Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.

Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребёнком
Запрягался в наши сани.

Сергей Есенин

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Совершенно сумасшедшие дуют ветра у нас второй день. Погода очень литературная, но ни собраться, ни сосредоточиться. Давайте читать стихи, что найдутся в кармане Штанов.

Стихи про ветер, само собой.

Тед Хьюз про дом-корабль средь моря ветров

Дилан Томас про октябрьский ветер

Новелла Матвеева про лихой разбойничий ветер

Педро Гарфиас про надрывный испанский ветер

А на картинке — «Старый дом на ветру» Чарльза Милаца (Charles Mielatz, Old House in Wind, 1906)

Чем удобна теория рецепции, так это тем, что она будто бы выдаёт читателю индульгенцию на абсолютно любое восприятие прочитанного: понимать, что — pardon my French — хотел сказать автор; не понимать, но любить, или вовсе наоборот; вычитывать спрятанные автором смыслы и вчитывать свои собственные etc. Всё это — жизнь художественного произведения во времени, без читателя её проживать сложновато.

Но если так, чего же я офигеваю от разных там книжных отзывов в своём потешном и душном канале? Так рецепция же, ну. Если читатель сформулировал свои впечатления в письменном виде и «захотел поведать о них миру»™, то и я могу прийти и п р о ч е с т ь их как угодно, в общем-то. В прочтении этом я могу с подписчиками совпасть, а могу и нет. Это норма™. И субъективная модальность в широченном своём смысле.

Иногда несовпадение восприятий порождает замечательные (и пока, по счастью, добродушные) дискуссии в комментариях. Вот недавно, например, пока «я был занят и болел»(с), подписчики, среди прочего, поговорили о том, насколько это инфантильно — ассоциировать себя с рассказчиком при чтении. Я же всю неделю нет-нет да возвращалась в мыслях к этой теме: очень уж она (филологически) скользкая и интересная.

Тут у меня, конечно, профдеформация. Первое, чему учат личинку литературоведа: персонажи — это не «живые человеческие люди»™, мир художественный не равен миру реальному, пусть даже и списан с него во всех подробностях. То, что в жизни выглядело бы, скажем, глупостью, в литературе так или иначе работает на авторскую идею.

Гёте сочувствовал Вертеру по-человечески (потому что в прямом смысле been there, done that, только без романтическо-трагической развязки), но как писатель не мог его не убить, сам в этом признавался. Как не мог Пушкин не убить Ленского, например. И как спустя сто лет Ремарк не мог не убить Ленца — ведь тот «последний романтик», и должны же эти романтики когда-нибудь закончиться уже.

Правда Ленский и Ленц погибли от чужих рук, а вот Вертер всё сделал сам. Ну и вы наверняка знаете, что потом пошло не так. Настолько не так, что именем Вертера теперь называется синдром.

Молодые — конечно же, тонко чувствующие — чуваки по всей Европе, начитавшись Гёте, массово кончали с собой (кто-то даже с томиком «Страданий юного Вертера» в руках). Можно назвать это протестом и художественным высказыванием (хотя самоубийство, если ты не Мисима, — хреноватый какой-то перформанс), но мне видится в этом как раз такое вот инфантильное слияние читателя с рассказчиком на максималках (и тут надо отдать должное Гёте: он описал все эти страдания так — pardon my French — в е р и б е л ь н о, что сам боялся перечитывать свою книжку, мало ли).

Можно (и нужно, в общем-то) сопереживать героям книг, любить их или ненавидеть, размышлять о них и даже — в пределах разумного! — подражать им, но напрочь забывать о том, что все они выдумка и — по большому счёту — созданы исключительно для того, чтобы развлечь автора, а вместе с ним, если повезёт, и читателя, наверное, всё же не стоит.

Перед снегом

И начинает уставать вода.
И это означает близость снега.
Вода устала быть ручьями, быть дождём,
По корню подниматься, падать с неба.
Вода устала петь, устала течь,
Сиять, струиться и переливаться.
Ей хочется утратить речь, залечь
И там, где залегла, там оставаться.

Под низким небом, тяжелей свинца,
Усталая вода сияет тускло.
Она устала быть самой собой,
Но предстоит еще утратить чувства,
Но предстоит еще заледенеть
И уж не петь, а, как броня, звенеть.

Ну а покуда — в мире тишина.
Торчат кустов безлиственные прутья.
Распутица кончается. Распутья
Подмёрзли. Но земля ещё черна.
Вот-вот повалит первый снег.

Давид Самойлов

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

В октябре в комментах поговорили о ГП, и меня спросили, почему у меня от этой истории случается именно вот профессиональное подгорание, а я обещала забацать пост. Вот, стало быть, и он.

Здесь, конечно, просится заголовок:

Гарри Поттер и профессиональное подгорание

По-человечески у меня от ГП тоже подгорает, так-то (но не настолько, чтоб не читать фикло иногда, хаха). С филологической же точки зрения можно было бы, наверное, разобрать всё очень дотошно с тысячью примеров и каким-никаким литературоведческим анализом, но я на этом уже один раз застопорилась.

Было дело, я в очередной раз фырчала, что некоторые там психологи лезут со своим инструментарием в художественные тексты и называют это самым верным их истолкованием, в которое филологи, дураки, типа не умеют. И на этой вот волне наобещала ещё в запретнограме, что расскажу о героях ГП именно как литературовед: то есть ч т о же там на самом деле написала о них Роулинг, а не то, что сыграли Рикман с Фелтоном, нахэдканонили всем фандомом или углядели психологи из соцсеточек.

Но я запорола этот ультрамегапроект прямо на старте. Просто мне стало скучно читать ГП с карандашом (да и без карандаша, чего уж). Так что, в этот раз я решила ГП не перечитывать, это ж всего лишь пост в тележеньке, а не научная статья, да и без углублённого изучения текста у меня есть ответ, от чего ж это у меня подгорает прежде всего.

ГП стал универсальным прецедентным текстом, вытесняя другие. Не, эти другие всё ещё существуют (ура), но всё-таки куда больше привязаны к языку, культуре, социальной страте, you name it. История же долбанного мальчика-который-выжил (со всеми — pardon my French — метатекстами etc.) — это будто бы готовый набор заезженных метафор, сравнений и шутеек для ленивых (жителей западного христианского мира). Цитата или отсылочка к ГП машинально выскакивает там где надо и где не надо (и мне кажется, сейчас не надо уже вообще нигде), как «внезапный Гитлер»™ в иных сетевых срачах дискуссиях.

Да, можно закатывать глаза и просить прочесть уже другую книгу наконец, можно даже тэг завести #readanotherbook, а толку? Пугает-то и бесит не это, а то, что отсылочки благополучно сыпятся даже из всяких там сильно начитанных ребят — на автомате прямо. Я замечала за собой, за дружочками и коллегами, как все эти “After all this time” и «страницы 394» слетают с языка быстрее, чем успеваешь осмыслить этот факт или процитировать Достоевского придумать нормальный ответ — вот как у карикатурных бабулек, у которых на каждый случай есть в запасе поговорка.

Но поговорка — это всё-таки некая милая часть родной культуры, память предков, их (странноватый) жизненный опыт и дурацкий юморок, а вот это всё — кусочки из пусть не плохой, но вообще довольно посредственной книжки, которая благодаря ряду обстоятельств буквально въелась в наши мозги, хотели мы того или нет.

Эдакий инвазивный вид текста получается.

Как филолога меня это очень огорчает. Такие дела.

На аттракционе неслыханной щедрости купила подростковую повестушку — этническо-фантастическую — про девочку, которая сначала не принимала своё цыганство, потом принимала, а потом просочилась в канализацию™ и всё заверте…

Читаю вот и уговариваю себя не джипсилилить. Но как?

#уцарямидасаослиныеуши

Увидела на одном канале среди многочисленных «уникальных» предложений и такое: индивидуальное обучение мифологии. Описание этой чудесной услуги отсутствует, само собой

И что это? Как это?

Ты заносишь денег, а тебе пересказывают мифы?
«С Муз, геликонских богинь, мы песню свою начинаем»?
«Конунг Гюльви правил тою страной, что зовётся теперь Швецией?»?
Вот такое вот и всякие прочие «скипидары бога»™?

Для тех, кто читать не умеет, что ли? Или там предлагаются «научные комментарии» по ходу пьесы? Загадка.

Впрочем, в тележке продают даже «мем-сопровождение вашего канала», чего уж.

Вот не тем я занимаюсь, не тем.

#уцарямидасаослиныеуши

я живу в библиотеке
я гуляю между строк

нынче римляне и греки
завтра анненский и блок

я люблю совсем простое
то что воздух сам пропел

поле белое пустое
интервал абзац пробел

Вячеслав Попов

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Мой фамильяр, карманный филологический кракен, уже давно со мной: когда-то меня многое прям настолько бесило в книжках, в авторах, в книгоблогерах, в литпроцессе, что я писала об этом злобные весёленькие посты — сначала в одной там квадратной соцсеточке, а потом и здесь, а не просто выступала с гневными монологами за семейным, скажем, обедом.

Однако где-то с год, наверное, я даже если и грожусь выпустить кракена по тому или другому поводу, чот всё не выпускаю. Маринуется бедолага. Скучает.

Возможно, мне просто надоело бухтеть — ведь это просто сотрясение воздуха, это ни на что не влияет: стрёмные книги продолжают выходить, люди продолжают читать жопой, и всякая прочая дичь существует и ничо ей не делается. К тому же, злые тексты, пусть и доставляют радость — pardon my French — в моменте (и их автору, и некоторым читателям), всё ж не несут в себе почти (sic!) ничего конструктивного. Кракен мой просто добавляет в мир ещё немного хаоса и печали.

К тому же, соцсети так сократили дистанцию между сердитым читателем и автором, что мне, я заметила, будто бы неловко ругать книгу — пусть и правда фиговатую! — человека, который, не знаю, спасает котиков, усыновляет детей, страдает депрессией или преодолевает другие (ментальные) сложности. Вдруг этому светлому человечку™ (чувствуете, кракен-то здесь, машет тентаклем) просто нужно ещё немного опыта и поддержки, и он выдаст-таки реальную шедевру, а тут ты со своим филологическим моллюском возьмёшь и всё испортишь. Нехорошо.

И не лучше ли бесконечно писать про немецких романтиков рассказывать что-то интересное, чем фырчать на всякую ерунду?

Лучше, наверное.

Но мы с кракеном — тоже своего рода светлые человечки (что? да!), у нас тоже есть чувства (вот чувство прекрасного, например), и какого фига нам сдерживаться, если некоторые авторы сдерживаться нужным не считают?

Так решили.
До скорых встреч!

Сегодня книжным людям положено писать про Нонфик и Большую книгу, но я, пожалуй, буду и дальше чилить, как Жоржи Амаду с кисонькой.

#котэнт

Ну я

От хлопьев улицы храня покой невинный
безруких полудев, причёсанных и чинных,
витринное стекло течёт, едва задето
прикосновеньем точек легковейных.
Мельканье это и прохожих лица,
домов окраска, жидкие сугробы -
всё в манную преобразилось кашу,
мне сладковаты люди и лошадки,
и, пятилетний, я хочу в кроватку.

Андрей Николев

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Под конец недели так задолбалась, что прочитала вместо

пышнопоножные мужи ахейцы —

п ы ш н о ж о п ы е мужи.

Вечер пятницы, чо.

#уцарямидасаослиныеуши

Пока филологический кракен разминает тентакли для поста про эту книжицу, поворчим вот на что.

Соцсети и тележенька в частности приближают авторов и читателей друг к другу: не в том смысле, что это «начало прекрасной дружбы»™ (хотя и такое, кажется, бывает), а в том, что и — pardon my French — писательская кухня, и читательская столовая рецепция теперь доступны всем заинтересованным буквально по щелчку (сиречь тыцу и свайпу). И, например, во мне это порождает не только филологический, но и — назовём это так — антропологический интерес.

Наблюдать, конечно, интереснее за молодыми особями, потому что они часто несут в интернеты всех себя целиком. Ещё интереснее подмечать в этой среде некие тенденции, что ли.

Ну, например.

Существует категория молодых людей, которые твёрдо решили сделаться писателями. То есть они не просто хотят написать нечто чудесное и поведать об этом миру. Они будто бы прежде всего мечтают о бумажном издании, тиражах, интервью и признании на малой родине и повсеместно — об этом они пишут в личных канальях и в специально отведённых местах для нытья и жалоб.

Я не говорю, что желать признания — плохо, вовсе даже наоборот! Классно, если у талантливого человека получается стать востребованным и любимым автором (и очень жаль, когда этого не случается). Но вот как-то мне всегда казалось (о факЬ, кажется, я распоследний романтик), что слово и текст для писателя должны быть первичны, а всё остальное — это так, приятный бонус. Однако гуляя по каналам молодых авторов, я вижу, что для многих текст — их собственная книга! — видится лишь способом пробиться и достигнуть.

То есть вот буквально: человек ставит себе задачу опубликоваться в определённом издательстве и составляет табличку наиболее частотных тем и тропов в издательском портфеле, но не для того, чтобы знать: ага, такую вот историю туда отправлять стоит, а такая им не подойдёт. Нет. Это делается (и человек говорит об этом прямо), чтобы написать историю специально под «запросы» издательства, чтоб уж наверняка. Когда затея проваливается, автор негодует: просчитался, но где?!

Мысли о том, что надо как-то, возможно, поработать над стилем, например, над собственным слогом, у таких ребят почему-то не возникает. И даже на долбанные курсы креативного врайтинга™ они тащатся, чтобы научиться — pardon my French — актуальности и продвижению.

Потому что даже публикации в красивой обложке и какого-никакого читательского внимания будто бы мало для счастья. Молодые дарования снова негодуют — уже по поводу того, что их вклад (sic!) в литературу и культуру недооценён, и, скажем, — я не утрирую, правда! — в их родном городе или республике с ними не носятся как с писаной торбой и не демонстрируют подрастающим поколениям в качестве успешного творческого человека, благодаря которому культура в этом регионе (а то и во всей стране) ещё как-то сохраняется.

Не, ну скромное милое творчество ради творчества — это, конечно, утопия (или лукавство). Творчество нуждается в адресате, во внимании и одобрении, просто потому что творить на голом энтузиазме, без поддержки и аудитории в длительной перспективе довольно грустно всё-таки.

Все творческие люди в той или иной степени тщеславны, чего уж, и это абсолютно нормально, если помимо тщеславия имеется всё же что-то ещё: талант, опыт, мастерство, чувство языка и чувство юмора, например. Потому что инициативность, упорство и работоспособность — не всегда качества положительные, и по некоторым — опубликованным! — книгам «молодых и перспективных» это, увы, очень заметно.

Какое блаженство, что блещут снега,
что холод окреп, а с утра моросило,
что дико и нежно сверкает фольга
на каждом углу и в окне магазина.

Пока серпантин, мишура, канитель
восходят над скукою прочих имуществ,
томительность предновогодних недель
терпеть и сносить — что за дивная участь!

Какая удача, что тени легли
вкруг ёлок и елей, цветущих повсюду,
и вечнозелёная новость любви
душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,
где прежде таились и как сговорились!
Как дети, что ждут у заветных дверей,
я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,
где краше затеплится шарик стеклянный,
и только любить, только ель наряжать
и созерцать этот мир несказанный...

Белла Ахмадулина

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

На днях Анастасия Завозова написала о важной такой штуке: плохие переводы жанровой литературы влияют на качество подобной русскоязычной литературы в том смысле, что даже неплохо продуманная книга может быть написана совершенно беспомощным языком с нагромождением иностранных кáлек (и калéк — как не закаламбурить-то).

И действительно, чужеродные грамматические конструкции и стилистическая глухота — это такая боль (именно что боль, а не such pain, ю ноу блин™;). У меня ещё, например, дёргается глаз, если вижу нечто вроде «парировала брюнетка», «улыбнулся блондин» при том, что это не вот какие незнакомцы, а уже известные читателю персонажи с именами и фамилиями, которые назвали уже тысячу раз. Видимо, тысяча первый — это уже грех, потому в ход идёт цветовая дифференциация волос.

Вообще, если задаться целью, можно целый ворох такого насобирать. Да зачем? Расстройство одно.

А вы замечаете кальки не только переводах, но и в оригинальных текстах?

Недели декабрьские будто бы всё утомительнее.
В эту пятницу я уже даже не читаю ничо про пышнопоножных мужей, а просто ржу над мемом имени Стейнбека. Такие дела.