Дорогие друзья!
Благодарю всех, кто поучаствовал в сборе на новую книгу аввы Эмилиана для оптинской братии! Спаси Вас Господи!
Очередной сбор на книги можно считать закрытым. Мне, как всегда, хотелось бы больше книг, но как Господь благословляет, так и хорошо! Сегодня забрал 13 книг в СДЭКе и 8 книг в пункте Ozon. Всего удалось приобрести 21 книгу аввы Эмилиана (Вафидиса) "Слово о трезвении. Толкование на "слово о трезвении и молитве" преподобного Исихия Иерусалимского" часть 3.
Сегодня начну переписывать имена в записки, а завтра, надеюсь, отнесу первые книги в Оптину. Книги не самые тяжёлые, так что штук 8-9 точно отнесу.
Так же постараюсь в ближайшее время поделиться небольшими отрывками, как из предыдущего 2 тома, так и из новой, третьей части книги. Читать слова аввы Эмилиана для меня нескончаемое удовольствие!

Храни Господь и Матерь Божия всех наших книжных благодетелей и доброделателей! Помощи и милости Божией всем нашим детям и внукам! Посети, Господи, Твоею благодатью всех болящих и страждущих наших близких! Спаси и сохрани Господи наших воинов, на поле брани за отчизну нашу Российскую стоящих!

Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

МИР ЗЕМНОЙ КРАСОТЫ

Чем больше слепота испорченной и горделивой души, тем больше в ней спеси и самодовольства и, что страшнее всего, неприязни и ненависти к честности и кротости смиренной души. Встречаясь с разными людьми, мое сердце начало инстинктивно избегать злых и испорченных людей, но своего собственного зла - скрытой гордости и своей испорченности еще не могло видеть, потому что глаза сердца оставались еще слепы. Для их полного прозрения Бог иногда попускает весьма неприятные встречи, подобные горькому лекарству. Чем дальше мы удаляемся от Христа, тем сильнее в нас искажается образ Божий, но чем ближе мы ко Христу, тем яснее становится для нас, какими мы должны быть. Грех - это искаженное подобие свободы человеческого духа, ищущего наслаждения в своем рабстве греху. Уходя от света истины, мы уходим в мир теней, а став тенью, трудно вернуться в мир благодати, ибо истинная Жизнь пребывает лишь в ней, избрав благодать Своей обителью. Совершение греха зачастую требует сообщников, но совершение добра нуждается лишь в одном Боге.

Каждый значимый для души опыт дается нелегко, но именно он и есть лучшее ее приобретение. Смиренная душа естественно высока в Боге, а гордая душа - жалкая имитация этой смиренной высоты. Ревнующим о своей славе мешает жить слава Божия. Жаждущим власти становится помехой владычество Бога. Внушающим страх ненавистно могущество Божества. Ищущие телесных наслаждений отвергают любовь к Богу и кощунствуют над ней.
Любопытствующие жаждут познать никчемные вещи мира сего, но стремящиеся к Богообщению почитают это тщетой и бессмысленным занятием. Невежество желает притвориться простотой. Глупость прикидывается проницательностью. Лень хочет казаться спокойствием. Мстительность желает предстать праведным гневом. Все это делается ради того, чтобы не потерять этот тленный мир и накопленные в нем богатства, которые точит червь и пожирает тля. Лишь в Тебе, Боже, ничего не теряется и все обретает свой истинный смысл, ибо только в Тебе, Господи, полнота всего во всем!

Монах Симеон Афонский. "Птицы небесные", Том I.

Просите молитв о вас, то молюсь, как и о всех, но сами больше молитесь, не ленитесь, потому что молитва есть пища души. Не морите же души ваши голодом, лучше пусть тело голодает. Не осуждайте никого, всех прощайте. Считайте себя худшими всех на свете и спасены будете. Как можно больше смалчивайте.

Преподобный Иосиф Оптинский.

"...Недавно ко мне в каливу зашли два католика-архитектора из Рима... Что такое Православие они не понимали, но настроены были по-доброму. «Почему, – спросили они меня, – монахи сидят здесь? Почему они не идут в мир на общественное служение?» – «А разве, – ответил я, – маяки не должны стоять на скалах? Что, прикажете им переехать в города и подключиться к работе уличных фонарей? У маяков своё служение, у фонарей своё». Монах – это не лампочка, которая висит над городским тротуаром и светит пешеходам, чтобы те не спотыкались. Монах есть далекий маяк, утверждённый высоко на скалах и своим сиянием освещающий моря и океаны для того, чтобы корабли шли верным путем и достигали Бога – пункта своего назначения."

Старец Паисий Святогорец.

www.zhabyn.ru

На фото: Настоятель Свято-Введенского Макарьевского Жабынского мужского монастыря игумен Назарий (Рыпин) и схиархимандрит Илий (Ноздрин).

#этот_день_в_истории_Оптиной_пустыни

Игумен Илий становится духовником Оптиной пустыни

13 февраля 1989 года в день памяти бессребренников и мучеников Кира и Иоанна и свт. Никиты Новгородского поздно вечером в обитель возвратился отец наместник архимандрит Евлогий, долгое время проходивший реабилитацию после автомобильной аварии. Большая часть братии встретилась с отцом Евлогием и имела с ним беседу о вопросах внутренней жизни монастыря. Вместе с отцом наместником в обитель приехал игумен Илиан (Илий), много лет проживший на Афоне в русском Пантелеимоновом монастыре. На следующий день о. Евлогий представил о. Илиана (Илия) братии как нового духовника, назначенного в Оптину пустынь.

БЛАГ ТЫ, ГОСПОДИ.

Благодарю я милость Твою: Ты излил на меня Духа Твоего Святого и дал мне вкусить Твою любовь ко мне, столь многогрешному, и влечется душа моя к Тебе, Свету неприступному.
Кто мог бы Тебя познать, если не Ты, Милостивый, Сам благоволишь показать Себя душе? И она увидела Тебя, и познала своего Создателя благого Бога, и ненасытно хочет Тебя всегда, ибо Ты, Милостивый, привлек душу к Тебе любовью, и душа познала Твою любовь.
Ты видишь, Господи, сколь немощна и грешна душа человека, но Ты, Милостивый, даешь душе силы Тебя любить, и страшится душа, как бы не потерять смирение, которое враги стараются отнять от нее, ибо тогда благодать Твоя оставит душу.
Что воздам Господу моему? Я мерзкий, Господь это знает, но я люблю душу свою смирять и любить ближнего моего, хотя он и обидел меня чем. Я всегда молю Господа, чтобы Он Милостивый дал мне любить врагов, и я милосердием Божиим испытал, что есть любовь Божия и любить ближнего, и прошу у Господа любви день и ночь, и Господь дает мне слезы плакать за весь мир. Но если я кого-либо осужу или недобро посмотрю, то слезы пропадают, и душа тогда делается унылая; но я снова начинаю просить у Господа прощения, и Милостивый Господь прощает мне грешному.
Пишу, братья, пред лицем Бога моего: — смиряйте сердца ваши, и узрите милость Господню еще на земле, и познайте Творца небесного, и душа ваша не будет знать сытости в любви.

Из книги архимандрита Софрония "Старец Силуан".

КРЫЛЬЯ ЛЮБВИ

- С отцом Ипполитом я впервые встретился в Псково-Печерском монастыре. Батюшка тогда приехал со Святой Горы, где он провел примерно 18 лет. Запомнился отец Ипполит с длинной бородой, наверное, ниже пояса, которую он прятал под подрясник.
Батюшка Ипполит поразил меня своей простотой своим детским взглядом. На меня смотрел, если можно так выразиться, «глубокомысленный» ребенок, с таким огромным опытом. У некоторых детей бывает такой взгляд, словно бездонное пространство. Такой же взгляд я увидел у отца Ипполита.
Следующая моя встреча с батюшкой произошла в Курско-Белгородской епархии где я впоследствии служил на новом приходе. Я узнал, что отец Ипполит вернулся из Псково-Печерского монастыря и служит под Старым Осколом. Батюшка жил в очень скромном домике, особенно любил разводить «коровок», как он сам ласково их называл. И позже в Свято-Николаевском Рыльском монастыре отец Ипполит благословил разводить коров, что позволило иметь молочные продукты, которые были не только в монастыре, но были доступны и для прихожан.
Как-то я посетил архимандрита Авеля, наместника Иоанно-Богословского мужского монастыря Рязанской епархии. Отец Авель ранее был игуменом Свято-Пантелеймонова монастыря на Святой Горе Афон. Я рассказал ему о том, как на 9-й день после упокоения отца Ипполита крест на его могиле замироточил. Отец Авель не был удивлен этим чудом, а сказал: «Ну, конечно, так и должно было быть по величайшему смирению, величайшей простоте отца Ипполита, ныне новопреставленного. Господь явил Свою милость над его простотой, над его смирением, по его жизни. Батюшка Ипполит был очень мирным и трудолюбивым».
Действительно, отец Ипполит был прост, и эта простота не от людей, происходящих из простого звания, а простота святых отцов.
Отец Ипполит принимал абсолютно всех людей. Я поражался и удивлялся его подвигу, так как батюшка принимал даже бомжей, людей с очень сложными биографиями, часто связанных с преступным миром. Он принимал их в монастыре, не смотря на сложности, которые могли при этом возникнуть. Я поражался любви отца Ипполита и его необыкновенному мужеству. Это даже не просто мужество, а терпение и всеобъемлющая любовь, принимающая как добрых, так и злых людей, по примеру Самого Господа Иисуса Христа. Это была любовь, всегда готовая помочь любому человеку, встречающемуся на пути.
Батюшка Ипполит был человеком, который не мнил о себе, не вменял себе в заслугу своих подвигов служения. Для него истинным служением было то к чему призывал его Господь. Отец Ипполит чуждался славы, избегал и старался не замечать ее. В монастырь приезжали автобусы с паломниками, и именно с целью показать святого человека в монастыре как некое редкое явление в нашем мире, где оскудела святость. Батюшка всех этих людей принимал, воспринимал со всеми их сложностями и грехами. Для него не было различия в том, богатый человек или бедный, образованный или необразованный, в каждом человеке он видел образ и подобие Божие.
Отец Ипполит был наделен от Господа Его благодатью. А Бог есть Любовь. Батюшка был богат этой Божественной Любовью к окружающему миру. Поэтому он так широко, с таким пониманием, с такой заботливостью и сочувствием относился ко всем приходящим к нему.
Святой Апостол Павел в своем послании говорит: «Я оставил все познания в мире, ради дела познания Господа нашего Иисуса Христа». Такая святая простота была у ныне поминаемого нами и, я думаю, находящегося в числе праведников отца Ипполита. У батюшки было то, чему следует учиться нынешним пастырям: милосердие, терпение, смирение, любовь.

Протоиерей Владимир (Волгин).
Из книги «Крылья Любви. Воспоминания об архимандрите Ипполите (Халине)».

"Утром хочется есть? Это растленная природа тянет. Оставь это. Чай пить можно, но без хлеба. И не более, как по три чашки, а четвёртую можно только по нездоровью".

Преподобный Амвросий Оптинский.

НА СВЯТОЙ ГОРЕ

Наконец час настал. Утром 26 сентября 1947 года кораблик неспешно доставил нас из мира к святоименной Горе — как бы от берега временной жизни к противоположному берегу, берегу вечности.
Мы прибыли в Дафни, главную пристань Афона. Сойдя с корабля, мы вместе с немногими другими сели в лодку, которая шла в направлении Малого скита Святой Анны с остановками у каждого монастыря. Когда мы отошли от Дафни, брань диавола обрушилась на меня прямо в лодке. Я смотрел на монастыри и на отцов, как на тюрьмы и заключенных, и говорил сам себе: «Как могут жить здесь эти монахи? Как ты сам это выдержишь? Куда ты теперь идешь?» Я был совершенно не искушенным. До этого я не бывал нигде, кроме как в церкви, на базаре, в мастерской моего отца и дома. Все, что я видел сейчас, было для меня внове. Я никогда до сих пор не путешествовал и не знал, что это такое. И вот теперь я уходил из мира, по своей воле уходил неизвестно куда.
Бесы со всех сторон забрасывали меня помыслами: «Как ты пойдешь туда и затворишься там? Горе тебе! Возвращайся назад!» Я очень плохо чувствовал себя, мне было дурно и телесно, и душевно. Рядом со мной в лодке был один монах. Он пел «Богородице Дево, радуйся!» с «тэ-ри-рэм». У него было прекрасное настроение, а я кипел от помыслов и беспокойства. Я прервал его:
— Отче, где калива Старца Иосифа?
— А почему ты спрашиваешь?
— Я туда направляюсь.
— И для чего ты туда идешь?
— Чтобы стать монахом.
Он окинул меня взглядом с ног до головы.
— Ты для этого идешь туда?
— Да, туда.
— Тебе это место не подходит. Там пост, бдение и поклоны. У тебя рука отвалится от крестных знамений. Там тебе невозможно будет жить: ты ведь доходяга.
Я перед этим долго болел. Меня изводила повышенная температура, и врачи не могли определить, что у меня за болезнь. Каждый день я трудился в столярке, часто работал голодным, и меня мучил жар, так что я стал настоящим доходягой. У меня было только произволение, а сил не было никаких.
— Пусть у меня отвалятся и руки и ноги, но я пойду к Старцу! Где он? Не покажете ли мне?
— Вон, видишь ту гору, маленькую белую каливку? Это там.
Лишь только я увидел каливу, как увидел свет! Там свобода! Там нет тюрем! И у меня сразу прошло все беспокойство. Это была воля Божия — мне туда идти.

На закате мы наконец причалили к пристани Святой Анны. Мертвая тишина, нет ни одного человека. Старец не знал, что я должен приплыть. Тогда там не было телефонов, чтобы сообщить об этом. Вдруг вижу, как один батюшка с торбочкой и палочкой спускается вниз. Это был отец Арсений. Как только я его увидел, так подбежал, положил земной поклон и благоговейно поцеловал его руку.
— Благословите, батюшка.
— Не ты ли Яннакис из Волоса?
— Да, старче. Но откуда вы меня знаете?
— Старец Иосиф знает это от честного Предтечи. Он ему явился сегодня ночью и сказал: «Я тебе привел одну овечку. Помести ее в свою ограду».
И я обратился мыслью к честному Предтече, моему Небесному покровителю, в праздник Рождества которого я родился. Я был очень благодарен святому за заботу обо мне.
Я увидел, как подошел еще один батюшка. Отец Арсений пришел вместе со старцем Корнилием. Отец Арсений сказал мне:
— Мы оставим отца Корнилия здесь внизу стеречь вещи, а сами пойдем наверх, к Старцу, он нас ждет.
Мы поднялись. Какие чувства я испытал! Каким бы талантом кто ни обладал, их не описать!

* * *
Мы взяли с собой самые необходимые вещи и отправились к Старцу. Добрались, когда уже почти стемнело. Мы пришли к каливам, которые первыми встречались путнику, пришедшему в общину Старца Иосифа. Все они находились на крутом склоне горы. Это было основное жилище общины, а калива Старца — чуть поодаль, в более пустынном месте. Вся эта сторона горы была неприступной.
Как только мы подошли к первым каливам — туда, где в пещере была церковка Честного Предтечи, — батюшка Арсений ударил в железное било, подавая сигнал, что мы прибыли. Сразу ударил в свое било и Старец, дав знать, что услышал наш сигнал, и вошел в свою каливу, чтобы творить умную молитву. Мы же пошли отдохнуть.
Это был вечер субботы. Сюда, в пустыню, должен был прийти отец Ефрем из Катунак, чтобы служить литургию. Поэтому отец Арсений сказал мне:
— У нас будет литургия.
— Разбудите меня!
— Хм, ты что, думаешь, мы оставим тебя спать? Ну да откуда же тебе знать, бедняге, куда ты пришел! Теперь тебе придется просыпаться рано.

Я спал в какой-то клетушке между какими-то досками. Диавол послал мне страшный сон. В момент моего пробуждения Старец Иосиф подошел к двери. Он пришел на литургию. Я кричал во сне:
— Мне страшно! Мы разобьемся!
Он открыл окно — дверь и окно были одним и тем же — и спросил:
— Дитя мое, что с тобой случилось?
Откуда мне было знать, что это Старец? Я ответил:
— Отче, не знаю. Мы были на корабле, вошли в какую-то пещеру и чуть не разбились.
Он улыбнулся и сказал отцу Арсению:
— За этого малыша с самого начала взялись бесы. Ну, поднимайся, поднимайся! У нас литургия.
Как только я окончательно проснулся, так понял, что это — Старец, и упал ему в ножки.
— Благослови, Старче!
— Давай, дитя мое, пойдем в пещеру. У нас сейчас будет литургия.
Церковка была такой маленькой, что стасидия Старца касалась иконостаса. Свет был лишь от лампад перед иконами. Две стасидии, одна напротив другой. Меня поставили посредине, между ними.
Там, в церковке, при чуть теплящихся лампадах, познала душа моя светлый образ святого Старца. Это был невысокий человек, не полный и не худой, с большими мирными голубыми глазами. Его некогда каштановые волосы стали седыми, ведь ему тогда было уже пятьдесят лет. Несмотря на то что он не пользовался расческой, не стриг ногтей, его присутствие источало некую благодать, нечто величественное и славное, как если бы это был царь. Поскольку он никогда не мылся, некоторые посетители ожидали дурного запаха и удивлялись, что от него, напротив, исходило тонкое благоухание. Это было чем-то сверхъестественным, поскольку он всегда много трудился и сильно потел.
Внешность его была очень благообразной. Стоило только его увидеть, как сразу успокаивались нервы. Каким он был снаружи, таким был и внутри. Лицо его было приятным, очень приятным. И в церкви он произносил «Господи, помилуй!» сладкозвучно. А как он читал Апостол! Чудо! У него был очень красивый голос. И если мы фальшивили в пении на литургии, он нам задавал тон. Он его не терял.

Когда время от времени он нас звал, чтобы собрать или сказать что-нибудь, я думал про себя: «Неужели этот голос когда-нибудь умолкнет?»

Прежде чем началась литургия, на меня надели подрясничек со столькими заплатками, что никто не знал, какой была его изначальная ткань. Он весил килограммов пять от заплаток и грязи. Но я его надел, и мне казалось, будто я надел нечто царское, очень славное и очень светлое. У меня была такая радость, какой не бывает даже у царя, когда его облачают в царскую мантию. Затем Старец дал мне матерчатый пояс и скуфейку, которая была от нестиранности жесткая, как брезент.
— Постой-ка здесь! — сказал он мне.
Дал он мне и ряску одной святой Старицы, усопшей монахини Феодоры. Я ее надел. Ряска благоухала. В это мгновение вышел из алтаря отец Ефрем взять благословение Старца, чтобы служить литургию, и сказал мне:
— Зачем ты надел рясу? А ну-ка быстро сними ее!
Старец обратился к нему:
— Тише, отец, оставь в покое монашка. Дай нам его разглядеть немного.
У меня еще только пробивались усы. Тогда Старец сказал отцу Ефрему:
— Ну хорошо, подходит для священника. Видишь, я ждал какого-нибудь монаха, чтобы у нас был священник, вот он и пришел.
И пообещал мне:
— Пошьем тебе красивое облачение, когда рукоположим тебя.
Мы еще не успели поговорить толком, а он уже знал, что я могу стать священником. И радовался, что у него будет свой священник, потому что отца Ефрема часто не отпускал отец Никифор.