Только модернизация, только борьба за воскрешение родины, только хардкор.
Чем же тогда отличалась Эфиопская революция от таких же “революций”-переворотов в странах Африки и Ближнего Востока? Величие и масштаб этой революции придали гражданские левые, вклинившиеся в общественные дела в тот момент, когда формально антимонархическая революция уже шла вовсю.
То есть, к 1974 году в самой Эфиопии организованные левые почти отсутствовали и в уличных мобилизациях февраля-июня участвовали слабо (по причине своей малочисленности). В большинстве своём они сидели за рубежом в качестве изгнанников.
Лишь убедившись в том, что в стране идут перемены и надо это дело поддержать, разномастные марксисты начали возвращаться из-за границы, мгновенно превратившись в огромную силу (в Эфиопии в период 75-77 гг. существовали самые многочисленные на африканском континенте коммунистические организации), которая пыталась воздействовать снизу на правящую военную хунту.
Это дало свои результаты, которые, однако, трудно назвать позитивными. С одной стороны, под прямым влиянием гражданской левой военная хунта действительно сделала “левый поворот”, провозгласив ориентацию на построение государственного “научного социализма”. Это здорово и круто. Однако, построение “научного социализма” должно было проходить исключительно под руководством самих военных, которые лучше знают что и как (а если не знают - спросят у советских друзей). И чтоб, значит, никто лишний под ногами у военных не крутился, раздавая ненужные советы или проверяя насколько это все социалистическое строительство соответствует мыслям Маркса/Энгельса/Ленина/Сталина, военная хунта просто физически уничтожила бóльшую часть гражданских левых групп и партий, объявленных “троцкистами” и “анархистами”.
Т.о. никакого “завоевания власти рабочим классом” в Эфиопии тоже не произошло. Просто захватившая власть военная хунта (внутри которой не было ни одного марксиста), постепенно осознав, что “научный социализм” с опорой на помощь соцлагеря есть самый лучший способ модернизации, возвращения стране былой славы и увековечивания собственной власти, объявила саму себя “марксистско-ленинским авангардом”, уничтожив всю гражданскую левую, которая могла бы оспорить это звание и стать преградой для безраздельной диктатуры военных, намеренных эффективно провести все необходимые для индустриального развития страны мероприятия (уничтожение помещичьего земледелия, подъём уровня грамотности, массовое промышленное строительство и т.д.).
Даже гибкий брежневско-андроповский агитпроп, и тот вынужден был извиваться в попытках обосновать существование дружественной СССР “военно-социалистической” диктатуры. В итоге, московскими марксистами-диалектиками был выдуман постулат о том, что, в связи со слабостью эфиопского рабочего класса и полуфеодальной общественной структурой, именно дисциплинированные военные, - все как один выходцы из низов конечно, - вынуждены были взять на себя роль партии революционного авангарда пролетариата. Борясь на пути “социалистической модернизации” с “небольшими” (про массовый “красный террор” против левых 76-79 гг., унесший тысячи жизней, советский агитпроп особо не упоминал) фракциями молодых ультралевых авантюристов, препятствующими продвижению страны к сияющим вершинам с помощью инфантильных лозунгов о “немедленных демократических правах” или “борьбе с реакционной бюрократизацией”.
Не всех удалось правда достать, не всех. В далеких провинциях Тыграй и Эритрея к концу 70-х буйно расцвели местные этнические марксистские организации, - Народный Фронт Освобождения Тыграя и Народный Фронт Освобождения Эритреи, соответственно, - которые изначально не доверяли перекрасившимся в марксистов военным и всей их болтовне о социализме. И поэтому, в отличие от своих более наивных городских собратьев, периферийные тыграйские и эритрейские марксисты не просто оказали успешное сопротивление марксистскому же Дергу, но и развернули масштабную партизанскую борьбу против “фашистской военной хунты, прикрывающейся красным флагом”, нанеся в итоге поражение военному правительству.
Только модернизация, только борьба за воскрешение родины, только хардкор.
Чем же тогда отличалась Эфиопская революция от таких же “революций”-переворотов в странах Африки и Ближнего Востока? Величие и масштаб этой революции придали гражданские левые, вклинившиеся в общественные дела в тот момент, когда формально антимонархическая революция уже шла вовсю.
То есть, к 1974 году в самой Эфиопии организованные левые почти отсутствовали и в уличных мобилизациях февраля-июня участвовали слабо (по причине своей малочисленности). В большинстве своём они сидели за рубежом в качестве изгнанников.
Лишь убедившись в том, что в стране идут перемены и надо это дело поддержать, разномастные марксисты начали возвращаться из-за границы, мгновенно превратившись в огромную силу (в Эфиопии в период 75-77 гг. существовали самые многочисленные на африканском континенте коммунистические организации), которая пыталась воздействовать снизу на правящую военную хунту.
Это дало свои результаты, которые, однако, трудно назвать позитивными. С одной стороны, под прямым влиянием гражданской левой военная хунта действительно сделала “левый поворот”, провозгласив ориентацию на построение государственного “научного социализма”. Это здорово и круто. Однако, построение “научного социализма” должно было проходить исключительно под руководством самих военных, которые лучше знают что и как (а если не знают - спросят у советских друзей). И чтоб, значит, никто лишний под ногами у военных не крутился, раздавая ненужные советы или проверяя насколько это все социалистическое строительство соответствует мыслям Маркса/Энгельса/Ленина/Сталина, военная хунта просто физически уничтожила бóльшую часть гражданских левых групп и партий, объявленных “троцкистами” и “анархистами”.
Т.о. никакого “завоевания власти рабочим классом” в Эфиопии тоже не произошло. Просто захватившая власть военная хунта (внутри которой не было ни одного марксиста), постепенно осознав, что “научный социализм” с опорой на помощь соцлагеря есть самый лучший способ модернизации, возвращения стране былой славы и увековечивания собственной власти, объявила саму себя “марксистско-ленинским авангардом”, уничтожив всю гражданскую левую, которая могла бы оспорить это звание и стать преградой для безраздельной диктатуры военных, намеренных эффективно провести все необходимые для индустриального развития страны мероприятия (уничтожение помещичьего земледелия, подъём уровня грамотности, массовое промышленное строительство и т.д.).
Даже гибкий брежневско-андроповский агитпроп, и тот вынужден был извиваться в попытках обосновать существование дружественной СССР “военно-социалистической” диктатуры. В итоге, московскими марксистами-диалектиками был выдуман постулат о том, что, в связи со слабостью эфиопского рабочего класса и полуфеодальной общественной структурой, именно дисциплинированные военные, - все как один выходцы из низов конечно, - вынуждены были взять на себя роль партии революционного авангарда пролетариата. Борясь на пути “социалистической модернизации” с “небольшими” (про массовый “красный террор” против левых 76-79 гг., унесший тысячи жизней, советский агитпроп особо не упоминал) фракциями молодых ультралевых авантюристов, препятствующими продвижению страны к сияющим вершинам с помощью инфантильных лозунгов о “немедленных демократических правах” или “борьбе с реакционной бюрократизацией”.
Не всех удалось правда достать, не всех. В далеких провинциях Тыграй и Эритрея к концу 70-х буйно расцвели местные этнические марксистские организации, - Народный Фронт Освобождения Тыграя и Народный Фронт Освобождения Эритреи, соответственно, - которые изначально не доверяли перекрасившимся в марксистов военным и всей их болтовне о социализме. И поэтому, в отличие от своих более наивных городских собратьев, периферийные тыграйские и эритрейские марксисты не просто оказали успешное сопротивление марксистскому же Дергу, но и развернули масштабную партизанскую борьбу против “фашистской военной хунты, прикрывающейся красным флагом”, нанеся в итоге поражение военному правительству.
BY Сóрок сорóк
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. The War on Fakes channel has repeatedly attempted to push conspiracies that footage from Ukraine is somehow being falsified. One post on the channel from February 24 claimed without evidence that a widely viewed photo of a Ukrainian woman injured in an airstrike in the city of Chuhuiv was doctored and that the woman was seen in a different photo days later without injuries. The post, which has over 600,000 views, also baselessly claimed that the woman's blood was actually makeup or grape juice. "There is a significant risk of insider threat or hacking of Telegram systems that could expose all of these chats to the Russian government," said Eva Galperin with the Electronic Frontier Foundation, which has called for Telegram to improve its privacy practices. Groups are also not fully encrypted, end-to-end. This includes private groups. Private groups cannot be seen by other Telegram users, but Telegram itself can see the groups and all of the communications that you have in them. All of the same risks and warnings about channels can be applied to groups.
from kr
