В той части Индии, где расположен Институт фундаментальных исследований Тата, покупка алкоголя возможна только по рецепту врача. Вся хитрость здесь, разумеется, в том, чтобы просто попасть к нужному врачу. Доктор спрашивает "Какая у вас проблема?", пациент отвечает "Болит локоть", после чего получает рецепт на бутылку джина. Один приглашенный в институт математик, не зная об этой практике, записался однажды к врачу. На вопрос врача "Какая у вас проблема?" он ответил: "Пусть у меня есть пучок колец и абелев функтор..."


из книги S.Krantz "Mathematical Apocrypha"

30 ноября 1939 года СССР начал войну с Финляндией, и обстановка в стране по понятным причинам стала нервозной. Неизвестно что делающий иностранец стал вызывать подозрения — и Вейля арестовали. При обыске у него обнаружили показавшиеся подозрительными рукописи и адресованное ему письмо по-русски (от советского математика Л. С. Понтрягина). После этого сомнений не осталось: Вейль — советский шпион! Сам Вейль тоже вёл себя довольно опасно. Так, когда на допросе в контрразведке (разговор шёл по-немецки) ему в какой-то момент сказали: «Вы мне солгали», он не нашёл ничего лучше, чем в ответ указать на ошибку в спряжении глагола «лгать». Андре Вейлю всерьёз грозил расстрел; к счастью, финский математик Рольф Неванлинна за него поручился. От расстрела Вейль спасся, но финские власти рассудили, что в воюющей стране сомнительному иностранцу делать нечего: Вейля усадили в поезд, довезли до шведской границы и сдали с рук на руки шведским пограничникам.


из статьи Сергея Львовского в журнале «Квантик»

Десять заповедей должны предваряться, как и экзаменационный лист, подписью: "Not more than six to be attempted" (пер.: Следует попробовать не более шести)


известная ремарка, приписываемая Бертрану Расселу

Петер Густав Дирихле был женат на Ребекке Мендельсон, сестре известного композитора Феликса Мендельсона. Феликс и Ребекка были внуками философа Мозеса Мендельсона. Дирихле категорически отказывался писать письма. Его друзья никогда не получали от него никакой корреспонденции.

Все же, Дирихле сделал одно исключение, когда у него родился первенец. В тот день Феликс Мендельсон получил весьма короткое послание: "2+1 = 3".


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

После ухода с профессорской должности в Брунсвике Рихард Дедекинд жил довольно тихой и скромной жизнью.

В результате в годовом отчете немецкого математического общества появилась статья о том, что Дедекинд умер. Помимо всего прочего, там упоминался день, месяц и год смерти математика. Дедекинда очень расстроила эта записка, и он направил к редактору отчета письмо такого характера: "В вашем отчете, страница такая-то, допущена ошибка: как минимум указан не тот год".


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

Влияние А. Пуанкаре и Г. Вейля на науку XX в. было более глубоким. Для Пуанкаре, который создал современную математику, топологию и теорию динамических систем, будущее математики лежало в развитии математической физики, ориентированной на описание релятивистских и квантовых явлений. Между прочим, Пуанкаре объяснял, что только неинтересные задачи могут быть сформулированы четко и решены полностью. Согласно Пуанкаре надо постараться понять, что может быть изменено в формулировке проблемы. Прежде всего он имел в виду вариацию коэффициентов уравнений в бифуркационных задачах и все аргументы типа общего положения — предметы, которые теперь называются теорией особенностей, глобальным и функциональным анализом. Интересно, что факт, который сейчас называют теоремой о версальной деформации, был доказан еще в его диссертации (для случая голоморфных полных пересечений нулевой размерности) как лемма 4 и был основой для его теории бифуркаций.

Математика в XX в. главным образом следует пути, указанному Пуанкаре (основная проблема — как однажды мне сказал А. Вейль — состоит в том, что появилось слишком много хороших математиков, тогда как во времена Пуанкаре все видные математика лично знали друг друга). А.Н. Колмогоров утверждал, что Гильберт был серьезно обеспокоен тем, что может произойти с обложкой Mathematistiche Annalen через 500 лет: он полагал, что имена бывших редакторов могут заполнить слишком много места. Колмогоров же в ответ выражал Гильберту свои опасения насчет того, что наша культура вряд ли просуществует так долго: объединенная бюрократия всех стран сможет в скором времени уничтожить все виды творчества, сделав невозможным дальнейшие математические открытия, как сегодня уже невозможны географические. Уже сейчас можно представить, что некоторые из наиболее привлекательных областей математики трансформируются в заповедники, где богатые люди смогут по высокой цене приобрести удовольствие охоты за одной-двумя теоремами, руководствуясь научными егерями.


из статьи В.И. Арнольда "Полиматематика"

По слухам, Эйнштейн заговорил очень поздно. Его первыми словами, которые он произнес, когда был уже во втором классе, были: "Суп слишком горячий". Когда обрадовавшиеся родители спросили его, почему же он не заговорил раньше, Эйнштейн ответил: "Потому что до этого момента все было в порядке".


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

из письма С. Рамануджана к Г. Х. Харди, 1913 год

Однажды Литлвуда спросили о том, кто, по его мнению, является величайшим интеллектуалом, и кто имел наибольшее влияние на его подход к мышлению. Конечно, он упомянул Архимеда и Ньютона. Далее он добавил, что, на самом деле, самым великим человеком является тот, кто научил его алгебре в школе.


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

Литлвуд был человеком многих привычек. Например, после полудня он обязательно выпивал большой стакан водки, разбавленной водой — такую привычку он перенял у своего коллеги Безиковича. Литлвуд слушал только Баха, Бетховена и Моцарта; по его мнению, жизнь слишком коротка чтобы слушать других композиторов.


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

22 ноября.
Позавчера я с 9 ч. 20 мин. засел заниматься; до обеда успел прозаниматься 4 часа. Я уже думал, что экзамен придется похерить, но вечером в университете узнал, что он будет 25-го. По сему поводу я вчера весь день ни черта не делал, да и сегодня занимаюсь не очень усердно.

24 ноября.
В результате абсолютно ничего не знаю, а экзамен завтра утром. Что я буду отвечать — неизвестно.

26 ноября.
Сегодня с утра немного занимался, а дальше бездельничал. Хотя я самым настоящим образом ничего не знал, я совершенно перед экзаменом не волновался. Выдержал благополучно.

1919 г., 1 января.
31 декабря благополучно сдал механику. Новый год встречал с Васей Попялковским в артистическом кафе «Красный петух». Ночевал у Васи. Проспал с 4 ч. 30 мин. до 10 ч. в одетом состоянии на диване. На следующий день с большим трудом дочитал оставшиеся 115 страниц по физике. Вечером пошёл экзаменоваться и, таким образом, кончил университет. Правда, только фактически, но не формально. Первые несколько минут я был необычайно доволен, но это быстро прошло.


дневник Павла Урысона

У Харди, по его собственным словам, было четыре цели в жизни:

1) Доказать гипотезу Римана;

2) Покорить Эверест;

3) Убить Муссолини;

4) Строго доказать невозможность существования Бога;

Ни одну из целей достичь у него не вышло.


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

Герард Хохшильд однажды отправил статью в Анналы. Ревьюер ответил: "Статья достаточно хороша, чтобы опубликовать ее в Анналах. Но недостаточно хороша для Хохшильда. Отказано."


из книги Mathematical Conversations - Selections from The Mathematical Intelligencer

Однажды после лекции к Норберту Винеру подошел один из студентов и сказал: "Я не понимаю задачу, которую вы обсуждали на лекции. Не могли бы вы объяснить мне, как ее решить?" Винер на мгновение задумался и написал ответ (и только его) на доске. "Да, - сказал студент, - но я действительно хотел бы овладеть техникой. Не могли бы вы рассказать мне подробности доказательства?" Винер задумчиво склонил голову и снова написал ответ на доске. В некотором замешательстве студент спросил: "Но, профессор Винер, не могли бы вы показать мне, как решается задача?" На что Винер ответил: "Но я уже показал вам, как решить задачу двумя способами!"


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

Абхьянкар выступал на семинаре Мамфорда, и Зариский, хотя и давно вышедший на пенсию, пришел послушать выступление своего бывшего студента. Абхьянкар начал свое выступление с заявления, что он будет работать только с характеристикой 0. Зариский сразу же задал вопрос: "Какие трудности возникают при рассмотрении характеристики р?" Абхьянкар улыбнулся и ответил: "Исключительно психологические". Зариский повернулся к аудитории и с особым выражением заявил: "У меня НИКОГДА не было психологических трудностей".


по словам одного из слушателей семинара Мамфорда

Помнится, у меня как-то возникли вопросы по поводу гомотопии цепных комплексов, и Саша (прим. ред: имеется в виду А. Харшиладзе), у которого я попросил консультации, потратил немало времени, объясняя мне, что к чему. Но близко мы сошлись только годом позднее, когда А. В. Чернавский вывез нас на дачу М.И. Штанько под Фрязино, где мы устроили интенсивную двухнедельную математическую школу. Такие летние школы были очень популярны в то время, и на них удавалось порой научиться за неделю тому, что учат месяцами.
Приехав на дачу, мы первым делом поймали ежа и поселили его в доме, чтобы можно было в процессе лекций и обсуждений сказать собеседнику «и ежу понятно», что часто было последним аргументом в математическом споре.


воспоминания А.А. Болибруха ("Воспоминания и размышления о давно прошедшем")

Я сидела тут же, не вмешиваясь в разговор, не спуская глаз с Федора Михайловича и жадно впивая в себя все, что он говорил. Он казался мне теперь совсем другим человеком, совсем молодым и таким простым, милым и умным. «Неужели ему уже 43 года! — думала я.— Неужели он в три с половиной раза старше меня и больше чем в два раза старше сестры! Да притом еще великий писатель: с ним можно быть совсем как с товарищем!» И я тут же почувствовала, что он стал мне удивительно мил и близок.

— Какая у вас славная сестренка! — сказал вдруг Достоевский совсем неожиданно, хотя за минуту перед тем говорил с Анютой совсем о другом и как будто совсем не обращал на меня внимания.

Я вся вспыхнула от удовольствия, и сердце мое преисполнилось благодарностью сестре, когда в ответ на это замечание Анюта стала рассказывать Федору Михайловичу, какая я хорошая, умная девочка, как я одна в семье ей всегда сочувствовала и помогала. Она совсем оживилась, расхваливая меня и придумывая мне небывалые достоинства. В заключение она сообщила даже Достоевскому, что я пишу стихи: «право, право, совсем недурные для ее лет!» И несмотря на мой слабый протест, она побежала и принесла толстую тетрадь моих виршей, из которой Федор Михайлович, слегка улыбаясь, тут же прочел два-три отрывка, которые похвалил. Сестра вся сияла от удовольствия. Боже мой! Как любила я ее в эту минуту! Мне казалось, всю бы жизнь отдала я за этих милых, дорогих мне людей.

Часа три прошли незаметно. Вдруг в передней раздался звонок: это вернулась мама из Гостиного двора. Не зная, что у нас сидит Достоевский, она вошла в комнату еще в шляпе, вся нагруженная покупками, извиняясь, что опоздала немножко к обеду.

Увидя Федора Михайловича так запросто, одного с нами, она ужасно удивилась и сначала даже испугалась. «Что бы сказал на это Василий Васильевич!» — было ее первою мыслью. Но мы бросились ей на шею, и, видя нас такими довольными и сияющими, она тоже растаяла и кончила тем, что пригласила Федора Михайловича запросто отобедать с нами.

С этого дня он стал совершенно своим человеком у нас в доме и, ввиду того, что наше пребывание в Петербурге должно было продолжаться недолго, стал бывать у нас очень часто, раза три, четыре в неделю.

Особенно хорошо бывало, когда он приходил вечером и, кроме него, у нас чужих не было. Тогда он оживлялся и становился необыкновенно мил и увлекателен. Общих разговоров Федор Михайлович терпеть не мог; он говорил только монологами и то лишь под условием, чтобы все присутствующие были ему симпатичны и слушали его с напряженным вниманием. Зато, если это условие было выполнено, он мог говорить так хорошо, картинно и рельефно, как никто другой, кого я ни слышала.


из детских воспоминаний С. Ковалевской ("Воспоминания детства")

Бергман много думал о математике и страстно любил свою работу. Однажды, во время Международного математического конгресса в Кембридже в 1950 году, Бергман встретился за ланчем с двумя итальянскими друзьями. Точно по расписанию они появились в офисе Бергмана: выдающийся итальянский математик Пикконе (с букетом цветов для Бергмана!) и его младший коллега Сичера. Это был первый визит Пикконе в Соединенные Штаты, и он не говорил по-английски; Сичера выступал в качестве переводчика. После обмена приветствиями Бергман спросил Сичеру, читал ли он последнюю статью Бергмана. Сичера сказал, что да, и что статья показалась ему крайне интересной. Однако он сказал, что, по его мнению, требуются некоторые дополнительные предположения для дифференцируемости. Бергман сказал: "Нет, нет, вы не понимаете", - и продолжил объяснять на доске. Пикконе, ничего не понимая, терпеливо ждал. После объяснения Бергман спросил Сичеру, понял ли он теперь. Сичера сказал, что да, но он все еще считал, что на определенном этапе требуются дополнительные условия, без которых о дифференцируемости говорить не приходится. Бергман был непреклонен, и разгорелся жаркий спор. Через некоторое время Сичера сказал: "Ладно, давайте забудем об этом и пойдем обедать". Бергман воскликнул: "Нет дифференцируемости — нет обеда!" - и остался в своем кабинете, а Пикконе с Сичерой отправились обедать. Пикконе передал цветы официантке.


из книги Mathematical Conversations - Selections from The Mathematical Intelligencer