Метажурнал

О поэтике Гликерия Улунова в связи с конструированием локальной топонимики и лексических идентичностях в “Метажурнале” уже писал год назад Максим Алпатов (https://www.group-telegram.com/us/metajournal.com/3023). В его новом тексте, также исследующим Калужскую область, меня больше интересует внимание автора к школьникам, детям – людям, часто лишённым субъектности и голоса. Прослеживая их путешествие, которое принимает гротескные синекдохальные формы, Улунов предлагает собственную философскую программу, полагающуюся и на космизм (неслучайно связанный с психическим ландшафтом Калуги), и на синтаксический взрыв Платоновской прозы:

ностальгии нет, все сами себе хвост,
только взгляд в будущее, первых взгляд.
снова детский набор волочится, заворачивается до тамбуров,
переходит в более сладкий вагон.
в первом вагоне восставали чувства,
мерцали смешки и добрый кола,
думает шарф – а почему я человек,
что во мне такого, что есть у всех.

<...>

вы любите свою колу оттого лишь,
что не была в вас вскормлена сытыми годами жировая база,
которая не растворяется чёрной водой.
вы пьёте и не замечаете, что должно быть, чувствуете лишь то, что у вас есть оттого, кем вы выставлены в наш раздор.

Описывая путешествие детей, автор отдаёт пространство и другим голосам, к детям обращающимся: стихотворение для “калужат”, подготовленное коллективом; общение детей и делегата, борющегося за время и пространство, динамику и статику (статуарность).

а что мы про детское да про детское,
вы, наверное, за скульптурами приехали. вот они — выдвинуты в вас.

детей отводится делегат,
а делегату отводится время
за которое растекается взгляд

это вы сейчас нос воротите от скульптуры, а как подрастёте каждый случай застывшего тела любить будете
это почему это ещё
чем старше людей, тем у них в сухожилиях больше гула и непоседливости,
непрестанности

Полифоническая ткань текста, в котором голоса не разделяются ни указаниями на их произносящих, ни строфами, ни стилистическими вступлениями (исключением становится “стих от всего нашего коллектива”), отражает и его дискурсивное многообразие. При этом как взрослые, говорящие от лица социального порядка, так и дети, вынужденные ему сопротивляться, находить альтернативные дорожки, навигировать в калужских автобусах и электричках, не сопротивляются речи друг друга, как бы совместно открывая многоголосое пространство. Оно не протестует против обломков речи, клише, оговорок и идеологических пустышек, подставляя уши каждому речевому агенту:

охранник спел свою мудрую песню,
слова были похожи на воздушных слизней,
дети не пытались подпевать,
только чавкали бы остатками,
создали минуту молчания
доверенную слуху и уважению.

Телесная пластика соприкоснувшихся друг с другом словом людей становится монументальной и угрожающей. Однако грамматические изломы, не покидая её, преображают уподобление тотализирующим образам в инсталляцию, заражающую витальностью, всепроникающую бодрость. Образы мобилизуют эстетику.

подпороты плеча плечо.
державный взгляд и учитель,
учитель и знающая булава.

Вопрос влюблённости в эстетику и её притязательности уже поднимался самим Гликерием в сопроводительном тексте к поэтическим практикам Сони Бойко (https://flagi.media/piece/783). Завершение поездки, обещающее цикличность калужского транспортного блуждания (и надежду на встречу в кафе “Чебуреки”), предполагает, что пересечение границы между Калугой и Москвой будет происходить снова и снова. Провинциализируя Москву, Гликерий изобретает собственную версию эстезиса, связанного с пересмотром представления о прекрасном и продуцированием нового знания о мире, критически смотрящего на отношения центра и периферии, а также на тех, кто воспринимается экспертами, у кого есть право называть вещи и говорить громче всех.

#комментарий_Лизы_Хереш

www.group-telegram.com/us/metajournal.com/3996

678 viewsJan 29 at 19:41

О поэтике Гликерия Улунова в связи с конструированием локальной топонимики и лексических идентичностях в “Метажурнале” уже писал год назад Максим Алпатов (https://www.group-telegram.com/us/metajournal.com/3023). В его новом тексте, также исследующим Калужскую область, меня больше интересует внимание автора к школьникам, детям – людям, часто лишённым субъектности и голоса. Прослеживая их путешествие, которое принимает гротескные синекдохальные формы, Улунов предлагает собственную философскую программу, полагающуюся и на космизм (неслучайно связанный с психическим ландшафтом Калуги), и на синтаксический взрыв Платоновской прозы:

ностальгии нет, все сами себе хвост,
только взгляд в будущее, первых взгляд.
снова детский набор волочится, заворачивается до тамбуров,
переходит в более сладкий вагон.
в первом вагоне восставали чувства,
мерцали смешки и добрый кола,
думает шарф – а почему я человек,
что во мне такого, что есть у всех.

<...>

вы любите свою колу оттого лишь,
что не была в вас вскормлена сытыми годами жировая база,
которая не растворяется чёрной водой.
вы пьёте и не замечаете, что должно быть, чувствуете лишь то, что у вас есть оттого, кем вы выставлены в наш раздор.

Описывая путешествие детей, автор отдаёт пространство и другим голосам, к детям обращающимся: стихотворение для “калужат”, подготовленное коллективом; общение детей и делегата, борющегося за время и пространство, динамику и статику (статуарность).

а что мы про детское да про детское,
вы, наверное, за скульптурами приехали. вот они — выдвинуты в вас.

детей отводится делегат,
а делегату отводится время
за которое растекается взгляд

это вы сейчас нос воротите от скульптуры, а как подрастёте каждый случай застывшего тела любить будете
это почему это ещё
чем старше людей, тем у них в сухожилиях больше гула и непоседливости,
непрестанности

Полифоническая ткань текста, в котором голоса не разделяются ни указаниями на их произносящих, ни строфами, ни стилистическими вступлениями (исключением становится “стих от всего нашего коллектива”), отражает и его дискурсивное многообразие. При этом как взрослые, говорящие от лица социального порядка, так и дети, вынужденные ему сопротивляться, находить альтернативные дорожки, навигировать в калужских автобусах и электричках, не сопротивляются речи друг друга, как бы совместно открывая многоголосое пространство. Оно не протестует против обломков речи, клише, оговорок и идеологических пустышек, подставляя уши каждому речевому агенту:

охранник спел свою мудрую песню,
слова были похожи на воздушных слизней,
дети не пытались подпевать,
только чавкали бы остатками,
создали минуту молчания
доверенную слуху и уважению.

Телесная пластика соприкоснувшихся друг с другом словом людей становится монументальной и угрожающей. Однако грамматические изломы, не покидая её, преображают уподобление тотализирующим образам в инсталляцию, заражающую витальностью, всепроникающую бодрость. Образы мобилизуют эстетику.

подпороты плеча плечо.
державный взгляд и учитель,
учитель и знающая булава.

Вопрос влюблённости в эстетику и её притязательности уже поднимался самим Гликерием в сопроводительном тексте к поэтическим практикам Сони Бойко (https://flagi.media/piece/783). Завершение поездки, обещающее цикличность калужского транспортного блуждания (и надежду на встречу в кафе “Чебуреки”), предполагает, что пересечение границы между Калугой и Москвой будет происходить снова и снова. Провинциализируя Москву, Гликерий изобретает собственную версию эстезиса, связанного с пересмотром представления о прекрасном и продуцированием нового знания о мире, критически смотрящего на отношения центра и периферии, а также на тех, кто воспринимается экспертами, у кого есть право называть вещи и говорить громче всех.

#комментарий_Лизы_Хереш

BY Метажурнал