павле

​​​​Я больше не хочу петь

«Джокер» Тодда Филлипса значительно отличается от всех предыдущих «Джокеров» своей оптикой.

Джокер как персонаж был вывернутым вовне, неспособным существовать вне антагонизма, вне экспансивных мегаломанских устремлений. Он не был полноценным субъектом. Как бы ни был притягателен и обворожителен Джокер в исполнении Хита Леджера – это персонаж зависимый, несамостоятельный и замкнутый в мрачной комнатке для допросов, в которой тот будет хлопать Бэтмену, смеяться, издеваться, но прекрасно осознавать свою солипсическую природу – как только Темный рыцарь выйдет из комнаты, перестав смотреть на безумного человека с гримом на лице, – Джокер исчезнет. Величайший рэпер поколения (и вселенной) Мирон Федоров говорил именно об этом.

Трагедия и преимущество Джокера в исполнении Феникса – в его бессовестной человечности.

Слабый, трусоватый, переполненный комплексами, ужасами детского насилия и дурно пахнущих белых трусов с выцветшими желтыми пятнами. В первом фильме стал героем улиц поневоле: максимально непривлекательно сойдя с ума. Без хитрых планов и тщательно распланированных действий. Как и положено настоящему безумцу, Артур Флек оставался незаметным на улицах мегаполиса как раз-таки потому, что даже не пытался скрываться.

Во втором же – отчаянно пытался найти что-то «родное». Или хотя бы какое-то оправдание его отсутствию. Тихой сапой утопая в дереализованных фантазиях о мире, где ему обнаружилось место, где можно уткнуться в любимый затылок и уснуть, позволив себе хотя бы на несколько часов забыть об ужасах существования в мире где-то «вовне».

Посему немудрено, что Тодд Филлипс сделал из второго «Джокера» квази-мюзикл.

Мюзикл – это самый дереализованный жанр. Все музыкальные номера, все песни и танцы, – все они предполагают преломление, изворачивание и замедление реальности; мюзикл по своей природе иррационален и фантастичен.

Все песни в «Джокере» появляются и исчезают практически незаметно, бесшовно. Они – часть водоворота дереализованного одиночества, холодного и бесприютного. Песни людей, неспособных найти близкое и родное, нежное и доверяющее. Поэтому, в целом, называть «Джокер» мюзиклом в привычном понимании не совсем правильно, – музыка и песни существуют здесь не для того, чтобы толкать / рассказывать историю, а затем, чтобы наиболее ярким образом указать на свистящий сквозняк на месте, где могла бы быть любовь и дружба. От этого каждая песня не являет собой цветастый перфоманс, выбивающийся из общей канвы мрачного повествования, – герои не то что бы поют, а как бы шепчут/бубнят себе под нос, либо истерично срываются на нечто похожее на крик, ибо странно стремиться попасть во все ноты, вытягивать до нужных тональностей, когда, в сущности, единственный, кому ты поешь – ты сам.

Второй «Джокер» – это предельно современное и актуальное кино (сори за штамп), которое вслед за рехнувшимся и вывернувшимся миром, решило вывернуть узнаваемую историю про безумца с гримом на лице в источающую болотистые миазмы грустную песню об обреченном одиночестве без шанса на спасение. Разве что утонуть в мире фантазий, подспудно осознавая, что однажды придется вынырнуть обратно – и будет уже нестерпимо больно.

Это очень болючее кино.

www.group-telegram.com/kr/pavleblog.com/1018

1.4K viewsedited  Feb 3 at 17:00

​​​​Я больше не хочу петь

«Джокер» Тодда Филлипса значительно отличается от всех предыдущих «Джокеров» своей оптикой.

Джокер как персонаж был вывернутым вовне, неспособным существовать вне антагонизма, вне экспансивных мегаломанских устремлений. Он не был полноценным субъектом. Как бы ни был притягателен и обворожителен Джокер в исполнении Хита Леджера – это персонаж зависимый, несамостоятельный и замкнутый в мрачной комнатке для допросов, в которой тот будет хлопать Бэтмену, смеяться, издеваться, но прекрасно осознавать свою солипсическую природу – как только Темный рыцарь выйдет из комнаты, перестав смотреть на безумного человека с гримом на лице, – Джокер исчезнет. Величайший рэпер поколения (и вселенной) Мирон Федоров говорил именно об этом.

Трагедия и преимущество Джокера в исполнении Феникса – в его бессовестной человечности.

Слабый, трусоватый, переполненный комплексами, ужасами детского насилия и дурно пахнущих белых трусов с выцветшими желтыми пятнами. В первом фильме стал героем улиц поневоле: максимально непривлекательно сойдя с ума. Без хитрых планов и тщательно распланированных действий. Как и положено настоящему безумцу, Артур Флек оставался незаметным на улицах мегаполиса как раз-таки потому, что даже не пытался скрываться.

Во втором же – отчаянно пытался найти что-то «родное». Или хотя бы какое-то оправдание его отсутствию. Тихой сапой утопая в дереализованных фантазиях о мире, где ему обнаружилось место, где можно уткнуться в любимый затылок и уснуть, позволив себе хотя бы на несколько часов забыть об ужасах существования в мире где-то «вовне».

Посему немудрено, что Тодд Филлипс сделал из второго «Джокера» квази-мюзикл.

Мюзикл – это самый дереализованный жанр. Все музыкальные номера, все песни и танцы, – все они предполагают преломление, изворачивание и замедление реальности; мюзикл по своей природе иррационален и фантастичен.

Все песни в «Джокере» появляются и исчезают практически незаметно, бесшовно. Они – часть водоворота дереализованного одиночества, холодного и бесприютного. Песни людей, неспособных найти близкое и родное, нежное и доверяющее. Поэтому, в целом, называть «Джокер» мюзиклом в привычном понимании не совсем правильно, – музыка и песни существуют здесь не для того, чтобы толкать / рассказывать историю, а затем, чтобы наиболее ярким образом указать на свистящий сквозняк на месте, где могла бы быть любовь и дружба. От этого каждая песня не являет собой цветастый перфоманс, выбивающийся из общей канвы мрачного повествования, – герои не то что бы поют, а как бы шепчут/бубнят себе под нос, либо истерично срываются на нечто похожее на крик, ибо странно стремиться попасть во все ноты, вытягивать до нужных тональностей, когда, в сущности, единственный, кому ты поешь – ты сам.

Второй «Джокер» – это предельно современное и актуальное кино (сори за штамп), которое вслед за рехнувшимся и вывернувшимся миром, решило вывернуть узнаваемую историю про безумца с гримом на лице в источающую болотистые миазмы грустную песню об обреченном одиночестве без шанса на спасение. Разве что утонуть в мире фантазий, подспудно осознавая, что однажды придется вынырнуть обратно – и будет уже нестерпимо больно.

Это очень болючее кино.

BY павле