Количество малых муниципалитетов (менее 10 тыс. чел.) достигло уже 400, в том числе сверхмалых (менее 5 тыс.) — 104. Ещё совсем недавно, по переписи 2021 года, их было 337 и 82 соответственно, а по переписи 2010 года — 220 и 52 соответственно; в общем, тенденция вполне понятна. Все-все муниципальные образования малыми, конечно, в обозримой перспективе не станут, но доля малолюдных районов и округов продолжит увеличиваться. На северо-востоке страны, а также в Костромской и Псковской областях малые муниципалитеты уже составляют не менее половины общего числа; на очереди Кировская, Новгородская и Орловская области.
Чем это плохо? Исчезновением экономии на масштабе. Если в районе живёт 50 000 человек, то в нём будет проще найти работников на все объекты социальной инфраструктуры (районная больница, школы, административные учреждения), вряд ли станут закрывать местную налоговую инспекцию в пользу объединённой межрайонной и т. д. Напротив, укомплектовать райбольницу в районе на три тысячи человек — задача, кажется, невыполнимая. Приток местных налогов, и так абсолютно копеечных, становится в таких условиях просто смешным; удельные расходы на каждое учреждение районного уровня растут, из-за этого начинается оптимизация всего и вся с очевидными последствиями. Все эти траты ложатся в итоге на региональные бюджеты, которые в Костромской или Новгородской области вообще ни разу не безграничны.
Ну хорошо, маленькие районы — плохо, что будем делать? Нарежем Костромскую область на Кострому и шесть районов по 50 тысяч человек в каждом? Кажется, здесь последствия тоже примерно понятны: если сейчас условное село Глинка ещё кое-как держится за счёт статуса райцентра и тех ресурсов, которые с ним ассоциированы (вакансии, денежка на благоустройство, базовая социальная инфраструктура), то при их утрате не бывать даже такой опоре — все, кого не держит возраст, уедут в новый райцентр, потому что кататься туда-сюда на регулярной основе слишком далеко. Получается, оба хуже: либо медленная смерть, либо быстрая.
В общем, как вы уже можете догадаться, ответа на вопрос в заголовке поста у меня нет. Весьма слабым утешением служит то, что такого ответа нет ни у кого. Слишком многие процессы замыкаются в круг: люди уезжают, потому что нет работы, а работы нет потому, что ни один работодатель не может найти людей; население тает, потому что нет необходимого уровня инфраструктуры, а инфраструктуры нет, потому что содержать её при таком населении слишком дорого; инвестиций нет, потому что нет никаких денег и потенциала развития, а денег и потенциала нет, потому что нет никаких инвестиций. Иногда точечные проекты, волевые решения, принципиальные патриоты разрывают этот круг, упрямо стоя на своём и задерживая депопуляцию отдельных городков и сёл, но всю нечернозёмную провинцию им, конечно, не развернуть. Может быть, многолетние последовательные вложения, частная и государственная забота спасут несколько районов, заставив их если не вернуться к росту, то хотя бы перестать пустеть. А если не спасут? И хватит ли денег на сотни таких районов?
Я не первый задаю эти вопросы. Своё место в дискуссии о российской и мировой пространственной политике они занимают уже не первое десятилетие: пустить на самотёк малые города и глубинку, бросив все ресурсы на развитие «полюсов роста», или держать курс на выравнивающее развитие, спасая фундамент российского расселения? И даже если выбор будет сделан, какими мерами проводить принятое решение в жизнь?
Кажется, все доступные меры ограничены и половинчаты. В чём я уверен, так это в том, что единого решения для всех 400 малых муниципалитетов России быть не может. В каждом придётся искать собственный компромисс между потребностью населения в социальной/инженерной/транспортной инфраструктуре и банальной нехваткой денег на то, чтобы качественно удовлетворить эту потребность.
...А может, деньги нашлись бы, если бы бюджетная система была устроена иначе, а государственные деньги не шли на то, на что они идут? Но это отдельный большой вопрос, на который не нам с вами отвечать.
Количество малых муниципалитетов (менее 10 тыс. чел.) достигло уже 400, в том числе сверхмалых (менее 5 тыс.) — 104. Ещё совсем недавно, по переписи 2021 года, их было 337 и 82 соответственно, а по переписи 2010 года — 220 и 52 соответственно; в общем, тенденция вполне понятна. Все-все муниципальные образования малыми, конечно, в обозримой перспективе не станут, но доля малолюдных районов и округов продолжит увеличиваться. На северо-востоке страны, а также в Костромской и Псковской областях малые муниципалитеты уже составляют не менее половины общего числа; на очереди Кировская, Новгородская и Орловская области.
Чем это плохо? Исчезновением экономии на масштабе. Если в районе живёт 50 000 человек, то в нём будет проще найти работников на все объекты социальной инфраструктуры (районная больница, школы, административные учреждения), вряд ли станут закрывать местную налоговую инспекцию в пользу объединённой межрайонной и т. д. Напротив, укомплектовать райбольницу в районе на три тысячи человек — задача, кажется, невыполнимая. Приток местных налогов, и так абсолютно копеечных, становится в таких условиях просто смешным; удельные расходы на каждое учреждение районного уровня растут, из-за этого начинается оптимизация всего и вся с очевидными последствиями. Все эти траты ложатся в итоге на региональные бюджеты, которые в Костромской или Новгородской области вообще ни разу не безграничны.
Ну хорошо, маленькие районы — плохо, что будем делать? Нарежем Костромскую область на Кострому и шесть районов по 50 тысяч человек в каждом? Кажется, здесь последствия тоже примерно понятны: если сейчас условное село Глинка ещё кое-как держится за счёт статуса райцентра и тех ресурсов, которые с ним ассоциированы (вакансии, денежка на благоустройство, базовая социальная инфраструктура), то при их утрате не бывать даже такой опоре — все, кого не держит возраст, уедут в новый райцентр, потому что кататься туда-сюда на регулярной основе слишком далеко. Получается, оба хуже: либо медленная смерть, либо быстрая.
В общем, как вы уже можете догадаться, ответа на вопрос в заголовке поста у меня нет. Весьма слабым утешением служит то, что такого ответа нет ни у кого. Слишком многие процессы замыкаются в круг: люди уезжают, потому что нет работы, а работы нет потому, что ни один работодатель не может найти людей; население тает, потому что нет необходимого уровня инфраструктуры, а инфраструктуры нет, потому что содержать её при таком населении слишком дорого; инвестиций нет, потому что нет никаких денег и потенциала развития, а денег и потенциала нет, потому что нет никаких инвестиций. Иногда точечные проекты, волевые решения, принципиальные патриоты разрывают этот круг, упрямо стоя на своём и задерживая депопуляцию отдельных городков и сёл, но всю нечернозёмную провинцию им, конечно, не развернуть. Может быть, многолетние последовательные вложения, частная и государственная забота спасут несколько районов, заставив их если не вернуться к росту, то хотя бы перестать пустеть. А если не спасут? И хватит ли денег на сотни таких районов?
Я не первый задаю эти вопросы. Своё место в дискуссии о российской и мировой пространственной политике они занимают уже не первое десятилетие: пустить на самотёк малые города и глубинку, бросив все ресурсы на развитие «полюсов роста», или держать курс на выравнивающее развитие, спасая фундамент российского расселения? И даже если выбор будет сделан, какими мерами проводить принятое решение в жизнь?
Кажется, все доступные меры ограничены и половинчаты. В чём я уверен, так это в том, что единого решения для всех 400 малых муниципалитетов России быть не может. В каждом придётся искать собственный компромисс между потребностью населения в социальной/инженерной/транспортной инфраструктуре и банальной нехваткой денег на то, чтобы качественно удовлетворить эту потребность.
...А может, деньги нашлись бы, если бы бюджетная система была устроена иначе, а государственные деньги не шли на то, на что они идут? Но это отдельный большой вопрос, на который не нам с вами отвечать.
Individual messages can be fully encrypted. But the user has to turn on that function. It's not automatic, as it is on Signal and WhatsApp. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel. In the past, it was noticed that through bulk SMSes, investors were induced to invest in or purchase the stocks of certain listed companies. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children.
from jp
