Я убеждена, что хороший роман узнается по первому предложению. Первые строки «Доктора Живаго» я перечитывала раз десять, еще не веря, что они именно такие.
Шли и шли и пели «Вечную память», и, когда останавливались, казалось, что ее по-залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.
В карандашной рукописи 1946 года роман назывался «Смерти не будет». Там же стоял эпиграф из Откровения Иоанна Богослова: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопль, ни болезни уже не будет, ибо прежнее пошло». Удивительно, конечно, какой тяжелой была история с написанием и публикацией романа. Не могу Пастернака тут ни осудить, ни одобрить – эта дилемма вне моего уровня размышлений. Но до сих пор помню с ученических лет, как Пастернак писал Шаламову, что он закончил роман, исполнил миссию, возложенную Богом, но ничего не изменилось. Изменилось, на самом деле, всегда меняется.
Я читала «Доктора Живаго» в школе или в университете, помню, что он прошел мимо меня, я как-то испугалась его мощи. А сейчас читаю и выделяют каждую цитату:
С неба оборот за оборотом бесконечными мотками падала на землю белая ткань, обвивая ее погребальными пеленами. Вьюга была одна на свете, ничто с ней не соперничало.
А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению.
Века и поколенья только после Христа вздохнули свободно. Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме.
Чего бы ему больше всего хотелось? Ему представилось, что больше всего хотел бы он когда-нибудь еще раз свалиться в пруд с Надею и много бы отдал сейчас, чтобы знать, будет ли это когда-нибудь или нет.
Почему-то тяжело представить, как в Переделкино праздновали Нобелевскую премию по литературе. Как пришли гости. Как Чуковский, много лет не употреблявший алкоголь, решил сделать исключение. Как сделали снимки, а на них все счастливы.
На следующий день к Пастернаку пошел Федин просить отказаться от премии. Почему-то особенно мне больно, что это был его друг, но Федина я тоже могу понять. Не могу — что он, болеющий, не пришел на похороны. И прав был раздраженный Каверин, когда уточнял в письме, неужели Федину не было видно, как гроб Пастернака несли под окнами его дома.
«Напрасно Вы думаете, что я чем-то был до романа. Я начинаюсь только с этой книги, всё, что было прежде, — чепуха».
Я убеждена, что хороший роман узнается по первому предложению. Первые строки «Доктора Живаго» я перечитывала раз десять, еще не веря, что они именно такие.
Шли и шли и пели «Вечную память», и, когда останавливались, казалось, что ее по-залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.
В карандашной рукописи 1946 года роман назывался «Смерти не будет». Там же стоял эпиграф из Откровения Иоанна Богослова: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопль, ни болезни уже не будет, ибо прежнее пошло». Удивительно, конечно, какой тяжелой была история с написанием и публикацией романа. Не могу Пастернака тут ни осудить, ни одобрить – эта дилемма вне моего уровня размышлений. Но до сих пор помню с ученических лет, как Пастернак писал Шаламову, что он закончил роман, исполнил миссию, возложенную Богом, но ничего не изменилось. Изменилось, на самом деле, всегда меняется.
Я читала «Доктора Живаго» в школе или в университете, помню, что он прошел мимо меня, я как-то испугалась его мощи. А сейчас читаю и выделяют каждую цитату:
С неба оборот за оборотом бесконечными мотками падала на землю белая ткань, обвивая ее погребальными пеленами. Вьюга была одна на свете, ничто с ней не соперничало.
А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению.
Века и поколенья только после Христа вздохнули свободно. Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме.
Чего бы ему больше всего хотелось? Ему представилось, что больше всего хотел бы он когда-нибудь еще раз свалиться в пруд с Надею и много бы отдал сейчас, чтобы знать, будет ли это когда-нибудь или нет.
Почему-то тяжело представить, как в Переделкино праздновали Нобелевскую премию по литературе. Как пришли гости. Как Чуковский, много лет не употреблявший алкоголь, решил сделать исключение. Как сделали снимки, а на них все счастливы.
На следующий день к Пастернаку пошел Федин просить отказаться от премии. Почему-то особенно мне больно, что это был его друг, но Федина я тоже могу понять. Не могу — что он, болеющий, не пришел на похороны. И прав был раздраженный Каверин, когда уточнял в письме, неужели Федину не было видно, как гроб Пастернака несли под окнами его дома.
«Напрасно Вы думаете, что я чем-то был до романа. Я начинаюсь только с этой книги, всё, что было прежде, — чепуха».
BY Конец былины
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
On Feb. 27, however, he admitted from his Russian-language account that "Telegram channels are increasingly becoming a source of unverified information related to Ukrainian events." Telegram Messenger Blocks Navalny Bot During Russian Election Asked about its stance on disinformation, Telegram spokesperson Remi Vaughn told AFP: "As noted by our CEO, the sheer volume of information being shared on channels makes it extremely difficult to verify, so it's important that users double-check what they read." What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. For Oleksandra Tsekhanovska, head of the Hybrid Warfare Analytical Group at the Kyiv-based Ukraine Crisis Media Center, the effects are both near- and far-reaching.
from kr
