Советские елочные базары.
«Как то раз рано утром родители отправили его за елкой… К сожалению, в эпоху тотального дефицита даже елки на одной шестой части суши, в значительной степени занятой девственными лесами, были труднодоступны… Полусонный Сокорин в половине шестого утра уже переминался с ноги на ногу с сотней таких же алчущих у запертых железных ворот, освещенных пятнистой лампой. Спрятав щеки в высокий воротник пальто, он представлял, как, войдя в ворота, он неспешно прогуляется вдоль выставленных на обозрение мохнатых и пахучих зеленых красавиц, присматриваясь и прицениваясь. Как затем, выбрав, конечно же, самое лучшее дерево, Сокорин торжествующе доставит его к утреннему кофе, нетерпеливо дожидаясь таинства украшения елки.
Однако вышло иначе.
В половине седьмого, когда давно уже прошли все сроки, удары ногами в ворота и крепкие выражения вызвали, наконец, ответную реакцию. За железной стенкой что-то зашевелилось и, вяло отругиваясь, зазвенело промороженной белесой цепью. Ворота дрогнули, и черная щель между ними расширилась. Сокорин приподнялся на цыпочках, пытаясь разглядеть за монолитными спинами хоть что-нибудь и в этот момент раздался рев, толпа налегла, Сокорина завертело и стремительно, боком, втянуло в ворота со страшной, нечеловеческой силой. В тесном хозяйственном дворе на задворках универмага творилось что-то ужасное. Еле освещенные копеечной качающейся лампой, вокруг хрипели, падали, вставали и куда-то бежали, налетая друг на друга, люди. Черные, жуткие, сцепившиеся тени метались по стенам, ругань кружилась в снежных облаках.
Кто-то свалился под ноги Сокорину, споткнувшись, он рухнул на колени, на четвереньках перебрался через упавшего и почувствовал, как ушастая шапка сорвалась с его головы и стремительно исчезла, унесенная беснующейся толпой. Не вставая, он протиснулся между чьих-то сапог, нащупал колючее основание ствола и, словно бультерьер, вцепился в него и потащил, чувствуя, как иглы немилосердно впиваются в пальцы сквозь тонкую ткань варежек. Внезапно елка остановилась, и Сокорин с ужасом ощутил, как кто-то тянет ее в противоположную сторону. Однако вернуться без добычи после того, что пришлось пережить, было немыслимо, и Сокорин, с силой упершись ногой в случайную черную спину, отчаянно рванул дерево на себя.
Угодив головой в оказавшийся на пути чей-то живот и отброшенный в сторону фонтаном ругани, он облегченно почувствовал, что елка свободно волочится за ним. Определив колченогий столик, за которым измеряли стволы и принимали деньги, измочаленный, расхристанный, без пуговиц и шапки, он вынул из кармана несколько промокших, слежавшихся рублей и поволокся расплачиваться. Дойдя до дома в полном изнеможении, он бросил елку в темном коридоре и пошел раздеваться. Сняв промокшее, в хвое, с отпечатками следов на спине пальто, он вышел в коридор, и увидел, как над елкой, словно над пьяным сыном, вернувшимся под утро и заснувшим на коврике, в гробовом молчании стоят отец и мать.
- Это что же такое? - спросил наконец отец, повернувшись к нему и ткнул пальцем себе под ноги. – Вот это – что такое?
«Елка», - хотел ответить Сокорин, но, вглядевшись, выкатил глаза, сделал беспомощное движение руками, словно хотел оттолкнуть от себя какое-то наваждение, и слова застряли у него в горле.
На коврике лежала жилистая, дрянная коряга без верхушки, скупо раскинув в разные стороны ободранные, беспомощные, жидкие ветки. Кора в некоторых местах на коряге отсутствовала, облезлые места сочились липкой прозрачной смолой, а хвоя, которой положено было помещаться на ветках, густо покрывала пол и подставку для обуви.
- Что, сынок, другой не было? - как сквозь подушку услышал он голос матери.
- Не было.
Сокорин пошатнулся и елка стала таять у него перед глазами. После глубокой паузы, во время которой мать переводила глаза с Сокорина на корягу и обратно, видно, вынашивая какое-то решение, отец широко распахнул дверь и, не говоря худого слова, выкинул благосеннолиственное древо на лестницу. После чего, достав с антресоли коробку с надписью: «Елка искусственная», вручил Сокорину.
- На. Собирай». (С)
«Как то раз рано утром родители отправили его за елкой… К сожалению, в эпоху тотального дефицита даже елки на одной шестой части суши, в значительной степени занятой девственными лесами, были труднодоступны… Полусонный Сокорин в половине шестого утра уже переминался с ноги на ногу с сотней таких же алчущих у запертых железных ворот, освещенных пятнистой лампой. Спрятав щеки в высокий воротник пальто, он представлял, как, войдя в ворота, он неспешно прогуляется вдоль выставленных на обозрение мохнатых и пахучих зеленых красавиц, присматриваясь и прицениваясь. Как затем, выбрав, конечно же, самое лучшее дерево, Сокорин торжествующе доставит его к утреннему кофе, нетерпеливо дожидаясь таинства украшения елки.
Однако вышло иначе.
В половине седьмого, когда давно уже прошли все сроки, удары ногами в ворота и крепкие выражения вызвали, наконец, ответную реакцию. За железной стенкой что-то зашевелилось и, вяло отругиваясь, зазвенело промороженной белесой цепью. Ворота дрогнули, и черная щель между ними расширилась. Сокорин приподнялся на цыпочках, пытаясь разглядеть за монолитными спинами хоть что-нибудь и в этот момент раздался рев, толпа налегла, Сокорина завертело и стремительно, боком, втянуло в ворота со страшной, нечеловеческой силой. В тесном хозяйственном дворе на задворках универмага творилось что-то ужасное. Еле освещенные копеечной качающейся лампой, вокруг хрипели, падали, вставали и куда-то бежали, налетая друг на друга, люди. Черные, жуткие, сцепившиеся тени метались по стенам, ругань кружилась в снежных облаках.
Кто-то свалился под ноги Сокорину, споткнувшись, он рухнул на колени, на четвереньках перебрался через упавшего и почувствовал, как ушастая шапка сорвалась с его головы и стремительно исчезла, унесенная беснующейся толпой. Не вставая, он протиснулся между чьих-то сапог, нащупал колючее основание ствола и, словно бультерьер, вцепился в него и потащил, чувствуя, как иглы немилосердно впиваются в пальцы сквозь тонкую ткань варежек. Внезапно елка остановилась, и Сокорин с ужасом ощутил, как кто-то тянет ее в противоположную сторону. Однако вернуться без добычи после того, что пришлось пережить, было немыслимо, и Сокорин, с силой упершись ногой в случайную черную спину, отчаянно рванул дерево на себя.
Угодив головой в оказавшийся на пути чей-то живот и отброшенный в сторону фонтаном ругани, он облегченно почувствовал, что елка свободно волочится за ним. Определив колченогий столик, за которым измеряли стволы и принимали деньги, измочаленный, расхристанный, без пуговиц и шапки, он вынул из кармана несколько промокших, слежавшихся рублей и поволокся расплачиваться. Дойдя до дома в полном изнеможении, он бросил елку в темном коридоре и пошел раздеваться. Сняв промокшее, в хвое, с отпечатками следов на спине пальто, он вышел в коридор, и увидел, как над елкой, словно над пьяным сыном, вернувшимся под утро и заснувшим на коврике, в гробовом молчании стоят отец и мать.
- Это что же такое? - спросил наконец отец, повернувшись к нему и ткнул пальцем себе под ноги. – Вот это – что такое?
«Елка», - хотел ответить Сокорин, но, вглядевшись, выкатил глаза, сделал беспомощное движение руками, словно хотел оттолкнуть от себя какое-то наваждение, и слова застряли у него в горле.
На коврике лежала жилистая, дрянная коряга без верхушки, скупо раскинув в разные стороны ободранные, беспомощные, жидкие ветки. Кора в некоторых местах на коряге отсутствовала, облезлые места сочились липкой прозрачной смолой, а хвоя, которой положено было помещаться на ветках, густо покрывала пол и подставку для обуви.
- Что, сынок, другой не было? - как сквозь подушку услышал он голос матери.
- Не было.
Сокорин пошатнулся и елка стала таять у него перед глазами. После глубокой паузы, во время которой мать переводила глаза с Сокорина на корягу и обратно, видно, вынашивая какое-то решение, отец широко распахнул дверь и, не говоря худого слова, выкинул благосеннолиственное древо на лестницу. После чего, достав с антресоли коробку с надписью: «Елка искусственная», вручил Сокорину.
- На. Собирай». (С)
group-telegram.com/yakemenko/17012
Create:
Last Update:
Last Update:
Советские елочные базары.
«Как то раз рано утром родители отправили его за елкой… К сожалению, в эпоху тотального дефицита даже елки на одной шестой части суши, в значительной степени занятой девственными лесами, были труднодоступны… Полусонный Сокорин в половине шестого утра уже переминался с ноги на ногу с сотней таких же алчущих у запертых железных ворот, освещенных пятнистой лампой. Спрятав щеки в высокий воротник пальто, он представлял, как, войдя в ворота, он неспешно прогуляется вдоль выставленных на обозрение мохнатых и пахучих зеленых красавиц, присматриваясь и прицениваясь. Как затем, выбрав, конечно же, самое лучшее дерево, Сокорин торжествующе доставит его к утреннему кофе, нетерпеливо дожидаясь таинства украшения елки.
Однако вышло иначе.
В половине седьмого, когда давно уже прошли все сроки, удары ногами в ворота и крепкие выражения вызвали, наконец, ответную реакцию. За железной стенкой что-то зашевелилось и, вяло отругиваясь, зазвенело промороженной белесой цепью. Ворота дрогнули, и черная щель между ними расширилась. Сокорин приподнялся на цыпочках, пытаясь разглядеть за монолитными спинами хоть что-нибудь и в этот момент раздался рев, толпа налегла, Сокорина завертело и стремительно, боком, втянуло в ворота со страшной, нечеловеческой силой. В тесном хозяйственном дворе на задворках универмага творилось что-то ужасное. Еле освещенные копеечной качающейся лампой, вокруг хрипели, падали, вставали и куда-то бежали, налетая друг на друга, люди. Черные, жуткие, сцепившиеся тени метались по стенам, ругань кружилась в снежных облаках.
Кто-то свалился под ноги Сокорину, споткнувшись, он рухнул на колени, на четвереньках перебрался через упавшего и почувствовал, как ушастая шапка сорвалась с его головы и стремительно исчезла, унесенная беснующейся толпой. Не вставая, он протиснулся между чьих-то сапог, нащупал колючее основание ствола и, словно бультерьер, вцепился в него и потащил, чувствуя, как иглы немилосердно впиваются в пальцы сквозь тонкую ткань варежек. Внезапно елка остановилась, и Сокорин с ужасом ощутил, как кто-то тянет ее в противоположную сторону. Однако вернуться без добычи после того, что пришлось пережить, было немыслимо, и Сокорин, с силой упершись ногой в случайную черную спину, отчаянно рванул дерево на себя.
Угодив головой в оказавшийся на пути чей-то живот и отброшенный в сторону фонтаном ругани, он облегченно почувствовал, что елка свободно волочится за ним. Определив колченогий столик, за которым измеряли стволы и принимали деньги, измочаленный, расхристанный, без пуговиц и шапки, он вынул из кармана несколько промокших, слежавшихся рублей и поволокся расплачиваться. Дойдя до дома в полном изнеможении, он бросил елку в темном коридоре и пошел раздеваться. Сняв промокшее, в хвое, с отпечатками следов на спине пальто, он вышел в коридор, и увидел, как над елкой, словно над пьяным сыном, вернувшимся под утро и заснувшим на коврике, в гробовом молчании стоят отец и мать.
- Это что же такое? - спросил наконец отец, повернувшись к нему и ткнул пальцем себе под ноги. – Вот это – что такое?
«Елка», - хотел ответить Сокорин, но, вглядевшись, выкатил глаза, сделал беспомощное движение руками, словно хотел оттолкнуть от себя какое-то наваждение, и слова застряли у него в горле.
На коврике лежала жилистая, дрянная коряга без верхушки, скупо раскинув в разные стороны ободранные, беспомощные, жидкие ветки. Кора в некоторых местах на коряге отсутствовала, облезлые места сочились липкой прозрачной смолой, а хвоя, которой положено было помещаться на ветках, густо покрывала пол и подставку для обуви.
- Что, сынок, другой не было? - как сквозь подушку услышал он голос матери.
- Не было.
Сокорин пошатнулся и елка стала таять у него перед глазами. После глубокой паузы, во время которой мать переводила глаза с Сокорина на корягу и обратно, видно, вынашивая какое-то решение, отец широко распахнул дверь и, не говоря худого слова, выкинул благосеннолиственное древо на лестницу. После чего, достав с антресоли коробку с надписью: «Елка искусственная», вручил Сокорину.
- На. Собирай». (С)
«Как то раз рано утром родители отправили его за елкой… К сожалению, в эпоху тотального дефицита даже елки на одной шестой части суши, в значительной степени занятой девственными лесами, были труднодоступны… Полусонный Сокорин в половине шестого утра уже переминался с ноги на ногу с сотней таких же алчущих у запертых железных ворот, освещенных пятнистой лампой. Спрятав щеки в высокий воротник пальто, он представлял, как, войдя в ворота, он неспешно прогуляется вдоль выставленных на обозрение мохнатых и пахучих зеленых красавиц, присматриваясь и прицениваясь. Как затем, выбрав, конечно же, самое лучшее дерево, Сокорин торжествующе доставит его к утреннему кофе, нетерпеливо дожидаясь таинства украшения елки.
Однако вышло иначе.
В половине седьмого, когда давно уже прошли все сроки, удары ногами в ворота и крепкие выражения вызвали, наконец, ответную реакцию. За железной стенкой что-то зашевелилось и, вяло отругиваясь, зазвенело промороженной белесой цепью. Ворота дрогнули, и черная щель между ними расширилась. Сокорин приподнялся на цыпочках, пытаясь разглядеть за монолитными спинами хоть что-нибудь и в этот момент раздался рев, толпа налегла, Сокорина завертело и стремительно, боком, втянуло в ворота со страшной, нечеловеческой силой. В тесном хозяйственном дворе на задворках универмага творилось что-то ужасное. Еле освещенные копеечной качающейся лампой, вокруг хрипели, падали, вставали и куда-то бежали, налетая друг на друга, люди. Черные, жуткие, сцепившиеся тени метались по стенам, ругань кружилась в снежных облаках.
Кто-то свалился под ноги Сокорину, споткнувшись, он рухнул на колени, на четвереньках перебрался через упавшего и почувствовал, как ушастая шапка сорвалась с его головы и стремительно исчезла, унесенная беснующейся толпой. Не вставая, он протиснулся между чьих-то сапог, нащупал колючее основание ствола и, словно бультерьер, вцепился в него и потащил, чувствуя, как иглы немилосердно впиваются в пальцы сквозь тонкую ткань варежек. Внезапно елка остановилась, и Сокорин с ужасом ощутил, как кто-то тянет ее в противоположную сторону. Однако вернуться без добычи после того, что пришлось пережить, было немыслимо, и Сокорин, с силой упершись ногой в случайную черную спину, отчаянно рванул дерево на себя.
Угодив головой в оказавшийся на пути чей-то живот и отброшенный в сторону фонтаном ругани, он облегченно почувствовал, что елка свободно волочится за ним. Определив колченогий столик, за которым измеряли стволы и принимали деньги, измочаленный, расхристанный, без пуговиц и шапки, он вынул из кармана несколько промокших, слежавшихся рублей и поволокся расплачиваться. Дойдя до дома в полном изнеможении, он бросил елку в темном коридоре и пошел раздеваться. Сняв промокшее, в хвое, с отпечатками следов на спине пальто, он вышел в коридор, и увидел, как над елкой, словно над пьяным сыном, вернувшимся под утро и заснувшим на коврике, в гробовом молчании стоят отец и мать.
- Это что же такое? - спросил наконец отец, повернувшись к нему и ткнул пальцем себе под ноги. – Вот это – что такое?
«Елка», - хотел ответить Сокорин, но, вглядевшись, выкатил глаза, сделал беспомощное движение руками, словно хотел оттолкнуть от себя какое-то наваждение, и слова застряли у него в горле.
На коврике лежала жилистая, дрянная коряга без верхушки, скупо раскинув в разные стороны ободранные, беспомощные, жидкие ветки. Кора в некоторых местах на коряге отсутствовала, облезлые места сочились липкой прозрачной смолой, а хвоя, которой положено было помещаться на ветках, густо покрывала пол и подставку для обуви.
- Что, сынок, другой не было? - как сквозь подушку услышал он голос матери.
- Не было.
Сокорин пошатнулся и елка стала таять у него перед глазами. После глубокой паузы, во время которой мать переводила глаза с Сокорина на корягу и обратно, видно, вынашивая какое-то решение, отец широко распахнул дверь и, не говоря худого слова, выкинул благосеннолиственное древо на лестницу. После чего, достав с антресоли коробку с надписью: «Елка искусственная», вручил Сокорину.
- На. Собирай». (С)
BY Якеменко
Share with your friend now:
group-telegram.com/yakemenko/17012