А вот и, собственно, обещанная подробная рецензия на "Угол покоя" Уоллеса Стегнера для "Кинопоиска". Прекрасно старомодный роман, медленный, огромный, с воздухом и живыми людьми. Почему-то сейчас таких не делают - а жаль.

Минутка хвастовства 😊

Если бы Чарльз Диккенс жил в наши дни, он был бы колоссальной public celebrity. У него совершенно точно имелся бы инстаграм на полмиллиона подписчиков минимум, а еще он вел бы какой-нибудь остроумный подкаст, каждый выпуск которого провоцировал бы небольшой элегантный скандал. Его развод с женой во всех душераздирающих подробностях исследовала бы желтая пресса, на улицах его караулили бы папарацци. А еще он, конечно, был бы звездой публичных лекций и литературных чтений.

Впрочем, что это я: звездой литературных чтений Диккенс был и без всякого инстаграма. На его выступления в Англии и в Америке народ ломился, как на концерт Тейлор Свифт (билеты, кстати, стоили сопоставимо), а оценки зрителей были диаметрально противоположны. Одни буквально заходились от восторга, другие требовали компенсации за бездарно потраченное время и деньги.

Главным камнем преткновения был «голос Диккенса». Для одних он идеально накладывался на ранее прочитанные тексты – так, что единожды услышав авторское исполнение, читатель был навеки обречен воспроизводить диккенсовскую интонацию внутри собственной головы. У других голос, который они сами себе сконструировали во время чтения, вступал в непримиримый конфликт с "физическим" голосом живого писателя, вызывая раздражение и даже ярость.

Вообще именно особый «голос», по мнению, например, Владимира Набокова (а вместе с ним и одного из самых вдумчивых и внимательных биографов писателя Эндрю Уилсона), составляет основу диккенсовского очарования. Именно голос и только он, как пишет Набоков, позволяет нам не просто извинить, но попросту не заметить некоторую клишированность сюжетов, сентиментальность, дидактичность романов Диккенса.

Интересно, кстати, что тексты, которые писатель сам считал наилучшими для публичного исполнения, не относятся к числу самых у него известных и важных. Вряд ли вы, скажем, хорошо помните новеллу «Бутс из трактира «Остролист» - я ее даже по-русски не нашла (хотя, кажется, перевод все же существует). Но именно она была едва ли главным (и, что особенно любопытно, неизменным на протяжении многих лет) хитом чтений – по свидетельству современников, аудитория буквально не отпускала Диккенса со сцены, покуда он не прочтет «Остролист». Видимо, именно в этой новелле тот самый «голос» мог прозвучать с наибольшей выразительностью и силой.

А еще одна занятная подробность о «Трактире «Остролист» состоит в том, что именно ее сюжет – история о влюбленных мальчике и девочке (7 и 8 лет соответственно), убегающих из дома, чтобы связать свои судьбы навеки - лег в основу знаменитого фильма Уэса Андерсона «Королевство полной луны». И хотя, конечно, режиссер переосмыслил диккенсовскую новеллу, расширил ее и поместил в декорации, радикально отличные от провинциального английского трактира, если прислушаться как следует, тот же завораживающий «голос» можно различить и в шедевре Андерсона.

Это обстоятельство, как мне кажется, лишний раз подтверждает факт, в общем, не нуждающийся в дополнительных подтверждениях: викторианство как таковое, важнейшей фигурой которого был Чарльз Диккенс, длилось куда дольше отмеренного ему срока жизни (тоже, к слову, мягко скажем, немаленького), и в некотором смысле продолжается до сих пор. Голос Диккенса и голос его времени по-прежнему звучат в современном мире.

На втором цикле моего курса «Искусство медленного чтения» в любимом «Страдариуме» мы будем читать (очень, очень медленно), разбирать и обдумывать как ключевые романы собственно викторианской эпохи, так и попытки содержательного диалога с ними в литературе последних, ну, скажем, пятидесяти лет. Приходите, места еще есть (но число их конечно), начинаем скоро!

Ух ты, ну и дела!

Сегодня Антону Павловичу Чехову 165 лет. Честно - мне от этого писателя каждый раз больно, режусь об него, как о лист бумаги, и потом долго не заживает. Все жду, когда же смогу читать его без вот этой неизменной внутренней боли, так хорошо им описанной в рассказе "Припадок". Пока же хочу напомнить лучшую книгу об Антоне Павловиче, написанную с идеальной безжалостностью, идеальной любовью, идеальным принятием. Если вы еще не читали, то вам можно только позавидовать.

И еще - праздничное, к дню рождения АнтонПалыча

Обсудили с Лизой Аникиной на "Живом гвозде" новости и тенденции в современной словесности. А ближе к концу поделилась давно ворочающимися у меня в голове (неприятными) мыслями о смещении категории нормы.

Рассказала на "Кинопоиске" о романе Нейтана Хилла "Велнесс". Как обычно, самое точное сравнение придумалось уже после того, как текст был сдан и даже опубликован. Если бы мне нужно было охарактеризовать "Велнесс" в одном предложении, я бы сказала, что это результат гибридизации Джонатана Франзена и Лианы Мориарти. Хороший, большой роман (я что-то окончательно перешла в лигу тех, для кого размер имеет значение). Пожалуй, для меня многовато лихих твистов, временных виражей и прочих аттракционов, но это я просто в последнее время вновь открыла для себя радость простого линейного повествования, без кунштюков и взбадриваний. Старею, вероятно.

Вехи моей жизни: вчера написала по-гречески рецензию на "Тайную историю Донны Тартт". Учебную, короткую совсем и простенькую, но все же правильно выстроенную, не вовсе банальную по лексике и в целом, как сказала моя преподавательница (по-гречески, кстати, сказала), не лишенную изящества.

Обсуждали с подругой, что вот, наконец, стало понятно, в чем был практический смысл пяти университетских лет, проведенных в обнимку с Платоном и Гомером - новогреческий укладывается во мне в два (кабы не в три) раза быстрее, чем в среднем по больнице. "Ну да, - меланхолично сказала подруга, - сами себе соль передали". Девятнадцатилетняя девочка, зубрящая неправильные древнегреческие глаголы и, как все девочки с классики, влюбленная в Алкивиада (о, эта любовь к "плохим парням"), машет и подмигивает без малого пятидесятилетней женщине.

Нельзя ли узнать, когда будут хорошие новости? А то что-то вот такое всё больше.

«Скажите мне: зачем они тратят время на литературу? Ведь мы положили ничего не пропускать, из чего же им биться?» — сказал как-то один из членов Цензурного комитета, пораженный упорством авторов, не оставляющих попыток протащить что-то в печать.

А. Л. Зорин. Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения. М. НЛО, 2020.

Мои детство и отрочество пришлись на 1980-е годы, когда, как известно сегодня каждому, самый лучший в мире пломбир стоил всего 48 копеек, трава была заметно зеленее, дружба народов - крепче некуда (особенно с братским афганским народом хорошо пошло), но красивой и, главное, хоть сколько-нибудь "не как у всех" одежды не существовало в принципе. Из всех, кого я знала, по-настоящему потрясающе одевалась одна-единственная женщина - Е. П., сначала любимая ученица моего папы (папа много лет преподавал историю в пермской школе), а после - ближайшая младшая подруга моей мамы.

У Е. были совершенно невероятные наряды - настолько необычные и запоминающиеся, что у каждого имелось имя. Зеленое с красным платье с незабываемыми оборками звали "королева чардаша". Элегантный костюм с бриджами - "юнга северный матрос". Платье, как мы бы сегодня сказали, color block, в бежево-коричневых тонах - "паркет" (на самом деле "паркетов" было два, похожих, но разных, Е. и моя мама носили их одновременно, и это называлось у них "парный выход"). Голубой плащ из немыслимой ткани "лаке" (никогда, ни до, ни после не слышала этого слова в таком контексте) - "принц датский". Мечтательное платье в удивительной по тем временам розово-серо-сизой гамме с романтичным поясом-корсетом - "дюймовочка".

Иногда что-то из этой роскоши доставалось мне (я рано вытянулась и уже к 13 годам достигла своего нынешнего немаленького роста). Так, я донашивала "дюймовочку" и "паркет", а "принц датский" попал ко мне вообще почти новым, и я, конечно, абсолютно дурела от счастья, а окружающие меня девочки - от зависти.

Вся эта длинная автоархеологическая прелюдия, как водится, ценна не сама по себе, а исключительно в книжном контексте. Источником этих удивительных вещей, ослепительно сиявших на общем серовато-бесцветном позднесоветском фоне, был Пермский дом моделей, в котором сначала манекенщицей, а после модельером работала мама Е. Именно она обеспечивала дочь (а опосредованно и нас с мамой) "опытными образцами" и "малосерийным пошивом" - так тогда было принято называть вещи, сшитые не в ателье на заказ, но и не массово.

И вот сегодня я прочла в рассылке издательской программы музея "Гараж", что у них вышла книга социолога Юлии Папушиной о моде в позднем СССР, основанная в первую очередь на материалах и истории Пермского дома моделей. И на одной из иллюстораций в книге - та самая мама, а на ней - один из тех самых костюмов, в которых блистала ее дочь Е. (запамятовала, как конкретно тот костюм звали, но помню и ткань, и цвет, и даже запах). В общем, страшно разволновалась и срочно попросила у коллег пдф. Прочту - расскажу подробно, но вы, если интересуетесь историей моды в СССР (а также если вы из Перми), тоже гляньте.

Сегодня очередная годовщина смерти моего лучшего друга Артема Козьмина. 12 лет назад он покончил с собой в Монголии, разбив тем самым множество сердец - мое в частности. Больно ли? Да нет, уже почти не больно. Скучаю? Да, каждый день. Коплю в голове истории, которые могла бы рассказать только тебе. Жду, когда же ты, наконец, соизволишь мне присниться (можно бы и почаще, не четыре жалких раза за 12 лет).

Пару месяцев назад коллеги из Центра типологии и семиотики фольклора (РГГУ) собрали и выпустили сборник статей Артема "Перечень рыб в Полинезии". Статьи довольно специальные, зато есть вклейка с фотографиями Артема из экспедиций. На всех у него рот до ушей - Артем не был веселым человеком, как казалось многим, но улыбка у него была лучшая в мире.

Вот на этой фотографии (люблю ее очень) он за полгода до смерти с лингвистом и нашим общим близким другом Аликом Давлетшиным (Темка слева, Алик справа). Если бы Темка не умер тогда, они с Аликом через неделю уехали бы в экспедицию на богом забытый крошечный атолл Нукерия в Полинезии, обитатели которого 80 лет не видели белого человека. А так Алик первым приехал ко мне утром в день, когда мы узнали о Темкиной смерти, и мы с ним стремительно выпили на двоих бутылку чего-то крепкого, а после сидели обнявшись и даже плакать не могли. А потом Алик уехал в Полинезию один, без Темки, и хлебнул там самых разных приключений. Но это уже совсем другая история, о которой ни один из них - таких веселых - пока не знает.

Мы со "Страдариумом" как бы напоминаем 😊

Полюбовалась на проекты "реконструкции" цирка на проспекте Вернадского и нового (огромного) небоскреба на месте здания СЭВ в начале Нового Арбата. Испытала бессильную ярость.

И дело даже не в том, что я так уж люблю эти здания - СЭВ люблю, исторически сложилось, а к цирку скорее равнодушна, да и оба они, прямо скажем, не красавцы. Но я понимаю, что так - нельзя. И СЭВ, и цирк для множества москвичей (для меня, например) - важная часть персональной истории. Возле них, видя их часто или время от времени, выросло несколько поколений людей. Для них (для нас) - это элемент их (нашей) жизни, что-то, с чем связаны наши воспоминания и эмоции.

Это, если угодно, такие капсулы времени. Вот посмотрела я на СЭВ и хоп - мне снова 15 лет, я только переехала в Москву и теперь каждый день езжу мимо него на троллейбусе в чужую непонятную школу. И "книжка" эта дурацкая бетонная становится чуть ли не первой вешкой, первым понятным, знакомым местом в огромном, чужом, недружественном городе.

Есть такой известный и очень, как мне кажется, страшный фильм "Темный город" с молодым Руфусом Сьюэллом в главной роли. Там Землю захватывают инопланетяне. И вот для того, чтобы "выпарить", выкристаллизовать самую суть человеческой натуры, они начинают каждую ночь стирать людям память. Они меняют обстоятельства их жизни, их имена, семьи, а главное - постоянно перестраивают вокруг них город, чтобы понять - а где вообще находится эта пресловутая душа, в чем она заключена.

Для меня этот фильм - метафора того, что скорее всего произойдет с СЭВ и цирком. Не укореняйтесь, ничего не любите, ни к чему не привязывайтесь, оно не важно. Оно не ваше. Это не ваш город. Ваши теплые эмоции, ваши привязанности, ваши представления о норме, ваша школа и ваш троллейбус - все это не стоит гроша ломаного. За вас решат - в большом и в малом.

Понимаю, что на общем фоне это мелкая малозначимая деталь. Но какая-то очень репрезентативная и очень болезненная. Не думаю, что это делается намеренно - нет, вот еще. Не стоим мы того, чтобы нас унижать намеренно - нас просто не существует.

А потом, знаете ли, кто-то удивляется, что народ в среднем не чувствует связи ни с городом своим, ни со страной, ни тем более с ее властью. Механизмы отчуждения, принудительного отрыва от любимого и важного - они, помимо прочего, и так работают.

Добрые люди уже и списки самых ожидаемых книг 2025 года выложили, а я только с итогами 2024 раскачалась. Но, может, оно и к лучшему, потому что так я за январь ещё пару отличных книг, маркированных 2024-м, прочла.