Кремлёвский безБашенник

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

Телеграм-канал Наивная Политология

Власть и тюрьма в большой политике

С начала ХХ века североевразийская политика плотно переплетена с уголовной средой. Сложно переоценить значимость пенитенциарной системы в судьбе Ленина и Сталина, а сталинских лагерей - в гуманизации 1980-х и 1990-х. На постсоветском пространстве, с учетом происхождения элит, тюрьма и власть - это и вовсе две стороны одной монеты, что часто не является секретом для избирателей.

На мировом уровне здесь нет ничего нового: в современных автократиях сформировалась традиция, что политики нередко "вознаграждаются" лишением свободы по окончании полномочий (системно - в Южной Корее и Китае), а в Киргизии родилась новация, когда лидер уходит в отставку в тюрьму, а затем возвращается оттуда к власти. Причина такой связи - не столько обязательная коррупция, сколько слабая система сдержек и противовесов, которая диктует такой способ нелетального лишения прежнего руководителя влияния, при этом не всегда эффективный. Главная проблема этого свойства электоральных и иных выборных автократий с ограничением длительности полномочий выражается в том, что руководство политического режима, не желая идти в тюрьму, склонно превращать государство из гибридной автократии в полноценную диктатуру.

Для понимания такой трансформации полезно обратиться к криминологии: так вор-домушник, обнаруженный хозяином квартиры, может пойти на убийство, а затем оказать вооруженное сопротивление при задержании. Аналогичным образом эволюционирует и мафия - начиная с контрабанды и рэкета, по мере роста опасности преследования, подобные организации начинают подкупать политиков, судей, устранять журналистов и непримиримых правоохранителей. Если отсутствие преследования является главным драйвером экстенсивного роста преступной деятельности (например, расширение географии краж или наркоторговли), то страх преследования влечёт интенсивный рост тяжести - убийства свидетелей и т.д.

В отличие от традиционных автократий типа династий ХIХ века или современных ближневосточных монархий, электоральные автократии могут обладать выраженными признаками криминократий, где монополия на субъектность в течение срока полномочий влечёт экстенсивный рост числа правонарушений, в то время как страх уголовного преследования по истечении такового влечёт усиление их тяжести, что проявляется ростом авторитарных тенденций. И чем дольше продолжается правление отдельного режима, тем шире становится список правонарушений и тем выше их тяжесть, что нарастающим итогом ведёт к деспотии с системным террором.

В этом кроется причина хрупкости подобных политических моделей: страх потери власти и заключения может делать политический режим настолько преступным и тираническим, что тот становится нелегитимным для населения и начинает опираться лишь на грубую физическую силу и внушение страха. Так "включается счётчик" - после пересечения "красной черты" режим может существовать до тех пор, пока ресурсов хватает на содержание стабильно дорожающего репрессивного аппарата.

Здесь важно отметить ещё одно отличие старых автократий от электоральных: в царских тюрьмах социалисты обычно доживали до конца срока заключения, в то время как, начиная с 1930-х, заключение "политического" несло угрозу его жизни. Данная тенденция сходила на спад в "оттепель", однако условия содержания слегка ужесточились к концу 1970-х по мере роста реакционности. Трансформации происходили и позднее: "либерализация" в пенитенциарных учреждениях в 1990-х привела к установлению в колониях власти криминала, а затем, как реакция, началось плавное уподобление пенитенциарной системы Гестапо в плане требований к персоналу и системы ценностей. Поэтому, в случае отсутствия реформы института, те, кто сегодня используют тюрьмы как инструмент политической борьбы, рискуют оказаться жертвами садистов даже при гуманизме постперсоналистского этапа, ведь и в ГДР, и в ФРГ в правоохранительных и пенитенциарных органах ввиду послевоенного кадрового дефицита могли оставаться те же люди, что и в 1930-х и 1940-х.

www.group-telegram.com/kr/kremlebezBashennik.com/36877

14.4K viewsFeb 18, 2024 at 09:07

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

Телеграм-канал Наивная Политология

Власть и тюрьма в большой политике

С начала ХХ века североевразийская политика плотно переплетена с уголовной средой. Сложно переоценить значимость пенитенциарной системы в судьбе Ленина и Сталина, а сталинских лагерей - в гуманизации 1980-х и 1990-х. На постсоветском пространстве, с учетом происхождения элит, тюрьма и власть - это и вовсе две стороны одной монеты, что часто не является секретом для избирателей.

На мировом уровне здесь нет ничего нового: в современных автократиях сформировалась традиция, что политики нередко "вознаграждаются" лишением свободы по окончании полномочий (системно - в Южной Корее и Китае), а в Киргизии родилась новация, когда лидер уходит в отставку в тюрьму, а затем возвращается оттуда к власти. Причина такой связи - не столько обязательная коррупция, сколько слабая система сдержек и противовесов, которая диктует такой способ нелетального лишения прежнего руководителя влияния, при этом не всегда эффективный. Главная проблема этого свойства электоральных и иных выборных автократий с ограничением длительности полномочий выражается в том, что руководство политического режима, не желая идти в тюрьму, склонно превращать государство из гибридной автократии в полноценную диктатуру.

Для понимания такой трансформации полезно обратиться к криминологии: так вор-домушник, обнаруженный хозяином квартиры, может пойти на убийство, а затем оказать вооруженное сопротивление при задержании. Аналогичным образом эволюционирует и мафия - начиная с контрабанды и рэкета, по мере роста опасности преследования, подобные организации начинают подкупать политиков, судей, устранять журналистов и непримиримых правоохранителей. Если отсутствие преследования является главным драйвером экстенсивного роста преступной деятельности (например, расширение географии краж или наркоторговли), то страх преследования влечёт интенсивный рост тяжести - убийства свидетелей и т.д.

В отличие от традиционных автократий типа династий ХIХ века или современных ближневосточных монархий, электоральные автократии могут обладать выраженными признаками криминократий, где монополия на субъектность в течение срока полномочий влечёт экстенсивный рост числа правонарушений, в то время как страх уголовного преследования по истечении такового влечёт усиление их тяжести, что проявляется ростом авторитарных тенденций. И чем дольше продолжается правление отдельного режима, тем шире становится список правонарушений и тем выше их тяжесть, что нарастающим итогом ведёт к деспотии с системным террором.

В этом кроется причина хрупкости подобных политических моделей: страх потери власти и заключения может делать политический режим настолько преступным и тираническим, что тот становится нелегитимным для населения и начинает опираться лишь на грубую физическую силу и внушение страха. Так "включается счётчик" - после пересечения "красной черты" режим может существовать до тех пор, пока ресурсов хватает на содержание стабильно дорожающего репрессивного аппарата.

Здесь важно отметить ещё одно отличие старых автократий от электоральных: в царских тюрьмах социалисты обычно доживали до конца срока заключения, в то время как, начиная с 1930-х, заключение "политического" несло угрозу его жизни. Данная тенденция сходила на спад в "оттепель", однако условия содержания слегка ужесточились к концу 1970-х по мере роста реакционности. Трансформации происходили и позднее: "либерализация" в пенитенциарных учреждениях в 1990-х привела к установлению в колониях власти криминала, а затем, как реакция, началось плавное уподобление пенитенциарной системы Гестапо в плане требований к персоналу и системы ценностей. Поэтому, в случае отсутствия реформы института, те, кто сегодня используют тюрьмы как инструмент политической борьбы, рискуют оказаться жертвами садистов даже при гуманизме постперсоналистского этапа, ведь и в ГДР, и в ФРГ в правоохранительных и пенитенциарных органах ввиду послевоенного кадрового дефицита могли оставаться те же люди, что и в 1930-х и 1940-х.

BY Кремлёвский безБашенник