Предисловие основателя Издательства "Ruinaissance" П.А.Лукьянова к многотомному собранию эссе о русской литературе В.В.Лорченкова.

От издателя

После проведённого в ХХ веке исторического эксперимента над Россией не вызывает удивления то, что современный критик, рассматривая книги дореволюционных классиков литературы, стремится, с одной стороны, очистить любимую классику от подозрений в причастности к последующей катастрофе, с другой стороны, он не может не пытаться расслышать в русской литературе отголоски грядущих бед. Русская классика обречена оправдываться перед читателями за своё бессилие что-либо изменить в грядущей Истории. При этом бессилие русской литературы странно равновешивается её же величием.

По мере того как фигура писателя становилась в России ХIХ века всё более влиятельной, на литературу начали обращать внимание авторы, не столько одарённые художественным талантом и глубиной, сколько одержимые желанием идеологической переделки и отравления читателей. Бледный мыслитель Белинский, чахлый прозаик Чаадаев, недобрый Добролюбов, не обладая и долей таланта своих великих современников, хотели при этом получить такое же влияние и известность, как Гоголь или Пушкин. И отчасти им удалось это сделать. Но есть нюанс. Внимание к себе они привлекли путём паразитирования на именах живых классиков. Русская литература без критиков прожила бы, даже не заметив этого. А вот Белинский и Ко без живой речи Пушкина и Гоголя были бы лишены ориентира для высказывания. Они просто не знали бы, кто они, о чём они хотят сказать и что они чувствуют. Неистовые критики с лихвой отблагодарили великих учителей, взяв у них самое лучшее — умение связывать слова в мысли — и отбросив недоступный им воздух животворной мысли и любящего чувства. На неподготовленного читателя (а читатель всегда неподготовлен, даже современный — читающий, например, эту книгу человек не готов к тому, что его
ждёт, непредсказуемость и является тем, ради чего люди открывают новые книги) XIX века помимо художественных текстов полились идеологические статьи критиков и общественных деятелей, которым было что-то от читателей нужно. Если Пушкин или Тургенев создавали произведения, в которых читатель мог узнать себя или вникнуть в чужие чувства и мысли, то Белинский учил читателя, что именно он должен узнать в себе и какие именно чувства следует испытывать. В общем, русской литературе сначала
повезло с писателями, а потом не повезло с критиками. Последние проявили
себя как чёрствые, нечуткие и, главное, неумные люди, которые при этом оказались допущены к той же массовой печати, у них была точно такая же трибуна, как у великих современных классиков. По сути критики являли собой прототип грядущего пропагандиста. Если Нечаев стал прототипом
Верховенского в «Бесах» Достоевского, то Белинский и Добролюбов были прототипами… секретарей Союза Писателей СССР. Если Достоевский создал из Нечаева бессмертный образ беса в человечьем обличии, то Белинский с Добролюбовым в момент появления в печати уже являли из себя образчик казённого наукообразия и подложного человеколюбия.
...
(купить Том 1 "Записок Библиотекаря" В.В.Лорченкова)

... (продолжение вступительной статьи главного редактора Издательства "Ruinaissance" П.А.Лукьянова)

Золотой век русской литературы был омрачён народившимся классом критиков, которые, оседлав идеологического конька, буквально сразу взяли неверную ноту и встроили своё фальшивое идеологизированное звучание в богатый хор русской культуры. И поскольку писать идеологизированные тексты намного легче, чем писать художественную прозу, то идеологией стали пробавляться и русские писатели. Зачем напрягаться, если можно получить известность за «Антона Горемыку» или пьесу «На дне»? Одиозное использование литературы как действенной рекламы униженности и оскорблённости стало буквально отдельным видом искусства. Великие русские классики Достоевский и Толстой творили в атмосфере всё более сгущающегося идеологизированного многословия. Толстой так вообще впал в публицистическую ересь, неумно откликаясь на злобу политического дня («патриотизм… есть… отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти»).

После революции прикладное препарирование литературы и, собственно, сама идеологическая литература буквально вышли из подполья. Униженные стали унижать. Оскорблённые стали оскорблять. Айсберг русской литературы перевернулся. Его сияющая вершина ушла под воду, а над поверхностью выросла мрачная гора сфабрикованной литературы. Последние стали первыми. Горький, Фадеев, Гайдар встали к рычагам печатных станков.

И помимо своих идеологизированных произведений занялись переосмыслением всего классического наследия русской литературы. Достоевского сделали исключительно критиком тюрьмы народов, Пушкин оказался критиком самодержавия, Толстой вообще превратился в зеркало революции. Советская машина включила на полную мощность чат-бот «Белинский»,
который мгновенно перековеркал в скудную сторону содержание всей русской литературы. Подводная часть айсберга огромной тенью легла на всё классическое наследие. Десятки имён потерялись по пути, а тех, кого нельзя было вычеркнуть из школьного курса литературы, — тех новая власть советских критиков переодела в смирительные одежды борцов за светлое будущее всего человечества. Русские читатели 70 лет жили в ситуации, когда им были доступны великие книги своей культуры, но в каждую книгу обязательно была вклеена настроечная таблица. Люди, конечно, отмахивались, чувствуя фальшь пропаганды, но если 70 лет ежедневно отмахиваться от назойливой мухи, это превратится в устойчивый тик и самого читателя превратит в невротика, вынужденного тут верить, тут не верить.
...

Заказать Том 1 "Записок библиотекаря" в бот-магазине нашего издательства https://www.group-telegram.com/ruinaissance_bot

Дорогой читатель.
В воскресенье я приму участие в юбилейной серии №100 Литературно-критического проекта «Полёт разборов».

Формат встречи: два поэта читают свои стихотворения, четыре критика выступают с критическими разборами услышанного.
Некоторые новые стихи, которые я впервые прочту в воскресенье - я также размещу на канале.
Я уже принимал участие в "Полёте разборов" лет 8 назад - тогда оно проходило вживую. Но время внесло коррективы, но зато сделало мероприятие доступным для зрителей во всём мире.

16 июня 2024
16.30 (Москва)

Если вы хотите подключиться к зуму и послушать моё выступление и выступления критиков, а также при желании выступить в качестве "критика из зала", то пишите мне на [email protected] - пришлю ссылку на ZOOM. Организатор - поэт и критик Борис Кутенков - просил не давать ссылку публично во избежании спама. Но по запросу - я с радостью пришлю ссылку на zoom.

Поэзия живёт даже онлайн. Мог ли я такое представить в далёком 1994 году, когда моё стихотворение было впервые напечатано в университетской газете "Бауманец" (тираж 3000 экз.!) ?

Окружает меня кругозор
беспросветного общего мнения,
и невидимость мысли в упор
ослепляет моё ощущение,
догорает под шапкою вор
от стыда своего преступления.

Заведённое время стучит,
и справляются с мимикой зрители,
режиссёра невидимый вид
распыляет в сердцах замедлители,
и звезда со звездой говорит
об упущенной роли мыслителя.

И пока в полном зале темно,
закулисная армия множится,
и эмоций чужое кино
обучает науке тревожиться,
и глядит бесконечность в окно
и никак в двух словах не уложится.

Проступает сквозь речь тишина –
театральные паузы вечности,
и судьба прошумит как весна,
имитируя искры сердечности,
и меня прожигает она
в тёмном зале чужой бесконечности.

В миллионном по счёту ряду,
вдалеке от начала истории
я по веткам мышленья иду
через солнечный мир бутафории,
чтоб в запретном для жизни году
подчеркнуть пустоту территории.

8-12 апреля 2024
Москва

В эти жаркие дни такой далёкой выглядит зима, её шубы и шапки. И тем неотвратимее мы движемся к новой зиме. А пока - вспоминаем как в конце января 2024 в магазине "Циолковский" проходила презентация моей пятой книги стихотворений "Название" (М., Водолей, 2024).

Гости вечера:
Поэт и переводчик Марцела Радошкевич, рассуждая о книге, вспоминала Введенского, Набокова и Платона.

Художник и писатель Вильгельм Шенрок, говоря о пятой книге, мечтал, как откроет следующую шестую книгу поэта.

Писатель и главный редактор журнала «Опустошитель» Вадим Климов прочитал рассказ об истории знакомства и ссоры с Павлом Лукьяновым.

Поэзия как болезнь и беззаконие

Есть такие критики, которые больше похожи на юристов или врачей. Если они берут новое стихотворение и его автора, то в силу профессиональной деформации души они найдут в стихотворении нарушение закона и болезнь. Как психологи, к которым в руки попадает не требующий помощи человек, критики ставят диагноз, спеша подчеркнуть личную специализацию и непритворную заинтересованность. Хотя их природная специализация - занудствовать над живым словом и пытаться приложить к неизвестному стихотворению один из немногих известных критику ключей. Такой критик формален - от слова формалин. Он промямлит заурядную речь о достоинствах поэтического организма и не утаит своих опасений по поводу расхождений стихотворения с законом поэзии и с нормой здорового стихосложения.

Как юрист - такой критик живёт около живого как паразит. Без стихотворений - его собственное существование блёкло и голодно. Но дайте ему кусок нового текста - м-мм - как он звучит, впившись праведными зубами в подлинную плоть. Как врач - такой критик живёт около здоровых, заглядывает в глаза, выискивая почечную желтизну. И, бывая прав в диагнозе, врач неизбежно приписывает живому именно этому конкретному человеку - чужеродное ему лекарство. Врач статистически прав, но для конкретного поэта с аллергией на обычное лекарство - врач губителен, его критические наставления глухи к природе в частности. Такой критик-врач побеждает на статистике. А настоящая поэзия никогда не принадлежит массовому порядку вещей.

И вот ещё что. Именно такие критики и превозносят со всей своей автоматической школярской мощью ужасных поэтов с кривыми стихами. Именно юристы хотят, чтобы нарушения законов не прекращалось. И именно поэтому критики славословят политически ангажированных поэтов, поэтов с ненормативной лексикой, поэтов разрушающих сам мир поэзии. Именно чиновники от критики своими подложными законами, своим одобрением ослеплённо защищают поэзию низменную, разрушительную, некрасивую по структуре и своему посылу. Прочтите стихи всех этих ракрученных премий. Критики-юристы и критики-врачи несут беззаконие и болезнь в литературу.
А ларчик просто открывается.

Во-первых эти критики сами не пишут стихотворений, они стерильны, у них нет бизнеса, но как юристы они паразитируют на защите бизнеса. А во-вторых, у таких критиков нет любви к поэзии. Они имитируют любовь, как это делает участковый врач, к которому в кабинет вваливается сотый пациент. И вот усталый критик "исполняет долг". Только если врач всё же работает на массиве людей и автоматически скорее всего сделает действительно благое дело, угадав с рецептом, то критик, имея дело с заведомо не массовыми текстами (массы не говорят стихами) - всегда ошибётся и выдаст свой критический бездушный рецепт, загримировав его под человеческую речь:
- Первая строка автора очень удачна... а вот над третей я бы поработал...
- Ну так поработай!
Критик обиженно молчит, впервые в жизни сделав то, что должен делать как можно чаще. Глядишь - реже будет говорить - что-то человеческое и пробудится в словах и мыслях.

А пока у критика на потоке - врачевание и юриспруденция.
А поэзии проводники не нужны. Современные критики не способны "сделать" поэта. Они способны лишь примкнуть к политическому и экономическому мейнстриму. Критики будут вертеться и восторгаться мужьями дочек министра или оппозиционным поэтом. Но не ждите от критиков помощи в понимании поэзии. Их инструментарий обращён в боязливое прошлое непонятых холодных законов и фармацевтической бездумности.

Критики питаются отгрызанными от поэзии кусками. Есть ли занятие менее почетное? И при этом плодовитость и вплетённость критиков в созданную ими паутину культурного процесса создают у поэтов ложное уважение к этим беспомощным лишайникам. Поэт ждёт отклика, ждёт любовного прочтения, а ему вежливо возвращают почерканные страницы: "Работайте лучше, молодой человек!"
...

...
Критик - это чемпион слепоты. Если бы критиков не существовало - следовало бы их выдумать. Чтобы сильнее оттенить подлинное поэтическое содержание от настырных попыток справиться с поэтическим конём буквой закона и лечебным предписанием. И-го-го! - сам лечись от сердечной глухоты и душевной слепоты.

Дорогие читатели! Я бы с радостью принёс этот подарок всем книголюбам, чей день сегодня отмечается. Но события текущего дня не располагают к безоблачной радости. Однако реальность и русская история неумолимо движутся в будущее. Россия победит. Издательство "Ruinaissance" также работает на победу России в культурной битве. И первая книга нашего издательства - это эссе о русской литературе В.В.Лорченкова "Записки библиотекаря", первый том которых прибыл в самое сердце России.

Не поверите - я вышел на прогулку, шёл прохладный грибной дождь и вдруг - откуда-то из-под серой кладки казалось бы непроницаемого булыжника на свет вылезла книга. И прежде чем сорвать этот летний дар русской культуры, я поспешил сделать туристическую фотографию. Затем я сорвал первый том и увидел целую грибницу - книжницу - весь тираж книги, который стоял на Красной Площади, приглашая меня на этот пир человеческой мысли. В итоге я набрал несколько корзин книг В.В.Лорченкова и принёс их домой.

И скоро мы начнём делиться книгами с теми, кто терпеливо поддержал выход книги и сделал предзаказ на нашем сайте. Вы тоже можете присоединиться к пиршеству чтения и заказать книгу прямо сейчас. В конце августа книга появится на Озоне, где она будет стоить на 20% дороже. Спешите успеть приобрести книгу до повышения цены.

Победа будет за нами, потому что за нами - русская литература, культура и История.

Уважаемые читатели, мы приступаем к отправке первого тома "Записок Библиотекаря" всем, кто сделал предзаказ. Начнём мы с наших самых первых покупателей, которые сделали Предзаказ ещё в апреле! Постараемся завершить отправку оперативно в течение 7-10 дней.

Вы по-прежнему можете заказать книгу "Записки библиотекаря" В.В. Лорченкова напрямую в издательстве "Ruinaissance".

Все поэты похожи друг на друга, каждый критик не поэтичен по-своему

Помните все эти истории про русских дореволюционных миллионеров, поднявшихся на торговле пирожками или легенды об американских ботаниках, клеивших первые компьютеры в гараже? На собственном примере главного редактора издательства "Ruinaissance" - подтверждаю: всё так в жизни и работает. Сначала ты лично упаковываешь книги для покупателей "Записок Библиотекаря" В.В. Лорченкова, затем сам пишешь на упаковках адреса и имена получателей, потом радостно отправляешься на почту. И как только ты самолично отправишь книги заказчикам, то сразу же станешь русским миллионером и американской иконой книготорговли. Такие вот пироги.

Спасибо, дорогие покупатели, что своими заказами приближаете будущее русского книгоиздательства. Будущее, где вам не будут под видом новой прозы подсовывать зады неприятного отношения к людям и лошадям. Читайте эссе о русской литературе и знакомьтесь заново с Пушкиным, Тургеневым, Чеховым и десятками других писателей, о которых говорит В.В.Лорченков в своей книге.

Ленин в городе Волжском недоумевает от собственной мизерабельности

Человек с возрастом коснеет не только в своих привычках, но и в своих удачах и поражениях. Ключ к старости лежит в детстве и юности. Зрея, человек наливается своими прежними соками. Та же кровь бодрит сердце старика, что и веселила его в молодости. И та же желчь застилает глаза. Выученная беспомощность рифмуется с выученной победностью. Счастливчик с возрастом обрастает счастьем, а печальный юноша к старости оттачивает до совершенства свой юношеский пессимизм.

Я не был в Санкт-Петербурге лет десять. И вчера на день заехал по делам (небольшой кино-проект). В полночь прошел по Невскому от вокзала. И заново увидел город, вернее - его украденную судьбу. Это подлинно столичный город. Масштаб улицы, домов, планировка, фасады, уходящие в стороны ровные линии улиц. Человеческий план и масштаб нашли здесь почти безмерное воплощение. Москва, в которой я родился и вырос - сразу стала ясна как провинциальная столица. Ну просто сам Невский - с его живой подробной текущей жизнью - ничего подобного в Москве нет. Огромная улица, по которой идут в обе стороны молодежь, семьи с детьми, туристы - и все это в полночь. Питер никогда не спит. Это уж точно. Тверская вышколена и лишена подобного юного движения. В Питере как будто сама жизнь рождается ежесекундно и тут же тянется по Невскому - под стенами "исторической застройки". В Москве (не принижая ни Кремль, ни любимые мной бульвары, Покровку, набережные и пр.) - в Москве нет такой архитектурно задуманной изначально линии жизни. Весь центр разбегается на улочки, переулки, дворики. Это симпатично и любимо. Но Санкт-Петербург открылся мне как подлинная столица Российской Империи. Как город, которого лишили столичности и продолжают лишать столичности даже сегодня
...