Forwarded from USSResearch
Размывание авторитетного дискурса и кризис маскулинности
Недавно, на специальном новогоднем семинаре с молодыми коллегами, мы обсуждали различные аспекты советского (а также досоветского) восприятия Нового года. В ходе дискуссии всплыл доклад Анны Разогреевой (к сожалению, лично я его не слышал, поэтому опирался исключительно на пересказ или изложенные тезисы), который натолкнул меня на определённые размышления.
Если взглянуть на образы Деда Мороза в советской массовой культуре, можно проследить явную трансформацию этого персонажа на протяжении десятилетий. В 1930-е годы образ Деда Мороза уже приобрёл узнаваемые черты, но его характер сильно напоминал фигуру всесоюзного старосты Калинина: забавный, добрый старичок, вызывающий больше умиления, чем трепета.
После войны, в послевоенный период, можно заметить кардинальные изменения: Дед Мороз становится доминирующим и даже альфа-образом. Это высокий, крепкий, местами суровый персонаж, внушающий уважение и готовый, если потребуется, одним взмахом посоха навести порядок. Его фигура олицетворяла силу, авторитет и уверенность — качества, которые, вероятно, были важны для общества, стремящегося восстановиться после войны.
Однако в 1960-е годы Дед Мороз снова претерпевает изменения. Он постепенно превращается в более уязвимого и даже трогательного героя. Это особенно заметно в мультфильме «Дед Мороз и лето», где персонаж оказывается почти одного роста с детьми и, вместо того чтобы наставлять их, сам оказывается под их опекой. Ещё более радикальный пример — мультфильм «Ну, погоди!», где роль Деда Мороза исполняет Заяц, причём с явно женским голосом.
Безусловно, в 1970-х и 1980-х годах можно найти более конвенциональные образы Деда Мороза, соответствующие традиционным представлениям. Однако наблюдаемая трансформация персонажа всё же заслуживает внимания. Интересно, как две теоретические концепции — исчезновение центральной фигуры в авторитетном дискурсе и кризис маскулинности в позднем СССР — отражаются в образах новогодних персонажей.
Смена ролей и характера Деда Мороза может быть интерпретирована как отражение культурных, социальных и идеологических изменений. В разные периоды образ Деда Мороза выполнял разные функции: от олицетворения добродушного наставника до символа силы и, наконец, до почти комичного, ранимого героя. Эти метаморфозы, возможно, говорят о переменах в коллективном восприятии авторитета, маскулинности и детства в советской культуре.
Такая динамика оставляет простор для дальнейших исследований и интерпретаций, особенно в контексте более широких социальных процессов, происходивших в СССР в XX веке.
Недавно, на специальном новогоднем семинаре с молодыми коллегами, мы обсуждали различные аспекты советского (а также досоветского) восприятия Нового года. В ходе дискуссии всплыл доклад Анны Разогреевой (к сожалению, лично я его не слышал, поэтому опирался исключительно на пересказ или изложенные тезисы), который натолкнул меня на определённые размышления.
Если взглянуть на образы Деда Мороза в советской массовой культуре, можно проследить явную трансформацию этого персонажа на протяжении десятилетий. В 1930-е годы образ Деда Мороза уже приобрёл узнаваемые черты, но его характер сильно напоминал фигуру всесоюзного старосты Калинина: забавный, добрый старичок, вызывающий больше умиления, чем трепета.
После войны, в послевоенный период, можно заметить кардинальные изменения: Дед Мороз становится доминирующим и даже альфа-образом. Это высокий, крепкий, местами суровый персонаж, внушающий уважение и готовый, если потребуется, одним взмахом посоха навести порядок. Его фигура олицетворяла силу, авторитет и уверенность — качества, которые, вероятно, были важны для общества, стремящегося восстановиться после войны.
Однако в 1960-е годы Дед Мороз снова претерпевает изменения. Он постепенно превращается в более уязвимого и даже трогательного героя. Это особенно заметно в мультфильме «Дед Мороз и лето», где персонаж оказывается почти одного роста с детьми и, вместо того чтобы наставлять их, сам оказывается под их опекой. Ещё более радикальный пример — мультфильм «Ну, погоди!», где роль Деда Мороза исполняет Заяц, причём с явно женским голосом.
Безусловно, в 1970-х и 1980-х годах можно найти более конвенциональные образы Деда Мороза, соответствующие традиционным представлениям. Однако наблюдаемая трансформация персонажа всё же заслуживает внимания. Интересно, как две теоретические концепции — исчезновение центральной фигуры в авторитетном дискурсе и кризис маскулинности в позднем СССР — отражаются в образах новогодних персонажей.
Смена ролей и характера Деда Мороза может быть интерпретирована как отражение культурных, социальных и идеологических изменений. В разные периоды образ Деда Мороза выполнял разные функции: от олицетворения добродушного наставника до символа силы и, наконец, до почти комичного, ранимого героя. Эти метаморфозы, возможно, говорят о переменах в коллективном восприятии авторитета, маскулинности и детства в советской культуре.
Такая динамика оставляет простор для дальнейших исследований и интерпретаций, особенно в контексте более широких социальных процессов, происходивших в СССР в XX веке.
group-telegram.com/kolhoznystoroj/45667
Create:
Last Update:
Last Update:
Размывание авторитетного дискурса и кризис маскулинности
Недавно, на специальном новогоднем семинаре с молодыми коллегами, мы обсуждали различные аспекты советского (а также досоветского) восприятия Нового года. В ходе дискуссии всплыл доклад Анны Разогреевой (к сожалению, лично я его не слышал, поэтому опирался исключительно на пересказ или изложенные тезисы), который натолкнул меня на определённые размышления.
Если взглянуть на образы Деда Мороза в советской массовой культуре, можно проследить явную трансформацию этого персонажа на протяжении десятилетий. В 1930-е годы образ Деда Мороза уже приобрёл узнаваемые черты, но его характер сильно напоминал фигуру всесоюзного старосты Калинина: забавный, добрый старичок, вызывающий больше умиления, чем трепета.
После войны, в послевоенный период, можно заметить кардинальные изменения: Дед Мороз становится доминирующим и даже альфа-образом. Это высокий, крепкий, местами суровый персонаж, внушающий уважение и готовый, если потребуется, одним взмахом посоха навести порядок. Его фигура олицетворяла силу, авторитет и уверенность — качества, которые, вероятно, были важны для общества, стремящегося восстановиться после войны.
Однако в 1960-е годы Дед Мороз снова претерпевает изменения. Он постепенно превращается в более уязвимого и даже трогательного героя. Это особенно заметно в мультфильме «Дед Мороз и лето», где персонаж оказывается почти одного роста с детьми и, вместо того чтобы наставлять их, сам оказывается под их опекой. Ещё более радикальный пример — мультфильм «Ну, погоди!», где роль Деда Мороза исполняет Заяц, причём с явно женским голосом.
Безусловно, в 1970-х и 1980-х годах можно найти более конвенциональные образы Деда Мороза, соответствующие традиционным представлениям. Однако наблюдаемая трансформация персонажа всё же заслуживает внимания. Интересно, как две теоретические концепции — исчезновение центральной фигуры в авторитетном дискурсе и кризис маскулинности в позднем СССР — отражаются в образах новогодних персонажей.
Смена ролей и характера Деда Мороза может быть интерпретирована как отражение культурных, социальных и идеологических изменений. В разные периоды образ Деда Мороза выполнял разные функции: от олицетворения добродушного наставника до символа силы и, наконец, до почти комичного, ранимого героя. Эти метаморфозы, возможно, говорят о переменах в коллективном восприятии авторитета, маскулинности и детства в советской культуре.
Такая динамика оставляет простор для дальнейших исследований и интерпретаций, особенно в контексте более широких социальных процессов, происходивших в СССР в XX веке.
Недавно, на специальном новогоднем семинаре с молодыми коллегами, мы обсуждали различные аспекты советского (а также досоветского) восприятия Нового года. В ходе дискуссии всплыл доклад Анны Разогреевой (к сожалению, лично я его не слышал, поэтому опирался исключительно на пересказ или изложенные тезисы), который натолкнул меня на определённые размышления.
Если взглянуть на образы Деда Мороза в советской массовой культуре, можно проследить явную трансформацию этого персонажа на протяжении десятилетий. В 1930-е годы образ Деда Мороза уже приобрёл узнаваемые черты, но его характер сильно напоминал фигуру всесоюзного старосты Калинина: забавный, добрый старичок, вызывающий больше умиления, чем трепета.
После войны, в послевоенный период, можно заметить кардинальные изменения: Дед Мороз становится доминирующим и даже альфа-образом. Это высокий, крепкий, местами суровый персонаж, внушающий уважение и готовый, если потребуется, одним взмахом посоха навести порядок. Его фигура олицетворяла силу, авторитет и уверенность — качества, которые, вероятно, были важны для общества, стремящегося восстановиться после войны.
Однако в 1960-е годы Дед Мороз снова претерпевает изменения. Он постепенно превращается в более уязвимого и даже трогательного героя. Это особенно заметно в мультфильме «Дед Мороз и лето», где персонаж оказывается почти одного роста с детьми и, вместо того чтобы наставлять их, сам оказывается под их опекой. Ещё более радикальный пример — мультфильм «Ну, погоди!», где роль Деда Мороза исполняет Заяц, причём с явно женским голосом.
Безусловно, в 1970-х и 1980-х годах можно найти более конвенциональные образы Деда Мороза, соответствующие традиционным представлениям. Однако наблюдаемая трансформация персонажа всё же заслуживает внимания. Интересно, как две теоретические концепции — исчезновение центральной фигуры в авторитетном дискурсе и кризис маскулинности в позднем СССР — отражаются в образах новогодних персонажей.
Смена ролей и характера Деда Мороза может быть интерпретирована как отражение культурных, социальных и идеологических изменений. В разные периоды образ Деда Мороза выполнял разные функции: от олицетворения добродушного наставника до символа силы и, наконец, до почти комичного, ранимого героя. Эти метаморфозы, возможно, говорят о переменах в коллективном восприятии авторитета, маскулинности и детства в советской культуре.
Такая динамика оставляет простор для дальнейших исследований и интерпретаций, особенно в контексте более широких социальных процессов, происходивших в СССР в XX веке.
BY Колхозный сторож
Share with your friend now:
group-telegram.com/kolhoznystoroj/45667