Bunin & Co

В России уже почти четверть века есть разделение на традиционный и нетрадиционный ислам. Первый государством одобряется и поддерживается. Второй воспринимается как угроза.

Дагестанский закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», принятый в 1999 году, официально продолжает действовать. Равно как сохраняется запрет на деятельность ваххабитских организаций на территории Чечни, введенный Ахмат-Хаджи Кадыровым в 2001 году. Но на практике ситуация сложнее. Организованные военизированные салафитские анклавы (такие как созданные в селениях Карамахи и Чабанмахи в конце 1990-х годов) сейчас невозможны. Но салафизм никуда не исчез, он продолжает существовать, причем если четверть века назад он был популярен в основном среди молодежи, то сейчас прошло время, и его сторонники повзрослели.

Более того, есть вопрос о терминах. Так, запрещен ваххабизм, но строгое следование ему для мусульманина означает переход в ханбалитский мазхаб. А если сторонник салафизма не переходит в него, то он может заявить, что не является ваххабитом. И, следовательно, не подпадает под официальные запреты. Поэтому многое зависит не от документов, а от практики – и ситуация с салафизмом в Чечне (где существует жесткая управляемость из одного центра и никакая легальная или полулегальная деятельность салафитов в принципе невозможна) существенно отличается от полицентричного Дагестана, где такая деятельность продолжается.

Да и традиционный ислам в разных частях России (и даже Северного Кавказа) очень разный. Но сочувствие палестинцам носит консенсусный характер – здесь речь идет об идентичности. Однако реакции на конкретные вызовы (например, на израильскую операцию в секторе Газа) могут быть разными, связанными как с культурно-историческими особенностями, так и с социально-экономической ситуацией. Как на Северном Кавказе, где в борьбе с ваххабизмом ставка была сделана на укоренявшиеся столетиями консервативные традиции, ситуация совершенно иная, чем в Татарстане с дореволюционными модернистами-просветителями (такими как Марджани), советской промышленностью и постсоветским Иннополисом. Социальные лифты тоже связаны с разными моделями развития, которые влияют на степень радикализма. Где-то люди штурмуют аэропорт и ищут евреев, а где-то выражают свое мнение в законных рамках.

И не следует априори исходить из того, что любой традиционный ислам носит умеренный характер. Вспомним, что сепаратистское движение в Чечне в 1991 году было поддержано частью суфиев, которых относят именно к традиционному исламу – ваххабиты как реальная сила в республике появились уже позднее. Афганские талибы (признанные террористической организацией) придерживаются ханафитского мазхаба, причем в крайне консервативном варианте (в рамках одного и того же мазхаба могут быть разные точки зрения) и совершенно непримиримы по отношению к ИГИЛу (также признанному террористической организацией). И это тоже надо учитывать при анализе конкретных ситуаций.

Алексей Макаркин

www.group-telegram.com/ms/BuninCo.com/4082

3.2K viewsNov 3, 2023 at 09:59

В России уже почти четверть века есть разделение на традиционный и нетрадиционный ислам. Первый государством одобряется и поддерживается. Второй воспринимается как угроза.

Дагестанский закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», принятый в 1999 году, официально продолжает действовать. Равно как сохраняется запрет на деятельность ваххабитских организаций на территории Чечни, введенный Ахмат-Хаджи Кадыровым в 2001 году. Но на практике ситуация сложнее. Организованные военизированные салафитские анклавы (такие как созданные в селениях Карамахи и Чабанмахи в конце 1990-х годов) сейчас невозможны. Но салафизм никуда не исчез, он продолжает существовать, причем если четверть века назад он был популярен в основном среди молодежи, то сейчас прошло время, и его сторонники повзрослели.

Более того, есть вопрос о терминах. Так, запрещен ваххабизм, но строгое следование ему для мусульманина означает переход в ханбалитский мазхаб. А если сторонник салафизма не переходит в него, то он может заявить, что не является ваххабитом. И, следовательно, не подпадает под официальные запреты. Поэтому многое зависит не от документов, а от практики – и ситуация с салафизмом в Чечне (где существует жесткая управляемость из одного центра и никакая легальная или полулегальная деятельность салафитов в принципе невозможна) существенно отличается от полицентричного Дагестана, где такая деятельность продолжается.

Да и традиционный ислам в разных частях России (и даже Северного Кавказа) очень разный. Но сочувствие палестинцам носит консенсусный характер – здесь речь идет об идентичности. Однако реакции на конкретные вызовы (например, на израильскую операцию в секторе Газа) могут быть разными, связанными как с культурно-историческими особенностями, так и с социально-экономической ситуацией. Как на Северном Кавказе, где в борьбе с ваххабизмом ставка была сделана на укоренявшиеся столетиями консервативные традиции, ситуация совершенно иная, чем в Татарстане с дореволюционными модернистами-просветителями (такими как Марджани), советской промышленностью и постсоветским Иннополисом. Социальные лифты тоже связаны с разными моделями развития, которые влияют на степень радикализма. Где-то люди штурмуют аэропорт и ищут евреев, а где-то выражают свое мнение в законных рамках.

И не следует априори исходить из того, что любой традиционный ислам носит умеренный характер. Вспомним, что сепаратистское движение в Чечне в 1991 году было поддержано частью суфиев, которых относят именно к традиционному исламу – ваххабиты как реальная сила в республике появились уже позднее. Афганские талибы (признанные террористической организацией) придерживаются ханафитского мазхаба, причем в крайне консервативном варианте (в рамках одного и того же мазхаба могут быть разные точки зрения) и совершенно непримиримы по отношению к ИГИЛу (также признанному террористической организацией). И это тоже надо учитывать при анализе конкретных ситуаций.

Алексей Макаркин

BY Bunin & Co