сразу соотносит вспышки любого психотического поведения с уже имеющимся диагнозом (якобы такое поведение от них и ожидается), а не с другими бытовыми причинами, включая пренебрежительное общение самих сотрудников с их подопечными.

Это пренебрежительное общение отражает де-персонализацию, которая следует за навешиванием ярлыков. Врачи и санитары лишь изредка поддерживают зрительный или вербальный контакт с пациентами (в т.ч. с pseudo ones). Сотрудники редко выходят из кабинетов, а если выходят, то ведут себя при пациентах так, будто последних рядом нет: обсуждают подопечных, поправляют нижнее белье — то есть сами размывают понятие нормальности. Казалось бы, наблюдение и коммуникация — это те процессы, в которых пациенты должны убедить эксперта в том, что они вменяемы. Но эти процессы исключены вероятно потому, что диагноз уже поставлен — ведь уже и так все понятно.

Да, это уже привычное всем свидетельство самоисполняющегося пророчества. Однако при прочтении меня зацепило не менее банальное стремление к упрощениям, которое становится основным механизмом этого исполнения. В конце лета я поделился некоторыми переживаниями — в частности, о расставании. Сейчас я в отношениях, у меня все чудесно. Однако не все смотрят на это таким же образом — скорое вступление в отношения после разрыва предыдущих вызывает непреодолимое желание клеить разные ярлыки.

Среди своего окружения я несколько раз встречал мнение вроде: «Не слишком ли быстро? Не используешь ли ты одного человека, чтобы закрыть переживания о другом?». Мне показалось, что такой дискурс мог развиться в контексте еще одной банальности этого текста — терапевтического поворота. В его процессе психологическая терминология стала неотъемлемой частью нашей повседневной жизни: мы все эксперты, мы всё психологизируем. Но почему такое соотнесение? Потому что, когда я поговорил об этом с родственником, который взрослел еще до поворота (в советском союзе), она сказала: «Так рано? Ну видимо у вас и не было чувств» (бывшая партнерша сейчас также в отношениях) — здесь нет никакой психологизации, всё просто.

Ярлыки и де-персонализация: в обоих случаях мне поставили диагноз, сводя прошлое и настоящее к рядовой симптоматике и лишая их комплексности, уникальности. Как-то летом Митя спросил, не хочу ли я написать что-то в брошенку. Я сказал «нет» (как и всем этим диагнозам), но вот как будто написал.

www.group-telegram.com/jp/theversia.com/193

1.4K viewsedited  Dec 20 at 13:09

Де-персонализация отношений

Еще в тридцатые годы XX века Рут Бенедикт обозначила, что представление о нормальном поведении не универсально. То, что в одной культурной среде считается девиантным, в другой среде может вполне спокойно вписываться в диапазон приемлемых действий. Спустя сорок лет американский психолог Дэвид Розенхан — разумеется, не первый — проверяет этот тезис в контексте вопроса о невменяемости. Его интересует, где локализуются характеристики, приводящие к диагнозу: в самом человеке или в его окружающей среде? Подослав несколько псевдо-пациентов в психобольницы, он обнаружил, что подобные учреждения создают среду, в которой любого рода поведение становится открытым для пере-интерпретации.

Предварительный диагноз — особенно такой заметный и значимый как шизофрения — действует как сильнейший ярлык: с ним начинает связываться то поведение индивида, которое ранее интерпретировалось иначе. Например, сами псевдо-пациенты, оказавшись в психиатрическом отделении, сначала боялись прилюдно записывать свои наблюдения, чтобы не раскрыть свою исследовательскую позицию. Но как выяснилось позже, санитары просто соотнесли такое поведение — регулярное занятие письмом — с патологическим, характерным для некоторых проявлений шизофрении. То же самое происходит и в отношении настоящих пациентов: персонал сразу соотносит вспышки любого психотического поведения с уже имеющимся диагнозом (якобы такое поведение от них и ожидается), а не с другими бытовыми причинами, включая пренебрежительное общение самих сотрудников с их подопечными.

Это пренебрежительное общение отражает де-персонализацию, которая следует за навешиванием ярлыков. Врачи и санитары лишь изредка поддерживают зрительный или вербальный контакт с пациентами (в т.ч. с pseudo ones). Сотрудники редко выходят из кабинетов, а если выходят, то ведут себя при пациентах так, будто последних рядом нет: обсуждают подопечных, поправляют нижнее белье — то есть сами размывают понятие нормальности. Казалось бы, наблюдение и коммуникация — это те процессы, в которых пациенты должны убедить эксперта в том, что они вменяемы. Но эти процессы исключены вероятно потому, что диагноз уже поставлен — ведь уже и так все понятно.

Да, это уже привычное всем свидетельство самоисполняющегося пророчества. Однако при прочтении меня зацепило не менее банальное стремление к упрощениям, которое становится основным механизмом этого исполнения. В конце лета я поделился некоторыми переживаниями — в частности, о расставании. Сейчас я в отношениях, у меня все чудесно. Однако не все смотрят на это таким же образом — скорое вступление в отношения после разрыва предыдущих вызывает непреодолимое желание клеить разные ярлыки.

Среди своего окружения я несколько раз встречал мнение вроде: «Не слишком ли быстро? Не используешь ли ты одного человека, чтобы закрыть переживания о другом?». Мне показалось, что такой дискурс мог развиться в контексте еще одной банальности этого текста — терапевтического поворота. В его процессе психологическая терминология стала неотъемлемой частью нашей повседневной жизни: мы все эксперты, мы всё психологизируем. Но почему такое соотнесение? Потому что, когда я поговорил об этом с родственником, который взрослел еще до поворота (в советском союзе), она сказала: «Так рано? Ну видимо у вас и не было чувств» (бывшая партнерша сейчас также в отношениях) — здесь нет никакой психологизации, всё просто.

Ярлыки и де-персонализация: в обоих случаях мне поставили диагноз, сводя прошлое и настоящее к рядовой симптоматике и лишая их комплексности, уникальности. Как-то летом Митя спросил, не хочу ли я написать что-то в брошенку. Я сказал «нет» (как и всем этим диагнозам), но вот как будто написал.

BY Versia