Яков Миркин

Иван Бунин в возрасте 77 лет (1948 г.) написал из Парижа гневное письмо в советский журнал «Октябрь» с опровержением «нелепых вымыслов» Юрия Жукова, будущего гранда официальной журналистики, Героя Соцтруда. «Я не «маленький и сухонький», а выше среднего роста, худощавый, но широкий в кости и в плечах, держусь твердо и прямо». «…Назвать мое лицо «рафинированным лицом эстета» может только круглый дурак; губами я никогда не жую, пенсне не ношу — только прикладываю к глазам, когда смотрю вдаль; голос имею не «скрипучий», а еще настолько звучный, что, когда читаю в зале перед тысячной публикой, слышно в самых дальних углах».

«…Злобу и жующие губы Жуков приписал мне, очевидно, только потому, что как же обойтись без этих классических пошлостей, раз изображаешь «маленького, сухонького» старикашку?» (25 марта 1948 г.).

Не дай Бог получить такое письмо – от умного, от превосходного, от в тысячу раз тебя превосходящего человека! Письмо это не было, конечно, опубликовано в «Октябре» и дошло до нас только как извлечение из личного архива Г. А. Санникова, тогдашнего зам. главного редактора. Какую же бестактность, какую нелюбовь нужно иметь, чтобы написать (Жуков): «…Маленький, сухонький Бунин: рафинированное лицо эстета, под усталыми глазами дряблые мешки, седой, аккуратно расчесанный пробор, пенсне. Он старчески жует губами, утомленно потирает лоб… Он глядит пустыми глазами в зал…» (Октябрь, 1947, №10).

Мы другие, чем нас изображают. Мы не властны над чужим пером и чужой кистью. Так глупо попасть под них! Вот письмо Льва Толстого от 24 ноября 1907 г.: «Соня вся поглощена копией моего и ее портрета, написанного Репиным. Портрет преуморительный: представлен нализавшийся и глупо улыбающийся старикашка, это я, перед ним бутылочка или стаканчик (это что-то похожее было на письменном столе), и рядом сидит жена или, скорее, дочь (это Соня) и грустно и неодобрительно смотрит на куликнувшего старичишку».

Не верьте чужим словам. Не верьте перевернутым изображениям. Человек сердечный, человек жертвенный, человек талантливый – красив всегда, чтобы с ним ни происходило и в каком бы возрасте он ни показался. Если это Он – то мужественен, если Она – женственна до предела, всегда и во всем.

Всем известный Александр Герцен описал в «Былом и думах» любовные страдания некоего Василия Боткина. Рассказ его можно было бы озаглавить «Похождения Васи». «Он был совершенно… в первом разгаре острого периода любви; он у него был тем острее, что Базилю тогда было около сорока лет и волос начал падать с возвышенного чела» («Эпизод 1844 года» в «Былое и Думы»). «Арманс действительно была милое, живое дитя Парижа… Базиль был влюблен по уши».

«Влюбленный и сорокалетний философ, щуря глазки, стал сводить все спекулятивные вопросы на «демоническую силу любви» …С стороны Гегеля (Гегелевой философии права…) препятствий не было». Но был «отец Петр Кононович – старый кулак, богач», который «узнав, что его сын, и притом старший, хочет жениться на католичке, на нищей, на француженке, да еще с Кузнецкого Моста (модистке)… решительно отказал в своем благословении», а, значит, и в наследстве.

«Препятствие старика, как всегда, дело двинуло вперед». Нашли «пьяненького отца Иоанна» в селе Покровском, чтобы венчаться, однако, вместо невесты в тарантасе прикатил «Виссарион Григорьевич Белинский собственной персоной» вместе с Базилем, «который чуть до насморка не плакал», ибо «начал рефлектировать и совершенно сконфузился, обдумывая неумолимый фатализм брака» и его «неразрушимость». А также «весь ужас, с которым он идет на сретение своего счастья, и все отвращение, с которым он вступает в бракосочетание по любви».

Послав Арманс «диссертацию о браке», «о неспособности простого счастья для пытливого духа», он получил немедленно ответ, в котором со всей энергией и свысока было сказано: «Вы чрезвычайно добры, но еще больше слабы! Прощайте же и будьте счастливы!».

www.group-telegram.com/jp/ymirkin.com/2293

1.5K viewsJan 20 at 04:17

Иван Бунин в возрасте 77 лет (1948 г.) написал из Парижа гневное письмо в советский журнал «Октябрь» с опровержением «нелепых вымыслов» Юрия Жукова, будущего гранда официальной журналистики, Героя Соцтруда. «Я не «маленький и сухонький», а выше среднего роста, худощавый, но широкий в кости и в плечах, держусь твердо и прямо». «…Назвать мое лицо «рафинированным лицом эстета» может только круглый дурак; губами я никогда не жую, пенсне не ношу — только прикладываю к глазам, когда смотрю вдаль; голос имею не «скрипучий», а еще настолько звучный, что, когда читаю в зале перед тысячной публикой, слышно в самых дальних углах».

«…Злобу и жующие губы Жуков приписал мне, очевидно, только потому, что как же обойтись без этих классических пошлостей, раз изображаешь «маленького, сухонького» старикашку?» (25 марта 1948 г.).

Не дай Бог получить такое письмо – от умного, от превосходного, от в тысячу раз тебя превосходящего человека! Письмо это не было, конечно, опубликовано в «Октябре» и дошло до нас только как извлечение из личного архива Г. А. Санникова, тогдашнего зам. главного редактора. Какую же бестактность, какую нелюбовь нужно иметь, чтобы написать (Жуков): «…Маленький, сухонький Бунин: рафинированное лицо эстета, под усталыми глазами дряблые мешки, седой, аккуратно расчесанный пробор, пенсне. Он старчески жует губами, утомленно потирает лоб… Он глядит пустыми глазами в зал…» (Октябрь, 1947, №10).

Мы другие, чем нас изображают. Мы не властны над чужим пером и чужой кистью. Так глупо попасть под них! Вот письмо Льва Толстого от 24 ноября 1907 г.: «Соня вся поглощена копией моего и ее портрета, написанного Репиным. Портрет преуморительный: представлен нализавшийся и глупо улыбающийся старикашка, это я, перед ним бутылочка или стаканчик (это что-то похожее было на письменном столе), и рядом сидит жена или, скорее, дочь (это Соня) и грустно и неодобрительно смотрит на куликнувшего старичишку».

Не верьте чужим словам. Не верьте перевернутым изображениям. Человек сердечный, человек жертвенный, человек талантливый – красив всегда, чтобы с ним ни происходило и в каком бы возрасте он ни показался. Если это Он – то мужественен, если Она – женственна до предела, всегда и во всем.

Всем известный Александр Герцен описал в «Былом и думах» любовные страдания некоего Василия Боткина. Рассказ его можно было бы озаглавить «Похождения Васи». «Он был совершенно… в первом разгаре острого периода любви; он у него был тем острее, что Базилю тогда было около сорока лет и волос начал падать с возвышенного чела» («Эпизод 1844 года» в «Былое и Думы»). «Арманс действительно была милое, живое дитя Парижа… Базиль был влюблен по уши».

«Влюбленный и сорокалетний философ, щуря глазки, стал сводить все спекулятивные вопросы на «демоническую силу любви» …С стороны Гегеля (Гегелевой философии права…) препятствий не было». Но был «отец Петр Кононович – старый кулак, богач», который «узнав, что его сын, и притом старший, хочет жениться на католичке, на нищей, на француженке, да еще с Кузнецкого Моста (модистке)… решительно отказал в своем благословении», а, значит, и в наследстве.

«Препятствие старика, как всегда, дело двинуло вперед». Нашли «пьяненького отца Иоанна» в селе Покровском, чтобы венчаться, однако, вместо невесты в тарантасе прикатил «Виссарион Григорьевич Белинский собственной персоной» вместе с Базилем, «который чуть до насморка не плакал», ибо «начал рефлектировать и совершенно сконфузился, обдумывая неумолимый фатализм брака» и его «неразрушимость». А также «весь ужас, с которым он идет на сретение своего счастья, и все отвращение, с которым он вступает в бракосочетание по любви».

Послав Арманс «диссертацию о браке», «о неспособности простого счастья для пытливого духа», он получил немедленно ответ, в котором со всей энергией и свысока было сказано: «Вы чрезвычайно добры, но еще больше слабы! Прощайте же и будьте счастливы!».

BY Яков Миркин