по сути L’Âge de la science был ежегодником с критическими рецензиями, причем такой формат был выбран нарочно — в т.ч. как попытка привить авт·рисам (не только и не столько самого ежегодника, сколько будущим авт·рисам, пишущим на философские темы) некоторую «дисциплину», как пишет в предисловии к вып. I Франсуа Реканати, хотя бы в виде наличия конкретного предмета (разбираемой книги). ну и из-за нехватки хороших специализированных изданий с философскими рецензиями при наличии интереса со стороны публики.
по предисловию Реканати (1988) можно судить, какой примерно была температура по философской больнице во Франции конца 1980-х — начала 1990-х гг. в это же время разворачивалась и Philosophie II Ларюэля — первая фаза собственно его «не-философии», так что, повторюсь, неслучайно Ларюэль😀 в En tant qu’un (1991) объявляет о своей близости к «традиции Геру–Вюйемена–Гранжея» помимо очевидной биографической причины — он был редактором книжной серии Analyse et raisons, основанной Марсиалем Геру; кстати, в предисловии Реканати цитируется довольно большой кусок из интервью с Геру.
в предисловии выражается насущная потребность в строгости и чёткости мысли, которая будет ощущаться в сходном ключе как минимум вплоть до 2000-х. симптомом ее дефицита и соответствующих поисков можно считать семинары Бадью по антифилософии (1992–1996) и появление в 2003-м сборника Теория-восстание под редакцией Греле🟦 , хотя критерии, к которым приходит последний, очевидно не сходятся с неприязнью Реканати и др. к «концептуальной поэзии», а Бадью так и вовсе всех этих аналитических философов (и философок) нещадно чморил, невзирая на общие истоки в структурализме и исторической эпистемологии.
при этом создается забавная ситуация, т.к. все это не совсем гладко согласуется с разделением на «континентальную» и «аналитическую» философии, хотя возникает искушение наложить проводимое Реканати различение двух образов философии, плохого (философии раздвоенной или двуличной, чье первое лицо воплощает эзотерический мыслитель, а второе — приземленный идеолог) и хорошего (философии как game of giving and asking for reasons, так сказать), именно на него. ведь Что такое философия? (1991) Делёза💅 с большим успехом (бы) понял Гранжей, разбирающийся в глоссематике Ельмслева, нежели Бадью, притом что ссылается в книжке Делёз на обоих, правда, с Бадью налажав больше, чем с Гранжеем (хотя и не больше, чем сам Бадью с Делёзом в Шуме бытия). а Деррида🤪 , притом что вступил в полемику с Остином, навряд ли бы сунулся в обсуждение хоть с кем-то из перечисленных соотечественников — даже в случае Делёза тому пришлось дождаться его смерти, чтобы налажать из-за незнакомства с используемыми там понятиями Симондона с разбором Различия и повторения в Твари и суверене. (ср. случай с Эвансом и Патнэмом.)
к тому же, можно было бы попробовать применить Реканати к самому себе (что само по себе довольно забавно, учитывая, что из очарованного завсегдатая семинаров Лакана🥰 он превратился в философа прагматики и метарепрезентации, разочарованного ими): для «идеолога» в его описании все жестко делится на хорошее и дурное (по заключениям умозаключений, а не самим умозаключениям), так не является ли тогда само это разделение на два образа идеологическим или, по крайней мере, не подталкивает ли к подобному скатыванию в идеологию вместо аргументации и дискуссии, независимо от исходной воли (конечно же, доброй) и намерений (разумеется, благих)? и все ли ясно и эксплицитно в самих понятиях или процедурах объяснения и экспликации, на которых основывается отделение науки от поэзии, а доказательности от «показушности»? ведь кризис увязания в болтовне отнюдь не только «континентальной» мысли коснулся. и не-философия и антифилософия, на мой взгляд, во многом составляют попытки — с разнящейся степенью успеха — разобраться в т.ч. с данными проблемами.
короче, ментально я ща где-то в 1990-х.
https://teletype.in/@rezkonedristani/recanati-age #переводы #philosophie_analytique
по предисловию Реканати (1988) можно судить, какой примерно была температура по философской больнице во Франции конца 1980-х — начала 1990-х гг. в это же время разворачивалась и Philosophie II Ларюэля — первая фаза собственно его «не-философии», так что, повторюсь, неслучайно Ларюэль
в предисловии выражается насущная потребность в строгости и чёткости мысли, которая будет ощущаться в сходном ключе как минимум вплоть до 2000-х. симптомом ее дефицита и соответствующих поисков можно считать семинары Бадью по антифилософии (1992–1996) и появление в 2003-м сборника Теория-восстание под редакцией Греле
при этом создается забавная ситуация, т.к. все это не совсем гладко согласуется с разделением на «континентальную» и «аналитическую» философии, хотя возникает искушение наложить проводимое Реканати различение двух образов философии, плохого (философии раздвоенной или двуличной, чье первое лицо воплощает эзотерический мыслитель, а второе — приземленный идеолог) и хорошего (философии как game of giving and asking for reasons, так сказать), именно на него. ведь Что такое философия? (1991) Делёза
к тому же, можно было бы попробовать применить Реканати к самому себе (что само по себе довольно забавно, учитывая, что из очарованного завсегдатая семинаров Лакана
короче, ментально я ща где-то в 1990-х.
https://teletype.in/@rezkonedristani/recanati-age #переводы #philosophie_analytique
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Teletype
Франсуа Реканати, предисловие к L’Âge de la science № 1 (1988)
Господствующий образ философии и философов не полностью однороден, он сложен; в нем смешаны две фигуры: глубокий, эзотерический мыслитель — и идеолог.
всё, дальше будет psycho аналитическая философия.
мысленный эксперимент n°1:если бы у бабушки был хуй, она была бы дедушкой?
мысленный эксперимент n°2:если Жаку-Алену Миллеру отрезать хер, получится trans-gen(d)re?
мнения позиции ставки
мысленный эксперимент n°1:
мысленный эксперимент n°2:
мнения позиции ставки
Forwarded from CruelHamster: моральный маоизм
Hi-Res Press. вот чего нам не хватает
заводной карнап 🚀
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Окно в комнате (Ksenia Kononenko)
Телевидение, Жак Лакан.
Где же во всем этом то, что составляет счастье? Да везде. Субъект счастлив. Больше того - это и есть его определение, ибо он не может никому быть обязан ничем, [[На "свидании" с (а).]] кроме
часа, другими словами -счастья, фортуны, и всякий час благоприятствует тому, что хранит его, то есть тому, чтобы он повторял себя. Удивительно не то, что он счастлив, не подозревая о том, что его к этому приводит, то есть о зависимости своей от структуры, а то, что у него возникает идея блаженства - идея, заходящая настолько далеко, что он чувствует себя из этого рая изгнанным. К счастью, нашелся поэт, который нам секрет выболтал, - Данте, которого я уже здесь цитировал,
да и другие с ним - не чета тем, кто живет жалкими перепевами классики. Взгляд, взгляд Беатриче, трижды ничто, [[.если это наслаждение жeнщины.]] ресничный взмах и изысканное отребье в итоге: глядь, и возник Другой, в котором непозволительно не узнать как раз ее наслаждение - наслаждение той, кого он, Данте, удовлетворить не может, ибо, кроме взгляда, этого объекта, ничего от нее получить не в силах, [[..Другой обретает вне-существование.]] но кого сполна, по его словам, утешает Бог (больше того, уверения в этом получаем мы - так уж устраивает поэт - из собственных ее уст).
Что не может нам не надоесть. Слово, жонглируя буквами которого, как делают это порою на
киноэкране, получим что-то вроде другого слова - «единость», [[.но вовсе не субстанцию Единого.]] которым и обозначу я идентификацию Другого с Единым. Я имею в виду то мистическое
Единое, которому комический другой, играющий в платоновском Пире столь заметную роль, - другой
по имени Аристофан - находит изобретательный эквивалент в животном о двух спинах, рассечение
которого вменяет он в вину бессильному поступить иначе Юпитеру -поступок, прямо скажем,
гнусный: я уже говорил, что делать так не годится. Реального Отца в столь неприличные вещи не
впутывают. Тем не менее грешен этим и Фрейд [[Ибо "ничто не является всем" в вереницах означающих.]] -ведь Эросу, который противопоставлен у него Танатосу в качестве принципа «жизни», вменяет он именно функцию единения, словно кто-то, помимо краткого соединения в половом акте, может подобное слияние двух тел в одно засвидетельствовать!
Так и получается, что аффект, которому по природе свойственно обитать в языке, оказывается в
теле (я нарочно упещряюсь здесь вороньими перьями -они нынче в большей цене, чем мои
собственные) - оказывается, повторяю, оттого что не находит себе жилища, [[.аффект представпяет собой нестроение.]] - во всяком случае, по своему вкусу.
Называют это унынием, дурным настроением. Что это на самом деле - грех, сумасшедшинка, или подлинное прикосновение Реального?
Где же во всем этом то, что составляет счастье? Да везде. Субъект счастлив. Больше того - это и есть его определение, ибо он не может никому быть обязан ничем, [[На "свидании" с (а).]] кроме
часа, другими словами -счастья, фортуны, и всякий час благоприятствует тому, что хранит его, то есть тому, чтобы он повторял себя. Удивительно не то, что он счастлив, не подозревая о том, что его к этому приводит, то есть о зависимости своей от структуры, а то, что у него возникает идея блаженства - идея, заходящая настолько далеко, что он чувствует себя из этого рая изгнанным. К счастью, нашелся поэт, который нам секрет выболтал, - Данте, которого я уже здесь цитировал,
да и другие с ним - не чета тем, кто живет жалкими перепевами классики. Взгляд, взгляд Беатриче, трижды ничто, [[.если это наслаждение жeнщины.]] ресничный взмах и изысканное отребье в итоге: глядь, и возник Другой, в котором непозволительно не узнать как раз ее наслаждение - наслаждение той, кого он, Данте, удовлетворить не может, ибо, кроме взгляда, этого объекта, ничего от нее получить не в силах, [[..Другой обретает вне-существование.]] но кого сполна, по его словам, утешает Бог (больше того, уверения в этом получаем мы - так уж устраивает поэт - из собственных ее уст).
Что не может нам не надоесть. Слово, жонглируя буквами которого, как делают это порою на
киноэкране, получим что-то вроде другого слова - «единость», [[.но вовсе не субстанцию Единого.]] которым и обозначу я идентификацию Другого с Единым. Я имею в виду то мистическое
Единое, которому комический другой, играющий в платоновском Пире столь заметную роль, - другой
по имени Аристофан - находит изобретательный эквивалент в животном о двух спинах, рассечение
которого вменяет он в вину бессильному поступить иначе Юпитеру -поступок, прямо скажем,
гнусный: я уже говорил, что делать так не годится. Реального Отца в столь неприличные вещи не
впутывают. Тем не менее грешен этим и Фрейд [[Ибо "ничто не является всем" в вереницах означающих.]] -ведь Эросу, который противопоставлен у него Танатосу в качестве принципа «жизни», вменяет он именно функцию единения, словно кто-то, помимо краткого соединения в половом акте, может подобное слияние двух тел в одно засвидетельствовать!
Так и получается, что аффект, которому по природе свойственно обитать в языке, оказывается в
теле (я нарочно упещряюсь здесь вороньими перьями -они нынче в большей цене, чем мои
собственные) - оказывается, повторяю, оттого что не находит себе жилища, [[.аффект представпяет собой нестроение.]] - во всяком случае, по своему вкусу.
Называют это унынием, дурным настроением. Что это на самом деле - грех, сумасшедшинка, или подлинное прикосновение Реального?