Эллиниcтика

Увы, как для таких произведений вообще характерно, элементы инициационного атрибутированы в нём крайне вольно, буквально как попало, что и неудивительно, учитывая, что уже сами древние мало понимали, в чём состояла их глубинная суть.

Так, такая характерная для *kóryos черта, как обутость только на одну ногу, здесь придана не герою, но его своеобразному благодетелю, у которого вместо одной ноги Pferdefuß, «грубое лошадиное копыто» (нечто подобное ещё наблюдается у ближневосточных ламий, позднее суккубов, сладострастных соблазнительниц, у которых сперва не обе, но лишь одна нога заканчивалась копытом или бронзовым башмаком). Слово это по сей день у немцев в языке ничего хорошего не означает: фраза die Sache hat einen Pferdefuß, «в этом есть какое-то копыто» означает «тут есть подвох», this thing has a catch. Прямо как тут.

С трудом выжив в ходе своей немытой жизни, герой, наконец, омывается, сильно и радикально изменяясь, теперь ему нет равных в мужской красоте; как результат, он женится. Более подробен этот момент в отечественной версии сказки, «Неумойка», где на исходе ситуации персонажа вовсе рубят на куски и собирают заново с помощью живой и мёртвой воды, после чего «солдат встал таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером написать»; схожее случается и в конце «Конька-Горбунка».

Эта сказка Гримм, далее, крайне напоминает структуру типичного ритуала инициации, составленного в своё время Б. Бланэем (1972) после анализа саг: «1. Юноша покидает дом. 2. На новом месте его полагают ни на что не годным и третируют словесно, а иногда и физически. Внеший его облик неопрятен (как правило, он носит потрёпанную шкуру. Готт [из „саги о Скъёлдунгах“] просто грязный, и первым, что делает Бьярки — моет его). 3. Он убивает монстра или медведя. 4. Тем обретает уважение (и иногда новое имя) и принимается теми, кто прежде его поносил, как один из своих».

Пока что всё сходится прямо-таки феноментально, ведь ровно всё это происходит и с Медвежатником. А вот дальше уже что-то не то: «5. Сразу же после он побеждает (но не обязательно убивает) берсерка. 6. В сюжете никогда не присутствуют женщины»). Впрочем, you can't have everything on peut pas tout avoir.

Так или иначе, согласно ист.-компар. Б. Сержену (2003), некоторые индоевропейцы, в частности, индоиранцы, по-видимому, целиком потеряли обычную, «нормальную» фазу существования, оставив только номадическую, отчего и получились чистые, не знающие иного кочевники, потому и презирающие гигиену так активно, что навек остались *kóryos, который только так и должен делать.

Вот какой концептуальный смысл может лежать за своеобразием ногтей Делёза. Но если всё так, то, конечно, хочется спросить, почему дело ограничивалось только ими, и в остальном философ вроде как был вполне ухожен?

Что же, символическому в наше время положено быть очень дозированным, дабы профаны не могли распознать всё сходу, да и социальную приемлемость никто не отменял: в чём-то здесь похожим был А.Ф. Лосев, втайную рукоположившийся в священники, который из монашеского одеяния носил одну только скуфью, особую шапочку, на большее разумно не решаясь в условиях Совдепии, зато делал это совершенно публично и открыто, никого не стесняясь.

⬅️ «Вождь Большой ноготь», 2/2

www.group-telegram.com/kr/hellenistics.com/486

3.7K viewsedited  Jan 20 at 16:54

Увы, как для таких произведений вообще характерно, элементы инициационного атрибутированы в нём крайне вольно, буквально как попало, что и неудивительно, учитывая, что уже сами древние мало понимали, в чём состояла их глубинная суть.

Так, такая характерная для *kóryos черта, как обутость только на одну ногу, здесь придана не герою, но его своеобразному благодетелю, у которого вместо одной ноги Pferdefuß, «грубое лошадиное копыто» (нечто подобное ещё наблюдается у ближневосточных ламий, позднее суккубов, сладострастных соблазнительниц, у которых сперва не обе, но лишь одна нога заканчивалась копытом или бронзовым башмаком). Слово это по сей день у немцев в языке ничего хорошего не означает: фраза die Sache hat einen Pferdefuß, «в этом есть какое-то копыто» означает «тут есть подвох», this thing has a catch. Прямо как тут.

С трудом выжив в ходе своей немытой жизни, герой, наконец, омывается, сильно и радикально изменяясь, теперь ему нет равных в мужской красоте; как результат, он женится. Более подробен этот момент в отечественной версии сказки, «Неумойка», где на исходе ситуации персонажа вовсе рубят на куски и собирают заново с помощью живой и мёртвой воды, после чего «солдат встал таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером написать»; схожее случается и в конце «Конька-Горбунка».

Эта сказка Гримм, далее, крайне напоминает структуру типичного ритуала инициации, составленного в своё время Б. Бланэем (1972) после анализа саг: «1. Юноша покидает дом. 2. На новом месте его полагают ни на что не годным и третируют словесно, а иногда и физически. Внеший его облик неопрятен (как правило, он носит потрёпанную шкуру. Готт [из „саги о Скъёлдунгах“] просто грязный, и первым, что делает Бьярки — моет его). 3. Он убивает монстра или медведя. 4. Тем обретает уважение (и иногда новое имя) и принимается теми, кто прежде его поносил, как один из своих».

Пока что всё сходится прямо-таки феноментально, ведь ровно всё это происходит и с Медвежатником. А вот дальше уже что-то не то: «5. Сразу же после он побеждает (но не обязательно убивает) берсерка. 6. В сюжете никогда не присутствуют женщины»). Впрочем, you can't have everything on peut pas tout avoir.

Так или иначе, согласно ист.-компар. Б. Сержену (2003), некоторые индоевропейцы, в частности, индоиранцы, по-видимому, целиком потеряли обычную, «нормальную» фазу существования, оставив только номадическую, отчего и получились чистые, не знающие иного кочевники, потому и презирающие гигиену так активно, что навек остались *kóryos, который только так и должен делать.

Вот какой концептуальный смысл может лежать за своеобразием ногтей Делёза. Но если всё так, то, конечно, хочется спросить, почему дело ограничивалось только ими, и в остальном философ вроде как был вполне ухожен?

Что же, символическому в наше время положено быть очень дозированным, дабы профаны не могли распознать всё сходу, да и социальную приемлемость никто не отменял: в чём-то здесь похожим был А.Ф. Лосев, втайную рукоположившийся в священники, который из монашеского одеяния носил одну только скуфью, особую шапочку, на большее разумно не решаясь в условиях Совдепии, зато делал это совершенно публично и открыто, никого не стесняясь.

⬅️ «Вождь Большой ноготь», 2/2

BY Эллиниcтика