В 2005 году в самом разгаре анализа моего аналитика не стало. За несколько дней до смерти она позвонила и сказала, что пропустит несколько сессий по болезни, а ближе к выходным мне сообщили по телефону, что ее больше нет. Я оказалась не готова к этой кончине, но, что гораздо важнее, я не ожидала, что эта травмирующая потеря внесет такой разлад в мое личное и профессиональное самоощущение. Оглядываясь на восемнадцать лет назад, я думаю, что этот разрыв и последующее восстановление целостности сильно повлияли на меня в то время и в какой-то мере дают о себе знать до сих пор. Дело не в том, что эта травма сохраняет прежнюю силу и не дает осознать произошедшее, а в моем интересе к влиянию тяжелой потери на профессиональную идентичность и голос. Психоанализ тесно связан с чем-то непереносимым: мы говорим о случившемся в надежде на помощь в его понимании. Однако травма по своей сути не проговариваема, что лишает возможности думать и облекать ее в слова. Что происходит, когда то, что должно облегчить боль, становится источником самой травмы, теперь уже невыразимой и непостижимой? После смерти аналитика я долго искала англоязычную литературу о личной утрате и ее влиянии на профессиональную идентичность, но нашла лишь несколько статей в разной степени удовлетворивших мой интерес. Сейчас я понимаю, что искала тогда слова для невыразимого. Пытаясь справиться с потерей, я написала статью о собственном переживании травматичной потери аналитика (глава 3). Представляя ее в разных профессиональных аудиториях, я узнала от коллег о схожем опыте утраты: их аналитики умирали, страдали от деменции и нарушали этические кодексы. Во каждом из этих разговоров меня поражало, насколько каждая потеря была психологически разрушительна для пациента. Ее проработка потребовала от каждого из них перенастройки себя и своего голоса. Эти разговоры отчасти сподвигли меня на эту книгу, идея которой в том, что травматичная и внезапная потеря отношений с аналитиком не проходит бесследно как для профессиональной идентичности, так и для собственного голоса. Известно, что в процессе анализа идентичности аналитика и пациента сплетаются, со временем приобретая у последнего неповторимое звучание. У аналитика потеря и восстановление себя проходит еще сложнее, ему нужно не только обрести себя, но и перенести и воссоздать свой уникальный аналитический голос. Эта цель могла быть достигнута, если бы анализ не прервался, а аналитик был рядом, но поскольку все пошло не так, эту задачу приходится решать самостоятельно. Авторы этой книги знают не понаслышке, чего стоит восстановление разрушенных психических связей. Каждая глава проникновенно облекает травму в слова, помогая ее перера-ботке. Для меня, как и для каждого автора этой книги, работа над текстом помогла прервать болезненный обет молчания и начать говорить. Учитывая, что травма по своей сути безмолвна и должна быть отражена в словах, возникает вопрос, что представляет собой перевод этой книги на другой язык? Каждый ее автор воплотил в слова и донес до читателя то, что прежде было бессловесным. В этих попытках высказать невыразимое есть нечто важное и проникновенное, а теперь эти слова зазвучат и на другом языке. Перевод этой книги на русский открывает возможность для новых читателей трансформировать травму и придать ей смысл.
Робин А. Дойч Окленд, Калифорния Март 2023 г.
Травматические разрывы: Отказ и предательство в психоана-литических отношениях / Пер. с англ. - М.: Когито-Центр, 2024. - 340 с. (Библиотека психоанализа)
В 2005 году в самом разгаре анализа моего аналитика не стало. За несколько дней до смерти она позвонила и сказала, что пропустит несколько сессий по болезни, а ближе к выходным мне сообщили по телефону, что ее больше нет. Я оказалась не готова к этой кончине, но, что гораздо важнее, я не ожидала, что эта травмирующая потеря внесет такой разлад в мое личное и профессиональное самоощущение. Оглядываясь на восемнадцать лет назад, я думаю, что этот разрыв и последующее восстановление целостности сильно повлияли на меня в то время и в какой-то мере дают о себе знать до сих пор. Дело не в том, что эта травма сохраняет прежнюю силу и не дает осознать произошедшее, а в моем интересе к влиянию тяжелой потери на профессиональную идентичность и голос. Психоанализ тесно связан с чем-то непереносимым: мы говорим о случившемся в надежде на помощь в его понимании. Однако травма по своей сути не проговариваема, что лишает возможности думать и облекать ее в слова. Что происходит, когда то, что должно облегчить боль, становится источником самой травмы, теперь уже невыразимой и непостижимой? После смерти аналитика я долго искала англоязычную литературу о личной утрате и ее влиянии на профессиональную идентичность, но нашла лишь несколько статей в разной степени удовлетворивших мой интерес. Сейчас я понимаю, что искала тогда слова для невыразимого. Пытаясь справиться с потерей, я написала статью о собственном переживании травматичной потери аналитика (глава 3). Представляя ее в разных профессиональных аудиториях, я узнала от коллег о схожем опыте утраты: их аналитики умирали, страдали от деменции и нарушали этические кодексы. Во каждом из этих разговоров меня поражало, насколько каждая потеря была психологически разрушительна для пациента. Ее проработка потребовала от каждого из них перенастройки себя и своего голоса. Эти разговоры отчасти сподвигли меня на эту книгу, идея которой в том, что травматичная и внезапная потеря отношений с аналитиком не проходит бесследно как для профессиональной идентичности, так и для собственного голоса. Известно, что в процессе анализа идентичности аналитика и пациента сплетаются, со временем приобретая у последнего неповторимое звучание. У аналитика потеря и восстановление себя проходит еще сложнее, ему нужно не только обрести себя, но и перенести и воссоздать свой уникальный аналитический голос. Эта цель могла быть достигнута, если бы анализ не прервался, а аналитик был рядом, но поскольку все пошло не так, эту задачу приходится решать самостоятельно. Авторы этой книги знают не понаслышке, чего стоит восстановление разрушенных психических связей. Каждая глава проникновенно облекает травму в слова, помогая ее перера-ботке. Для меня, как и для каждого автора этой книги, работа над текстом помогла прервать болезненный обет молчания и начать говорить. Учитывая, что травма по своей сути безмолвна и должна быть отражена в словах, возникает вопрос, что представляет собой перевод этой книги на другой язык? Каждый ее автор воплотил в слова и донес до читателя то, что прежде было бессловесным. В этих попытках высказать невыразимое есть нечто важное и проникновенное, а теперь эти слова зазвучат и на другом языке. Перевод этой книги на русский открывает возможность для новых читателей трансформировать травму и придать ей смысл.
Робин А. Дойч Окленд, Калифорния Март 2023 г.
Травматические разрывы: Отказ и предательство в психоана-литических отношениях / Пер. с англ. - М.: Когито-Центр, 2024. - 340 с. (Библиотека психоанализа)
Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country. He adds: "Telegram has become my primary news source." In February 2014, the Ukrainian people ousted pro-Russian president Viktor Yanukovych, prompting Russia to invade and annex the Crimean peninsula. By the start of April, Pavel Durov had given his notice, with TechCrunch saying at the time that the CEO had resisted pressure to suppress pages criticizing the Russian government.
from kr
