Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Подумалось сейчас, что огромная наша любовь к выискиванию отсылок и доведение этого процесса практически до состояния самоцели, иронично так выдергивает нас из постмодерна и тыкает носом в то, что стоим мы даже не на плечах гигантов, а на плечах схоластов, стоявших на плечах патристов, стоявших на плечах, ну вы поняли.
Что особенно иронично прослеживается в том, что некую книжку хвалят прям отдельным пунктом за то, что в ней куча отсылок.А еще сносок, самоцитирования и неймдропинга.
Хочется тут еще что-то квазиинтеллектуальное добавить, что эту вот вся петрушка происходит потому что Большой и сложный постмодернизм™ был официально объявлен Большим Искусством, и вот мы все потихоньку, как завещал Аристотель, подражаем тому, что считаем искусством, порождая бесконечно кривящиеся друг за другом системы ценностей и образов.
А еще можно просто предположить что это такие вот реверансы подружкам и хвастовство тем, что кто-то помнит полное имя Уайльда или Боттичелли без гугла.
В любом случае, стоим мы на плечах гигантов, повторяем их же ошибки, просто мельчаем, наверное, иначе пирамидка эта рухнет.
С вами была нерегулярная рубрика "что бы мне поделать, только бы не поработать".
Что особенно иронично прослеживается в том, что некую книжку хвалят прям отдельным пунктом за то, что в ней куча отсылок.
Хочется тут еще что-то квазиинтеллектуальное добавить, что эту вот вся петрушка происходит потому что Большой и сложный постмодернизм™ был официально объявлен Большим Искусством, и вот мы все потихоньку, как завещал Аристотель, подражаем тому, что считаем искусством, порождая бесконечно кривящиеся друг за другом системы ценностей и образов.
А еще можно просто предположить что это такие вот реверансы подружкам и хвастовство тем, что кто-то помнит полное имя Уайльда или Боттичелли без гугла.
В любом случае, стоим мы на плечах гигантов, повторяем их же ошибки, просто мельчаем, наверное, иначе пирамидка эта рухнет.
С вами была нерегулярная рубрика "что бы мне поделать, только бы не поработать".
Я обещала это сделать чуть раньше, но решила что сейчас даже лучше. Пока все будут радоваться, печалиться и недоумевать по поводу выбора академиков, мы можем посмотреть на невероятно красивое.
Так что картины, упомянутые во Вдруг охотник выбегает Юлии Яковлевой. Ну а поскольку это детектив и чтоб не спойлерить, добавила сюда еще одну, она связана косвенно и за нее мне обиднее всего.
Под спойлерами - названия в порядке картин.
Ян ван Эйк, Благовещение. Национальная галерея искусства, Вашингтон.
Антуан Ватто, Меццетен. Метрополитен-музей, Нью-Йорк.
Рембрандт Харменс ван Рейн, Женщина с гвоздикой. Метрополитен-музей, Нью-Йорк.
Паоло Веронезе, Обнаружение Моисея. Национальная художественная галерея, Вашингтон.
Энтони ван Дейк, Портрет Изабеллы Брант. Национальная художественная галерея, Вашингтон.
Жан-Батист Симеон Шарден, Карточный домик. Национальная галерея искусства, Вашингтон.
Сандро Боттичелли, Поклонение Волхвов. Национальная галерея искусства, Вашингтон.
Дирк Боутс, Благовещение. Музей Гетти, Лос-Анджелес.
Паулюс Поттер, Наказание охотника. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Питер Пауль Рубенс, Аллегория вечности. Художественный музей Сан-Диего.
Так что картины, упомянутые во Вдруг охотник выбегает Юлии Яковлевой. Ну а поскольку это детектив и чтоб не спойлерить, добавила сюда еще одну, она связана косвенно и за нее мне обиднее всего.
Под спойлерами - названия в порядке картин.
Ян ван Эйк, Благовещение. Национальная галерея искусства, Вашингтон.
Антуан Ватто, Меццетен. Метрополитен-музей, Нью-Йорк.
Рембрандт Харменс ван Рейн, Женщина с гвоздикой. Метрополитен-музей, Нью-Йорк.
Паоло Веронезе, Обнаружение Моисея. Национальная художественная галерея, Вашингтон.
Энтони ван Дейк, Портрет Изабеллы Брант. Национальная художественная галерея, Вашингтон.
Жан-Батист Симеон Шарден, Карточный домик. Национальная галерея искусства, Вашингтон.
Сандро Боттичелли, Поклонение Волхвов. Национальная галерея искусства, Вашингтон.
Дирк Боутс, Благовещение. Музей Гетти, Лос-Анджелес.
Паулюс Поттер, Наказание охотника. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Питер Пауль Рубенс, Аллегория вечности. Художественный музей Сан-Диего.
Ладно, я долго прокрастинировала и ждала идеальных слов, но расскажу про Парадокс Тесея Анны Баснер так, как сумею.
Все началось с метлаха. И с того, что великовозрастный раздолбай-керамист Нельсон испытывает огромную душевную боль от того, что этот самый метлах, то есть старую плитку в парадном, пытаются заменить бездушным дешевым современным аналогом. А потом все закрутилось – Нельсон начинает расчищать витражи, знакомится с Лилей, находит потрясающий бальный зал и одну потерянную картину, которая странно связана сразу с несколькими другими героями, в общем сюжет превращается в бойкий такой арт-детектив с питерскими барахолками, сыном реставратора Ленина (или хранителя его трупа, тут уж как посмотреть), внучкой бывшего магната и еще кучей прекрасных людей. И с прекрасной керамикой. Правда, я бы хотела пару работ Нельсона на полку.
На самом деле дело тут, конечно, не в сюжете. Это все одна большая метафора, как мне кажется, бесконечного бегства от реальности и попытки спрятаться в прошлом, в истории. Вернуть то, что уже утеряно. И смотрится поэтому немного странновато, ну правда, все, что вас волнует - остался ли тот корабль тем самым кораблём? Серьезно? Ну и еще про эгоизм и амбиции творцов поговорить, да.
Это все можно было бы зачесть в минусы, поругаться и помахать руками, назвать Парадокс Тесея детективом, но роман написан с такой большой любовью к этим парадным, свинцовому небу и коммуналкам, что сам воспринимается как один большой и невероятно хороший побег. И даже такая идейная нелюбительница Питера как я это признает.
Так было бы не будь в романе последних четырех страниц.
От того, что почти четыреста страниц Баснер нежностью, с огромным пиететом выписывает всю эту вот идиллию, с чаем за антикварными столами, с фасадами, занавешенными транспарантами, со снежной кашей, особенно хорошо играет, казалось бы, неочевидный финал.
Реальность догоняет всех и вся и нещадно заставляет перестать думать о кораблях, чей список кажется бесконечным. Финал этот, кстати, отлично рифмуется с изящными чашечками, которые делает Нельсон, из озорства прикрепляя на дно невероятно реалистичные фаллосы.
Как бы глупо это сейчас ни прозвучало, мне кажется, метод Александра Великого, видимо, отлично подходит не только для узлов, но и для кораблей. Но, может, вы найдете в романе какой-то другой, свой ответ?
Все началось с метлаха. И с того, что великовозрастный раздолбай-керамист Нельсон испытывает огромную душевную боль от того, что этот самый метлах, то есть старую плитку в парадном, пытаются заменить бездушным дешевым современным аналогом. А потом все закрутилось – Нельсон начинает расчищать витражи, знакомится с Лилей, находит потрясающий бальный зал и одну потерянную картину, которая странно связана сразу с несколькими другими героями, в общем сюжет превращается в бойкий такой арт-детектив с питерскими барахолками, сыном реставратора Ленина (или хранителя его трупа, тут уж как посмотреть), внучкой бывшего магната и еще кучей прекрасных людей. И с прекрасной керамикой. Правда, я бы хотела пару работ Нельсона на полку.
На самом деле дело тут, конечно, не в сюжете. Это все одна большая метафора, как мне кажется, бесконечного бегства от реальности и попытки спрятаться в прошлом, в истории. Вернуть то, что уже утеряно. И смотрится поэтому немного странновато, ну правда, все, что вас волнует - остался ли тот корабль тем самым кораблём? Серьезно? Ну и еще про эгоизм и амбиции творцов поговорить, да.
Это все можно было бы зачесть в минусы, поругаться и помахать руками, назвать Парадокс Тесея детективом, но роман написан с такой большой любовью к этим парадным, свинцовому небу и коммуналкам, что сам воспринимается как один большой и невероятно хороший побег. И даже такая идейная нелюбительница Питера как я это признает.
Так было бы не будь в романе последних четырех страниц.
От того, что почти четыреста страниц Баснер нежностью, с огромным пиететом выписывает всю эту вот идиллию, с чаем за антикварными столами, с фасадами, занавешенными транспарантами, со снежной кашей, особенно хорошо играет, казалось бы, неочевидный финал.
Реальность догоняет всех и вся и нещадно заставляет перестать думать о кораблях, чей список кажется бесконечным. Финал этот, кстати, отлично рифмуется с изящными чашечками, которые делает Нельсон, из озорства прикрепляя на дно невероятно реалистичные фаллосы.
Как бы глупо это сейчас ни прозвучало, мне кажется, метод Александра Великого, видимо, отлично подходит не только для узлов, но и для кораблей. Но, может, вы найдете в романе какой-то другой, свой ответ?