«Бесценный друг мой, почему? Почему любить именно этого человека, плохого, хорошего, но почему именно этого? Разве есть человек, соразмерный огромности любви? Любовь есть свойство души, есть состояние души, не связанное с предметом своим, непропорциональное предмету её вызвавшему. Любовь — гора, возникшая на ровном месте, а когда она исчезает, остаётся огромная зияющая яма»,
— из фильма Киры Муратовой «Познавая белый свет».
— из фильма Киры Муратовой «Познавая белый свет».
В фоновом шуме больших городов, воспевающих движение на предельной скорости как величайшее благо, нащупать собственный ритм если и удается, то чаще всего от противного. Когда будничное действие вроде чистки зубов совершается в солдатском темпе, «ускоритель» буквально материализуется за спиной, чтобы сообщить о неминуемом опоздании. Замерев на пару минут посреди собственной ванной, можно отчетливо различить треск расходящихся под давлением швов. Связи, которые вплетают нас в тело бытия, оказываются под угрозой. Если я замедляюсь, а ты ускоряешься, существует ли точка, где мы встретимся вновь?
Кроме обнажения неизбежного зазора между собой и другим, паузы страшат отсутствием «наполнителя». Пустота, которая образуется на месте бесконечных задач, изымает «заслонку», до сих пор сдерживавшую поток нефильтрованных чувств. Мысли становятся сбивчивыми, хаотичными, хочется поскорее переключиться в режим потребления, желательно сопряженного с «развитием». Гулять с подкастом или даже классической музыкой в наушниках куда приятнее, чем слушать шум машин и собственных тревог. Выкручивая чужие голоса на максимум, мы по привычке заглушаем свой.
Бег как форма существования позволяет не отвлекаться на переваривание опыта, то есть не жить в подлинном смысле слова. Отрывочные события мелькают перед глазами, не успевая даже произвести впечатления. Хроническое переедание истребляет состояния дефицита, стирает контрасты, убивает радость. Покупая очередную книгу или скачивая фильм на жёсткий диск, мы всё чаще довольствуемся актом обладания как таковым, накапливая тонны вещей, с которыми нет времени соприкоснуться.
Обнаружение собственного ритма ведёт к радикальной трансформации стиля. Движения становятся естественными, мысли — более концентрированными, а чувства обретают иную глубину. Если нет нужды хвататься за воздух, можно просто вдыхать весенние ароматы. Столько, сколько хочется.
Кроме обнажения неизбежного зазора между собой и другим, паузы страшат отсутствием «наполнителя». Пустота, которая образуется на месте бесконечных задач, изымает «заслонку», до сих пор сдерживавшую поток нефильтрованных чувств. Мысли становятся сбивчивыми, хаотичными, хочется поскорее переключиться в режим потребления, желательно сопряженного с «развитием». Гулять с подкастом или даже классической музыкой в наушниках куда приятнее, чем слушать шум машин и собственных тревог. Выкручивая чужие голоса на максимум, мы по привычке заглушаем свой.
Бег как форма существования позволяет не отвлекаться на переваривание опыта, то есть не жить в подлинном смысле слова. Отрывочные события мелькают перед глазами, не успевая даже произвести впечатления. Хроническое переедание истребляет состояния дефицита, стирает контрасты, убивает радость. Покупая очередную книгу или скачивая фильм на жёсткий диск, мы всё чаще довольствуемся актом обладания как таковым, накапливая тонны вещей, с которыми нет времени соприкоснуться.
Обнаружение собственного ритма ведёт к радикальной трансформации стиля. Движения становятся естественными, мысли — более концентрированными, а чувства обретают иную глубину. Если нет нужды хвататься за воздух, можно просто вдыхать весенние ароматы. Столько, сколько хочется.
Первый шаг на пути к другому — отказ от перевода.
Каждый, кто брался за изучение неродного языка, знает, что слушание как процесс значительно отличается от попытки перевести текст, особенно, если этот текст поэтический. Перевод стихотворения — это, по сути, написание другого стихотворения, близкого по ритму и смыслу к исходнику. Конечно, чтение перевода позволяет вступить в опосредованный контакт с автором, но это, образно выражаясь, рукопожатие через перчатку — о прикосновении кожей к коже речи уже не идёт.
Ощущение непонятости может преследовать человека на протяжении всей жизни и в пределах родного языка. И оно, на мой взгляд, складывается как раз из поспешных попыток слушателя на скорую руку «перевести» услышанное. Если я обращаюсь с чужой речью как с собственной, то с лёгкостью могу заменить слово на синонимичное, а какое-то и вовсе проигнорировать, не замечая, что выплеснул ребёнка вместе с водой. Пересказывая диалог «своими словами», мы неизбежно обедняем его.
И хотя абсолютное понимание недостижимо по определению, чуткое слушание кратно увеличивает вероятность подлинной встречи. Такая перспектива, кстати, может не на шутку пугать, поскольку обнажает инаковость другого во всей красе. Целый мир, существующий сам по себе. Тут уж не встроишься со своими «ценными советами», зато будет шанс разглядеть что-то кроме зеркального отражения.
Каждый, кто брался за изучение неродного языка, знает, что слушание как процесс значительно отличается от попытки перевести текст, особенно, если этот текст поэтический. Перевод стихотворения — это, по сути, написание другого стихотворения, близкого по ритму и смыслу к исходнику. Конечно, чтение перевода позволяет вступить в опосредованный контакт с автором, но это, образно выражаясь, рукопожатие через перчатку — о прикосновении кожей к коже речи уже не идёт.
Ощущение непонятости может преследовать человека на протяжении всей жизни и в пределах родного языка. И оно, на мой взгляд, складывается как раз из поспешных попыток слушателя на скорую руку «перевести» услышанное. Если я обращаюсь с чужой речью как с собственной, то с лёгкостью могу заменить слово на синонимичное, а какое-то и вовсе проигнорировать, не замечая, что выплеснул ребёнка вместе с водой. Пересказывая диалог «своими словами», мы неизбежно обедняем его.
И хотя абсолютное понимание недостижимо по определению, чуткое слушание кратно увеличивает вероятность подлинной встречи. Такая перспектива, кстати, может не на шутку пугать, поскольку обнажает инаковость другого во всей красе. Целый мир, существующий сам по себе. Тут уж не встроишься со своими «ценными советами», зато будет шанс разглядеть что-то кроме зеркального отражения.