Есть ли жизнь на Марсе? (И известно ли это науке?)
По мере скромных сил я стараюсь не пропускать, хотя бы в виде краткого обзора, всего перечня литературы по нейронаукам. Поэтому могу только приветствовать инициативу Политеха по знакомству отечественного читателя с замечательным автором Маклом Газзанигой.
На этот раз в руки попался толково написанный обзор «Сознание как инстинкт». Тут он продолжает дело почтенного Говарда Пати и противопоставляет его позицию с классической механикой Чарльза Шерингтона, в свое время остроумно заметившего, что цель жизни – не размышление, а действие.
Забавно, как объясняя на пальцах квантовую механику (и изрядно мучаясь) автор в конце-концов добивает любознательного читателя цитатой из Фейнмана – на самом деле можно так не стараться, никто на Земле не понимает, как это работает.
За что ему точно можно объявить благодарность, так это за попытку кратко, буквально на 30 страницах, изложить историю наших представлений о сознании, как концепции. Связно, с идейными прародителями и важными зацепками на будущее. Весь список литературы в конце, приглашаем вас проследовать за нами.
И, конечно, история про этику и сознание, практически не затрагиваемый в физиологическом мире вопрос, однако сильно сконцентрированный в области современной философии.
Он берется примерить эти позиции и получается в целом неплохо, не как у Фейнмана с Бором и Эйнштейном 😉
Жанр популярный, ориентированный скорее на аудиторию старшеклассников-младшекурсников, но это не меняет колоссальной сложности темы.
А жизнь на Марсе есть, мы её обязательно найдем. Важно искать.
По мере скромных сил я стараюсь не пропускать, хотя бы в виде краткого обзора, всего перечня литературы по нейронаукам. Поэтому могу только приветствовать инициативу Политеха по знакомству отечественного читателя с замечательным автором Маклом Газзанигой.
На этот раз в руки попался толково написанный обзор «Сознание как инстинкт». Тут он продолжает дело почтенного Говарда Пати и противопоставляет его позицию с классической механикой Чарльза Шерингтона, в свое время остроумно заметившего, что цель жизни – не размышление, а действие.
Забавно, как объясняя на пальцах квантовую механику (и изрядно мучаясь) автор в конце-концов добивает любознательного читателя цитатой из Фейнмана – на самом деле можно так не стараться, никто на Земле не понимает, как это работает.
За что ему точно можно объявить благодарность, так это за попытку кратко, буквально на 30 страницах, изложить историю наших представлений о сознании, как концепции. Связно, с идейными прародителями и важными зацепками на будущее. Весь список литературы в конце, приглашаем вас проследовать за нами.
И, конечно, история про этику и сознание, практически не затрагиваемый в физиологическом мире вопрос, однако сильно сконцентрированный в области современной философии.
Он берется примерить эти позиции и получается в целом неплохо, не как у Фейнмана с Бором и Эйнштейном 😉
Жанр популярный, ориентированный скорее на аудиторию старшеклассников-младшекурсников, но это не меняет колоссальной сложности темы.
А жизнь на Марсе есть, мы её обязательно найдем. Важно искать.
Игра без джокеров
Удивительное дело – ключевой фигуре американской дипломатии периода передела мира 1918-1945, Биллу Буллиту, посвящено всего три известных монографии (не считая дневниковых записей его первой жены и изданной post mortem Орвиллом Буллитом переписки с Рузвельтом):
- «So Close to Greatness» Уилла Браунелла и Ричарда Биллингса. Издание 1988 года прошло мимо массового читателя, хотя это наиболее ценный источник фактов о Буллите парижского периода. Не случайно, вторым главным интересом Браунелла был Людендорф.
- «Roads not taken» Александра Эткинда. При всем спорном отношении к автору, здесь находятся факты, которые дополняют картину работы Браунелла. Особенно касаемо советского и послевоенного периода. Тут Эткинд очевидно выполняет прямое предназначение книги – она выходит в серии «Russian studies».
- «Одиночество дипломата» Леонида Литвака. Карманный формат, но, как всегда, прекрасная литературная выточка и уместное остроумие. Единственный, и к сожалению, заметный недостаток – это не исторический труд, а публицистическая зарисовка на фоне эпохи. Нельзя проникаться такой симпатией к своему герою, если хочешь получить приемлемый (около)научный результат.
Да, это все последовательные и непротиворечиные источники жизненного пути Буллита, которые нам известны.
При этом фигура полна сюрпризов.
Помимо известного эпизода советского литературоведения – булгаковского Воланда, – Буллит примерил на себя удивительно много ролей. Филадельфийский аристократ был героем и, как кажется сейчас, товарищем-сочинителем Фицжеральда, постоянный корреспондент и соавтор Фрейда (между прочим один из трех людей, называвших его по имени), мэр оккупированного Парижа, и боец армии сопротивления в чине майора, чистивший зубы по утрам Corton-Charlemagne за неимением чистой воды.
Это помимо точного предсказывания всех событий, происходящих с ним и его соотечественниками за несколько лет, а иногда и пару десятков лет до.
Он прожил довольно длинную жизнь и располагал записной книжкой, позволившей ему, на тот момент частному лицу, предлагать помощь Тайваню и разменивать первых лиц Юго-Восточной Азии строго в рамках установленной процедуры ООН.
США таких механизмов больше не выпускает. А кто выпускает?
Но и не пишет никто. Вот, что обидно.
Богатейший архив семьи Буллитов затерялся где-то между Филадельфией и Вашингтоном, хотя уже вышли все сроки давности.
Следим и надеемся.
Удивительное дело – ключевой фигуре американской дипломатии периода передела мира 1918-1945, Биллу Буллиту, посвящено всего три известных монографии (не считая дневниковых записей его первой жены и изданной post mortem Орвиллом Буллитом переписки с Рузвельтом):
- «So Close to Greatness» Уилла Браунелла и Ричарда Биллингса. Издание 1988 года прошло мимо массового читателя, хотя это наиболее ценный источник фактов о Буллите парижского периода. Не случайно, вторым главным интересом Браунелла был Людендорф.
- «Roads not taken» Александра Эткинда. При всем спорном отношении к автору, здесь находятся факты, которые дополняют картину работы Браунелла. Особенно касаемо советского и послевоенного периода. Тут Эткинд очевидно выполняет прямое предназначение книги – она выходит в серии «Russian studies».
- «Одиночество дипломата» Леонида Литвака. Карманный формат, но, как всегда, прекрасная литературная выточка и уместное остроумие. Единственный, и к сожалению, заметный недостаток – это не исторический труд, а публицистическая зарисовка на фоне эпохи. Нельзя проникаться такой симпатией к своему герою, если хочешь получить приемлемый (около)научный результат.
Да, это все последовательные и непротиворечиные источники жизненного пути Буллита, которые нам известны.
При этом фигура полна сюрпризов.
Помимо известного эпизода советского литературоведения – булгаковского Воланда, – Буллит примерил на себя удивительно много ролей. Филадельфийский аристократ был героем и, как кажется сейчас, товарищем-сочинителем Фицжеральда, постоянный корреспондент и соавтор Фрейда (между прочим один из трех людей, называвших его по имени), мэр оккупированного Парижа, и боец армии сопротивления в чине майора, чистивший зубы по утрам Corton-Charlemagne за неимением чистой воды.
Это помимо точного предсказывания всех событий, происходящих с ним и его соотечественниками за несколько лет, а иногда и пару десятков лет до.
Он прожил довольно длинную жизнь и располагал записной книжкой, позволившей ему, на тот момент частному лицу, предлагать помощь Тайваню и разменивать первых лиц Юго-Восточной Азии строго в рамках установленной процедуры ООН.
США таких механизмов больше не выпускает. А кто выпускает?
Но и не пишет никто. Вот, что обидно.
Богатейший архив семьи Буллитов затерялся где-то между Филадельфией и Вашингтоном, хотя уже вышли все сроки давности.
Следим и надеемся.
Мифология случая
Сегодня о работе Роберта Фрэнка «Success and Luck: Good Fortune and the Myth of Meritocracy», подводящая итог более чем 20-летним публицистическим попыткам с разных сторон подойти к проблематике макроэкономических закономерностей в социологии. В частности про «средний класс» (кстати, достаточно шаткий конструкт) и меры государственной поддержки отстающих.
Фрэнк, профессионально занимающийся экономической статистикой, взял на себя сложную задачу демистифицировать «удачу» в формуле всеобщего благополучия. Тем самым он фактически ведет речь о профессиональных качествах управления вне случайного фактора. А это значительно сглаживает всю картину. Т.е. вносит физический релятивизм в экономические решения: «позитивность» решения зависит не только от того, кто его производит, но и в какой ситуации смотрит на результаты.
Любопытная последовательность рассуждений, при последовательном применении приводящая нас к Ролзу и его представлению о социальной справедливости (им. 1964 года, как мы помним).
С другой стороны подобное эмоциональное «обезжиривание» рандомизации ведет к автоматизму, не учитывающему способности к восприятию (использованию) удачных обстоятельств.
На какой уровень мы должны углубить наши представления о меритократии, чтобы он был достаточен для оценки «справедливости» происходящего? Конечно, это не стоимость проведения свадьбы или обучения в колледже, как в примерах Фрэнка. Тут хочется балансировать и почему-то рыночные отношения для этого никогда не годятся.
А вот дальше? Дальше мы просто перемещаем эту проблему из макроэкономики в её микрочасть.
Примеры, тем не менее, любопытны, как и стройная доказательная база – тут нужно отдать должное автору, он в своей области заранее видит тонкие места.
Цитата: «Успешные люди склонны недооценивать роль удачи в своем успехе и потому не одобряют государственных инвестиций, которые создают условия для преуспевания каждого из нас, и что относительно простое и ненавязчивое изменение государственной политики могло бы высвободить более чем достаточные ресурсы для устранения существующего дефицита капиталовложений в инфраструктуру. <...>
Даже если бы для гарантии материального успеха было достаточно таланта и трудолюбия (которых всегда не хватает), то и здесь важной частью истории был бы фактор везения. Люди, обладающие талантом и склонностью к упорному труду, являются примером чрезвычайно удачной комбинации необходимых для этого факторов.»
Сегодня о работе Роберта Фрэнка «Success and Luck: Good Fortune and the Myth of Meritocracy», подводящая итог более чем 20-летним публицистическим попыткам с разных сторон подойти к проблематике макроэкономических закономерностей в социологии. В частности про «средний класс» (кстати, достаточно шаткий конструкт) и меры государственной поддержки отстающих.
Фрэнк, профессионально занимающийся экономической статистикой, взял на себя сложную задачу демистифицировать «удачу» в формуле всеобщего благополучия. Тем самым он фактически ведет речь о профессиональных качествах управления вне случайного фактора. А это значительно сглаживает всю картину. Т.е. вносит физический релятивизм в экономические решения: «позитивность» решения зависит не только от того, кто его производит, но и в какой ситуации смотрит на результаты.
Любопытная последовательность рассуждений, при последовательном применении приводящая нас к Ролзу и его представлению о социальной справедливости (им. 1964 года, как мы помним).
С другой стороны подобное эмоциональное «обезжиривание» рандомизации ведет к автоматизму, не учитывающему способности к восприятию (использованию) удачных обстоятельств.
На какой уровень мы должны углубить наши представления о меритократии, чтобы он был достаточен для оценки «справедливости» происходящего? Конечно, это не стоимость проведения свадьбы или обучения в колледже, как в примерах Фрэнка. Тут хочется балансировать и почему-то рыночные отношения для этого никогда не годятся.
А вот дальше? Дальше мы просто перемещаем эту проблему из макроэкономики в её микрочасть.
Примеры, тем не менее, любопытны, как и стройная доказательная база – тут нужно отдать должное автору, он в своей области заранее видит тонкие места.
Цитата: «Успешные люди склонны недооценивать роль удачи в своем успехе и потому не одобряют государственных инвестиций, которые создают условия для преуспевания каждого из нас, и что относительно простое и ненавязчивое изменение государственной политики могло бы высвободить более чем достаточные ресурсы для устранения существующего дефицита капиталовложений в инфраструктуру. <...>
Даже если бы для гарантии материального успеха было достаточно таланта и трудолюбия (которых всегда не хватает), то и здесь важной частью истории был бы фактор везения. Люди, обладающие талантом и склонностью к упорному труду, являются примером чрезвычайно удачной комбинации необходимых для этого факторов.»
Отзыв #1: Карманная геополитика
Enfant terrible французской публицистики Эммануэль Тодд и не думает в свои 73 откладывать бойкое перо в сторону.
«Поражение Запада» – логичное продолжение нескольких его работ, в частности «После Империи», увидевшей свет, страшно сказать, в 2003 году. Непосредственно под впечатлением 9/11.
Он всё также бодро ведет сопротивление по знакомым направлениям. Почти 50 лет он следует нескольким стандартам, которые ни разу его не подвели.
Во-первых, это антиимпериализм, небрежно закамуфлированный под Валлерстайна, но являющийся по сути принципиальной позицией автора.
Собственно, Тодд, как демограф, стал известен своими предсказаниями о падении советского союза задолго до наступления часа X в контексте исследования младенческой смертности. Именно она до сих пор используется социологами в Европе, как показатель здоровья государственного организма.
И, да, в «Поражении Запада» ему уделено достаточно места.
Во-вторых, Тодд известен своими работами о связи протестантизма (в целом религии) со структурой семьи и устойчивостью общественных институтов. Это увлекательная и для своего времени – 1980-1990-е, – тема, до сих пор им вполне востребованная. Одна из потенциальных претензий, которые мог бы предъявить к книге внимательный читатель как раз заключается в произвольном изменении масштаба рассматриваемых событий. Это характерный для всей современной публицистики прием особенно заметен у такого эрудита, как Тодд. Он часто подбирает удобную аргументацию для уже казалось бы доказанной точки зрения.
В-третьих, и это интересно, Тодд последовательный противник концепции Хантингтона. Он не считает, что существует цивилизационный выбор (привет евразийство!), скорее существует взаимная диффузия культур в зависимости от того, на какой временной шкале мы находимся. Отсюда растет приемлемое отношение к миграции и религиозная терпимость, с каковой он описывает происходящие вокруг процессы.
Разумеется, что помимо этих собственных базовых установок он использует массу серьезных работ, включая Уолта и Маршаймера, за что ему можно сказать спасибо и лишний раз отметить редкое для своего возраста и времени хладнокровие.
Из очевидных минусов именно этой работы – поверхностная аргументация, касающаяся положения РФ и условных союзников в мире пост-2022.
Поражение Запада на практике выглядит общим снижением жизненных стандартов, догнавших в первую очередь тех, кто раньше к ним пришел. Изоляция и консервация могут служить источником замедления естественных процессов, но не их реверса.
Enfant terrible французской публицистики Эммануэль Тодд и не думает в свои 73 откладывать бойкое перо в сторону.
«Поражение Запада» – логичное продолжение нескольких его работ, в частности «После Империи», увидевшей свет, страшно сказать, в 2003 году. Непосредственно под впечатлением 9/11.
Он всё также бодро ведет сопротивление по знакомым направлениям. Почти 50 лет он следует нескольким стандартам, которые ни разу его не подвели.
Во-первых, это антиимпериализм, небрежно закамуфлированный под Валлерстайна, но являющийся по сути принципиальной позицией автора.
Собственно, Тодд, как демограф, стал известен своими предсказаниями о падении советского союза задолго до наступления часа X в контексте исследования младенческой смертности. Именно она до сих пор используется социологами в Европе, как показатель здоровья государственного организма.
И, да, в «Поражении Запада» ему уделено достаточно места.
Во-вторых, Тодд известен своими работами о связи протестантизма (в целом религии) со структурой семьи и устойчивостью общественных институтов. Это увлекательная и для своего времени – 1980-1990-е, – тема, до сих пор им вполне востребованная. Одна из потенциальных претензий, которые мог бы предъявить к книге внимательный читатель как раз заключается в произвольном изменении масштаба рассматриваемых событий. Это характерный для всей современной публицистики прием особенно заметен у такого эрудита, как Тодд. Он часто подбирает удобную аргументацию для уже казалось бы доказанной точки зрения.
В-третьих, и это интересно, Тодд последовательный противник концепции Хантингтона. Он не считает, что существует цивилизационный выбор (привет евразийство!), скорее существует взаимная диффузия культур в зависимости от того, на какой временной шкале мы находимся. Отсюда растет приемлемое отношение к миграции и религиозная терпимость, с каковой он описывает происходящие вокруг процессы.
Разумеется, что помимо этих собственных базовых установок он использует массу серьезных работ, включая Уолта и Маршаймера, за что ему можно сказать спасибо и лишний раз отметить редкое для своего возраста и времени хладнокровие.
Из очевидных минусов именно этой работы – поверхностная аргументация, касающаяся положения РФ и условных союзников в мире пост-2022.
Поражение Запада на практике выглядит общим снижением жизненных стандартов, догнавших в первую очередь тех, кто раньше к ним пришел. Изоляция и консервация могут служить источником замедления естественных процессов, но не их реверса.
Квантование смыслов
По своим исследовательским нуждам заглянул в «Библиотеку журнала исследования социальной политики», да так там и остался на пару дней. Освоил небольшой сборник статей «Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения».
Самое интересное, как часто бывает, это библиография, но встречаются любопытные фрагменты.
Например, рассказ о американского профессора социологии о работе мебельном производстве в Коми (период 1993-1995 гг.). С целью раскрытия марксистских законов в переходные периоды. Это знаменитый Майкл Буравой.
Работал он не только в РФ, но и в США. Полевое исследование в классическом смысле слова.
«Во-первых, каким образом менеджеры добиваются сотрудничества рабочих в производстве прибавочной стоимости? Почему рабочие должны приносить капиталистам больше, чем необходимо для их собственного воспроизводства?
Использовав Англию XIX века как лабораторию, Маркс объяснил извлечение прибавочной стоимости через принуждение, потребность в выживании и, стало быть, страх перед потерей работы. Я же, имея в виду организованный сектор послевоенной Америки, утверждал, что менеджмент редко мог выкидывать своих рабочих на улицу, когда заблагорассудится, а там, где он мог это делать, воздействие этого смягчалось пособием по безработице и альтернативными возможностями занятости. Для извлечения прибавочной стоимости требовались более тонкие средства.
Следовательно, там, где Браверман видел в монополистическом капитализме консолидацию деградации труда, я увидел в нем новую технику регулирования работы – технику, в которой согласие преобладает над принуждением.
Этот анализ напрямую привел меня ко второму вопросу: какова роль производства в формировании рабочего класса? Мне показалось сбивающим с толку, что при изучении класса для себя, класса как актора, уделялось так много внимания царству надстроек – образованию, политическим партиям, идеологиям и, прежде всего, государству. Это было все равно, что пускать телегу впереди лошади. Если производство не было плавильным тиглем классообразования, то значимость надстроек должна видеться в совершенно ином свете. Они больше не существуют как противодействие политическим вызовам, исходящим из нутра экономики. Мое исследование показало, что царство производства имеет собственные надстройки; сначала я назвал их внутренним государством, а позднее стал называть политическими и идеологическими аппаратами производства или, шире, режимом производства. Были идеологические эффекты трудового процесса, но были также и особые аппараты, регулирующие трудовой процесс и формирующие политику производства.»
«С 12 июля 1974 года – того дня, когда я приступил к работе на Объединенном машиностроительном заводе Южного Чикаго, – я не уставал поражаться тому, насколько усердно работали мои коллеги-станочники. Я намеренно говорю «они», поскольку прошло несколько месяцев, прежде чем я смог угнаться за ними. Казалось, никаких здравых оснований для всех этих усилий не было. Конечно, как сказал бы мой поденщик, «никто тебя здесь не подгоняет, работаешь под свою ответственность». Более того, система сдельной оплаты труда гарантировала каждому минимальный заработок. Решения о повышении по службе или переводах на другие места принимались в приказном порядке, и предпочтение при этом отдавалось опыту и старшинству, а вовсе не усердию. Так почему же каждый рвался вон из кожи, чтобы произвести эти дополнительные единицы продукции, приносившие лишь незначительное повышение дохода?»
Дальше была Венгрия, Польша, а потом и Россия.
По своим исследовательским нуждам заглянул в «Библиотеку журнала исследования социальной политики», да так там и остался на пару дней. Освоил небольшой сборник статей «Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения».
Самое интересное, как часто бывает, это библиография, но встречаются любопытные фрагменты.
Например, рассказ о американского профессора социологии о работе мебельном производстве в Коми (период 1993-1995 гг.). С целью раскрытия марксистских законов в переходные периоды. Это знаменитый Майкл Буравой.
Работал он не только в РФ, но и в США. Полевое исследование в классическом смысле слова.
«Во-первых, каким образом менеджеры добиваются сотрудничества рабочих в производстве прибавочной стоимости? Почему рабочие должны приносить капиталистам больше, чем необходимо для их собственного воспроизводства?
Использовав Англию XIX века как лабораторию, Маркс объяснил извлечение прибавочной стоимости через принуждение, потребность в выживании и, стало быть, страх перед потерей работы. Я же, имея в виду организованный сектор послевоенной Америки, утверждал, что менеджмент редко мог выкидывать своих рабочих на улицу, когда заблагорассудится, а там, где он мог это делать, воздействие этого смягчалось пособием по безработице и альтернативными возможностями занятости. Для извлечения прибавочной стоимости требовались более тонкие средства.
Следовательно, там, где Браверман видел в монополистическом капитализме консолидацию деградации труда, я увидел в нем новую технику регулирования работы – технику, в которой согласие преобладает над принуждением.
Этот анализ напрямую привел меня ко второму вопросу: какова роль производства в формировании рабочего класса? Мне показалось сбивающим с толку, что при изучении класса для себя, класса как актора, уделялось так много внимания царству надстроек – образованию, политическим партиям, идеологиям и, прежде всего, государству. Это было все равно, что пускать телегу впереди лошади. Если производство не было плавильным тиглем классообразования, то значимость надстроек должна видеться в совершенно ином свете. Они больше не существуют как противодействие политическим вызовам, исходящим из нутра экономики. Мое исследование показало, что царство производства имеет собственные надстройки; сначала я назвал их внутренним государством, а позднее стал называть политическими и идеологическими аппаратами производства или, шире, режимом производства. Были идеологические эффекты трудового процесса, но были также и особые аппараты, регулирующие трудовой процесс и формирующие политику производства.»
«С 12 июля 1974 года – того дня, когда я приступил к работе на Объединенном машиностроительном заводе Южного Чикаго, – я не уставал поражаться тому, насколько усердно работали мои коллеги-станочники. Я намеренно говорю «они», поскольку прошло несколько месяцев, прежде чем я смог угнаться за ними. Казалось, никаких здравых оснований для всех этих усилий не было. Конечно, как сказал бы мой поденщик, «никто тебя здесь не подгоняет, работаешь под свою ответственность». Более того, система сдельной оплаты труда гарантировала каждому минимальный заработок. Решения о повышении по службе или переводах на другие места принимались в приказном порядке, и предпочтение при этом отдавалось опыту и старшинству, а вовсе не усердию. Так почему же каждый рвался вон из кожи, чтобы произвести эти дополнительные единицы продукции, приносившие лишь незначительное повышение дохода?»
Дальше была Венгрия, Польша, а потом и Россия.
«Волшебное существование «Полярной мебели» дало ее генеральному директору достаточно самоуверенности, чтобы меня нанять, тогда как все другие места захлопывали передо мной двери. На цеховом уровне, однако, дело обстояло иначе. Здесь чувствовалось отсутствие восторга по отношению ко мне, и я был отлучен от большинства коллективных деятельностей. В то время я рассуждал, что слишком уж я странен для людей, чтобы они меня приняли, – какой-то непонятный американский профессор, захотевший поработать в цехе. Мои товарищи по работе в жизни не встречали американцев, за исключением такого странного, как я. Мой русский язык был в зачаточном состоянии, а отсутствие сноровки опустило меня в самый низ статусной иерархии.»
В общем, если вы чего-то не видели в жизни, то вот вам аттракцион: «Жить в капитализме, путешествовать через социализм». Исследование в стиле позапрошлого века.
В общем, если вы чего-то не видели в жизни, то вот вам аттракцион: «Жить в капитализме, путешествовать через социализм». Исследование в стиле позапрошлого века.
Профессиональная пропаганда добра
В преддверии президентский выборов взял в руки только что вышедшую «Войну» Боба Вудворда.
Дата выхода этого изящного шедевра велеречивости совершенно не случайна. Сопротивление светлых сил темным никогда не было так мастерски отражено.
Всё-таки старый конь никогда не портит борозды, профессионал.
Вудворд утверждает разницу между Демократическим лагерем и Республиканским на уровне ценностных ориентиров, а не действий конкретных лиц. Последних он критикует, по-журналистки жестко.
В целом, всегда можно говорить об исторических событиях, как невозможности реализовать весь потенциал … в силу слишком сильной идеализации исполнителей этой воли. Собственно, политик-практик и отличается от политика-теоретика умением вписаться в обстоятельства непреодолимой силы.
Это вовсе не означает идеализацию Трампа. Наоборот, необходимо сравнивать «яблоки с яблоками», а не пытаться судить одних за намерения, а других за поступки.
Вудворд опять-таки не скрывает фактов (большая редкость в наши дни) и описывает реакцию финансового директора Microsoft Кевина Скотта (активиста Демпартии), на «пугающие» отклонения Байдена, «как у 87-летнего маразматика».
И автор совершенно не стесняется в выражениях по поводу катастрофического вывода войск из Афганистана. Именно Белый Дом вывел все войска с авиабазы Баграм, прежде чем обеспечить безопасность оставшихся американских граждан и военных.
Вудворд упоминает о переговорах между Байденом и Путиным в Женеве, а далее пишет про апрель 2021 года, когда президент США уже намекнул президенту РФ, что цена вторжения на Украину – ряд экономических противовесов и высылка дипломатов. Там же за кулисами появилась оценка Путиным Байдена как дряхлого, ничего не понимающего старика.
19 января 2022 года Байден объявил, что примет «незначительное вторжение» на Украину.
Тогда же, как описывает Вудворд, Байден зашел так далеко, что публично заявил, что не будет поставлять американские F-16 Украине. И так далее. То есть прямая провокация.
К прегрешениям Трампа же относится, в частности, помощь России во время эпидемии. Понятно, что автор не ставит здесь знак равенства, но интонационная поддержка, к сожалению, присутствует.
Слаб человек.
В преддверии президентский выборов взял в руки только что вышедшую «Войну» Боба Вудворда.
Дата выхода этого изящного шедевра велеречивости совершенно не случайна. Сопротивление светлых сил темным никогда не было так мастерски отражено.
Всё-таки старый конь никогда не портит борозды, профессионал.
Вудворд утверждает разницу между Демократическим лагерем и Республиканским на уровне ценностных ориентиров, а не действий конкретных лиц. Последних он критикует, по-журналистки жестко.
В целом, всегда можно говорить об исторических событиях, как невозможности реализовать весь потенциал … в силу слишком сильной идеализации исполнителей этой воли. Собственно, политик-практик и отличается от политика-теоретика умением вписаться в обстоятельства непреодолимой силы.
Это вовсе не означает идеализацию Трампа. Наоборот, необходимо сравнивать «яблоки с яблоками», а не пытаться судить одних за намерения, а других за поступки.
Вудворд опять-таки не скрывает фактов (большая редкость в наши дни) и описывает реакцию финансового директора Microsoft Кевина Скотта (активиста Демпартии), на «пугающие» отклонения Байдена, «как у 87-летнего маразматика».
И автор совершенно не стесняется в выражениях по поводу катастрофического вывода войск из Афганистана. Именно Белый Дом вывел все войска с авиабазы Баграм, прежде чем обеспечить безопасность оставшихся американских граждан и военных.
Вудворд упоминает о переговорах между Байденом и Путиным в Женеве, а далее пишет про апрель 2021 года, когда президент США уже намекнул президенту РФ, что цена вторжения на Украину – ряд экономических противовесов и высылка дипломатов. Там же за кулисами появилась оценка Путиным Байдена как дряхлого, ничего не понимающего старика.
19 января 2022 года Байден объявил, что примет «незначительное вторжение» на Украину.
Тогда же, как описывает Вудворд, Байден зашел так далеко, что публично заявил, что не будет поставлять американские F-16 Украине. И так далее. То есть прямая провокация.
К прегрешениям Трампа же относится, в частности, помощь России во время эпидемии. Понятно, что автор не ставит здесь знак равенства, но интонационная поддержка, к сожалению, присутствует.
Слаб человек.