This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Вот ещё одно видео из прошлой жизни, снято в июне 2004 в «Пир О.Г.И.» на Никольской, кажется
Москва летом 2004 года — не то, что Москва нынешняя; а я ещё и впервые так далеко забрался со своего Дальнего Востока и ощущения были довольно странные: шутка ли, летишь почти 8 часов — а по прилёту люди на таком же русском языке разговаривают и деньги у них те же самые в ходу. Отсюда и заглавная мысль некоторым образом испуганного провинциала — будничными утрами Дефолт-сити казался практически безлюдным при его-то монументальных расстояниях (разумеется, если тебе не надо было в 6:00 утра вставать и со всех ног бежать на электричку, а потом в метро)
За три недели впечатлений набралось столько, что потребовалось прессовать их в лапидарные строчки, но в какой-то миг стало ясно, что и всё равно не ухватишь всего — только суть. Зачем-то в один из дней поехал на старое Донское кладбище, где среди седых камней и плит полдня читал неуклюжие эпитафии в стихах по типу «Покойся милый прах в земных недрах, а душа пари в лазури небесах, но я остаюсь здесь по тебе в слезах...». И те люди, что не были знамениты, «скончавшиеся в 1823 году пополунощи в 8-м часу» завораживают загадкой исчезнувшей жизни — будто и не было их, остались только камни: или, как замечательно однажды написал поэт Игорь Бурдонов,
«Все они умерли —
люди, жившие в Российском государстве
в августе 1864 года».
Все-все-все. Говевшие, делавшие визиты, ругавшие Дизраэли и читавшие какие-нибудь «Московские ведомости». Вот так и нас когда-нибудь не станет. Очень часто посещают такие мысли. Они болезненно сладкие. Единственный обман в них — будто бы они продлевают жизнь
Москва летом 2004 года — не то, что Москва нынешняя; а я ещё и впервые так далеко забрался со своего Дальнего Востока и ощущения были довольно странные: шутка ли, летишь почти 8 часов — а по прилёту люди на таком же русском языке разговаривают и деньги у них те же самые в ходу. Отсюда и заглавная мысль некоторым образом испуганного провинциала — будничными утрами Дефолт-сити казался практически безлюдным при его-то монументальных расстояниях (разумеется, если тебе не надо было в 6:00 утра вставать и со всех ног бежать на электричку, а потом в метро)
За три недели впечатлений набралось столько, что потребовалось прессовать их в лапидарные строчки, но в какой-то миг стало ясно, что и всё равно не ухватишь всего — только суть. Зачем-то в один из дней поехал на старое Донское кладбище, где среди седых камней и плит полдня читал неуклюжие эпитафии в стихах по типу «Покойся милый прах в земных недрах, а душа пари в лазури небесах, но я остаюсь здесь по тебе в слезах...». И те люди, что не были знамениты, «скончавшиеся в 1823 году пополунощи в 8-м часу» завораживают загадкой исчезнувшей жизни — будто и не было их, остались только камни: или, как замечательно однажды написал поэт Игорь Бурдонов,
«Все они умерли —
люди, жившие в Российском государстве
в августе 1864 года».
Все-все-все. Говевшие, делавшие визиты, ругавшие Дизраэли и читавшие какие-нибудь «Московские ведомости». Вот так и нас когда-нибудь не станет. Очень часто посещают такие мысли. Они болезненно сладкие. Единственный обман в них — будто бы они продлевают жизнь
К слову, о списках. Приверженность современного человека к составлению разнообразных перечней и реестров, а также к ранжированию всего и вся, думается, имеет корни глубоко философские, не сказать — метафизические
В детстве любимым местом в «Робинзоне Крузо» была та часть из шестой главы, где главный герой вёл опись спасённого с разбитого корабля имущества. То же самое — список подброшенных колонистам из «Таинственного острова» благ цивилизации. Для всех этих литературных героев составление и чтение подобных списков в расползающейся реальности было своего рода ритуалом — обладание вещественным через перечисление давало некоторую надежду на спасение, и вот ещё вчера враждебный мир словно бы отступал перед всеми этими топорами, ружьями, секстантами и ящиками дроби
Но то списки утилитарные, не чета каким-нибудь «Двадцати пяти самым рыжим героиням китайской поэзии» или «Топ-40 леворуких дантистов Северного побережья», что же с ними не так? Поток «неуместных подробностей» — одна из важных характеристик любого кошмара, усиливающий его гипнотическое воздействие — как не вспомнить чересчур подробные кошмарные сочинения Кафки и его особую расположенность к различным пряжкам, петлям, пуговицам, кармашкам и поясам: так, проваливаясь в абсурд, его герои, фиксируя все эти несущественные детали, как будто тщетно цепляются за последние знакомые основания бытия
Хорхе Луис Борхес, едва ли не самый главный апологет списков из поэтов ХХ века, неоднократно признавался, что, составляя свои фантастические энциклопедии и бестиарии, использовал их как инструменты для исследования мира, сознания и языка — отсюда же все его многочисленные лабиринты, зеркала и бесконечные библиотеки: как будто бы создание порядка хотя бы в собственной памяти помогало ему справляться с прогрессирующей слепотой
Поэтому, кажется, популярность и распространённость всяческих хит-парадов вполне объяснима: в действительности, заполненной хаосом массовой культуры, каждый список — будто бы частокол, защищающий последнее пристанище здравого смысла от монструозной реальности теленовостей, попытка склеить бытие из осколков понятных и объяснимых вещей, будь то животные, принадлежащие Императору, лучшие шлягеры года минувшего или «горячая» десятка слипшихся страниц в саду расходящихся тропинок
В детстве любимым местом в «Робинзоне Крузо» была та часть из шестой главы, где главный герой вёл опись спасённого с разбитого корабля имущества. То же самое — список подброшенных колонистам из «Таинственного острова» благ цивилизации. Для всех этих литературных героев составление и чтение подобных списков в расползающейся реальности было своего рода ритуалом — обладание вещественным через перечисление давало некоторую надежду на спасение, и вот ещё вчера враждебный мир словно бы отступал перед всеми этими топорами, ружьями, секстантами и ящиками дроби
Но то списки утилитарные, не чета каким-нибудь «Двадцати пяти самым рыжим героиням китайской поэзии» или «Топ-40 леворуких дантистов Северного побережья», что же с ними не так? Поток «неуместных подробностей» — одна из важных характеристик любого кошмара, усиливающий его гипнотическое воздействие — как не вспомнить чересчур подробные кошмарные сочинения Кафки и его особую расположенность к различным пряжкам, петлям, пуговицам, кармашкам и поясам: так, проваливаясь в абсурд, его герои, фиксируя все эти несущественные детали, как будто тщетно цепляются за последние знакомые основания бытия
Хорхе Луис Борхес, едва ли не самый главный апологет списков из поэтов ХХ века, неоднократно признавался, что, составляя свои фантастические энциклопедии и бестиарии, использовал их как инструменты для исследования мира, сознания и языка — отсюда же все его многочисленные лабиринты, зеркала и бесконечные библиотеки: как будто бы создание порядка хотя бы в собственной памяти помогало ему справляться с прогрессирующей слепотой
Поэтому, кажется, популярность и распространённость всяческих хит-парадов вполне объяснима: в действительности, заполненной хаосом массовой культуры, каждый список — будто бы частокол, защищающий последнее пристанище здравого смысла от монструозной реальности теленовостей, попытка склеить бытие из осколков понятных и объяснимых вещей, будь то животные, принадлежащие Императору, лучшие шлягеры года минувшего или «горячая» десятка слипшихся страниц в саду расходящихся тропинок
Максим Фалилеев (clone_me)
Кучно пошло: следующая неделя порадует меломанов-любителей женского вокала — уже 21 мая выйдет новый альбом Ланы дель Рей «The Right Person Will Stay», а 23 мая новую пластинку под названием «The Painful Truth» выпустят Skunk Anansie Стало любопытно, а кто…
Добрался наконец до нового альбома Майли Сайрус «Нечто прекрасное», который сама девушка анонсировала как концептуальное высказывание — ни много ни мало, аудиовизуальный проект на тему исцеления, вдохновлённый пинкфлойдовской «Стеной». А ну-ка!
Заглавный трек, действительно, взрывается в припеве в мощнейший арт-роковый психодел, но потом, видно, лавочку прикрыли (так быстро!) и всё остальное на пластинке — во вполне традиционном майлисайрусовском духе: несколько красивых и мощных баллад, парочка танцевальных «боевиков» с отсылками к восьмидесятым; ну, то есть, вряд ли это что-то по-настоящему идейное и новаторское. С другой стороны, слушать это в любом случае интереснее невразумительного нового альбома Garbage «Let All That We Imagine Be The Light» (очень жаль) и до жути эклектичного «Princess of Power» Марины Диамандис, где потенциальных хитов вроде бы хватает, но ни один из них до «Примадонны» так и не дотянулся (ещё один долгий вздох сожаления)
Вряд ли стану переслушивать этот альбом, но некоторые композиции оставлю в коллекции с удовольствием
Лучшие треки: Something Beautiful, Easy Lover, Golden Burning Sun, Walk Of Fame
Заглавный трек, действительно, взрывается в припеве в мощнейший арт-роковый психодел, но потом, видно, лавочку прикрыли (так быстро!) и всё остальное на пластинке — во вполне традиционном майлисайрусовском духе: несколько красивых и мощных баллад, парочка танцевальных «боевиков» с отсылками к восьмидесятым; ну, то есть, вряд ли это что-то по-настоящему идейное и новаторское. С другой стороны, слушать это в любом случае интереснее невразумительного нового альбома Garbage «Let All That We Imagine Be The Light» (очень жаль) и до жути эклектичного «Princess of Power» Марины Диамандис, где потенциальных хитов вроде бы хватает, но ни один из них до «Примадонны» так и не дотянулся (ещё один долгий вздох сожаления)
Вряд ли стану переслушивать этот альбом, но некоторые композиции оставлю в коллекции с удовольствием
Лучшие треки: Something Beautiful, Easy Lover, Golden Burning Sun, Walk Of Fame