И полз номенклатурный плющ 80-го года, полз прямиком из странного слова «кашпо», тянулся он к армянскому туфу, розовому и тёплому, а когда легли его листочки на туф, то уже возжелал он и паркет лакированный у кабинета партийного инструктора; но каждый раз, когда огибал он дверной проём из алюминия натурального анодированного, то ему подрезали стебли. Но плющ не оставлял надежды. Годы шли и помнил он Галочку-волейболистку с машиностроительного, и лицо её злое и красное, когда выскочила она из кабинета партинструктора; ещё текла по стеблям его память о том, как здесь расставляли их в зимнем саду, аккурат к олимпиаде и войне, и знал он, что это была последняя стройка Чередниченко Александра Михайловича («А зачем план подписал, если завод цементный не запущен!?»), и что когда проезжал Александр Михайлович уже в 94-м каждый раз мимо этой громады, то и горько ему было, и удивительно: как эта громада не тонет в Яузе, не рушится, да ещё и выглядит так, словно простоит она тут век, а то и два на зависть или поругание потомкам. Но настало время и для плюща, и дотянулся он аж до шахты вентиляционной, в которой, поговаривали, сидит на цепи дух советского олимпийца, и ни допинг ему не страшен, ни игла хрупкая, ни реновация, ведь и по сей день из шахты доносятся тяжёлые вздохи олимпийца и что-то грохочет и перекатывается под самым мрачным зданием Госпитального вала в ритме танковой атаки, а имя ему — Спорткомплекс МГТУ имени Баумана.

[ до марта здесь и в трудовых резервах на 11-й Парковой, наращиваем базу в группе Ани Бойновой, а там как пойдёт ]