В прошлом тексте мы упоминали мельком, что сообщества, участвующие в протестах, способны «одалживать» свою легитимность протесту (Bandy&Cullenпоправка, Smith 2001; McCarthy, 1996; Ohlemacher, 1992). Например, если в протестах участвует преобладающая в регионе Церковь. Или пожарные. Или учителя. Это уважаемые в обществе группы, и проекты с их участием получают дополнительный вес. А привлекая местные общины жильцов, можно «укоренить» протест в регионе и если не получать поддержку, то смягчить противодействие.
Фрагмент из интервью активиста N2WTO, мистера Хайда:
[Джереми Саймер:] Как насчёт профсоюзного выражения, что студенты были совестью движения? Думаешь ли ты, что студенты как группа имели какое-либо влияние на способы думать и действовать других организаций и секторов?
[Дэвид Хайд:] Я думаю, до некоторой степени — да. И я думаю, что люди видели, студенты легитимизируют более конфликтный или прямой подход, чем мог бы быть легитимизирован иначе. Что я имею в виду — представь, что у нас есть ребята вроде анархистов из Чёрного Блока, и ребята из DAN, которые направляются в деловой район, чтобы прямым действием блокировать деловой район. Думаю, для общества в целом было бы крайне легко списать это на нескольких фриков и радикалов. Даже для профсоюзного движения – списать это на нескольких фриков и радикалов.
В этот момент, когда они видят тысячи студентов, идущих в деловой район во вторник, и сотни студентов, рискующих арестом, и ... кажется, немало людей, кто был арестован, оказались студентами ... Это вдохновило многих из профсоюзов сказать: «Эй, обычные нормальные дети, которые ходят в местную школу, настолько обеспокоены об этих вещах, что они собираются рискнуть заключением в этих ужасных тюрьмах округа Кинг на неделю». Думаю, они определенно сыграли эту роль.
Сделаем абсолютно поверхностное предположение: полезный эффект переноса легитимности мог бы зависеть как минимум от трёх вещей.
Во-первых, очевидно, собственная легитимность группы. Насколько данную общину принимают и уважают в обществе.
Во-вторых, разрыв рутины. Там, где считается, что студентам «положено бунтовать», их участие будет впечатлять меньше. В той степени, в какой протест не выглядит внутренним свойством группы, это удивляет и требует от зрителя переработать представление о происходящем.
В-третьих, это вопрос конкурирующих объяснений. Удивление создаёт напряжённость, объяснение её разрешает. Дэвид Хайд привел одно из возможных объяснений: обычных людей заботят эти проблемы. Но может найтись и другое объяснение. Истории про «украинских мошенников», которые обманом заставляют пенсионеров кидать коктейли Молотова, звучат крайне сомнительно, но выполняют свою функцию: предоставить среднему человеку хоть какое-то объяснение, почему пожилые внезапно становятся радикальными активистами. Теперь-то всё ясно, вопрос закрыт – думает зритель. Это объяснение лишает действующих субъектности, а значит, связанная с ними легитимность работает даже против протеста. Наши дети и наши старики стали жертвами кукловодов! Оппозиционеры же и журналисты принимают полицейскую версию без вопросов, и не работают с поводом, чтобы предложить свои объяснения.
В прошлом тексте мы упоминали мельком, что сообщества, участвующие в протестах, способны «одалживать» свою легитимность протесту (Bandy&Cullenпоправка, Smith 2001; McCarthy, 1996; Ohlemacher, 1992). Например, если в протестах участвует преобладающая в регионе Церковь. Или пожарные. Или учителя. Это уважаемые в обществе группы, и проекты с их участием получают дополнительный вес. А привлекая местные общины жильцов, можно «укоренить» протест в регионе и если не получать поддержку, то смягчить противодействие.
Фрагмент из интервью активиста N2WTO, мистера Хайда:
[Джереми Саймер:] Как насчёт профсоюзного выражения, что студенты были совестью движения? Думаешь ли ты, что студенты как группа имели какое-либо влияние на способы думать и действовать других организаций и секторов?
[Дэвид Хайд:] Я думаю, до некоторой степени — да. И я думаю, что люди видели, студенты легитимизируют более конфликтный или прямой подход, чем мог бы быть легитимизирован иначе. Что я имею в виду — представь, что у нас есть ребята вроде анархистов из Чёрного Блока, и ребята из DAN, которые направляются в деловой район, чтобы прямым действием блокировать деловой район. Думаю, для общества в целом было бы крайне легко списать это на нескольких фриков и радикалов. Даже для профсоюзного движения – списать это на нескольких фриков и радикалов.
В этот момент, когда они видят тысячи студентов, идущих в деловой район во вторник, и сотни студентов, рискующих арестом, и ... кажется, немало людей, кто был арестован, оказались студентами ... Это вдохновило многих из профсоюзов сказать: «Эй, обычные нормальные дети, которые ходят в местную школу, настолько обеспокоены об этих вещах, что они собираются рискнуть заключением в этих ужасных тюрьмах округа Кинг на неделю». Думаю, они определенно сыграли эту роль.
Сделаем абсолютно поверхностное предположение: полезный эффект переноса легитимности мог бы зависеть как минимум от трёх вещей.
Во-первых, очевидно, собственная легитимность группы. Насколько данную общину принимают и уважают в обществе.
Во-вторых, разрыв рутины. Там, где считается, что студентам «положено бунтовать», их участие будет впечатлять меньше. В той степени, в какой протест не выглядит внутренним свойством группы, это удивляет и требует от зрителя переработать представление о происходящем.
В-третьих, это вопрос конкурирующих объяснений. Удивление создаёт напряжённость, объяснение её разрешает. Дэвид Хайд привел одно из возможных объяснений: обычных людей заботят эти проблемы. Но может найтись и другое объяснение. Истории про «украинских мошенников», которые обманом заставляют пенсионеров кидать коктейли Молотова, звучат крайне сомнительно, но выполняют свою функцию: предоставить среднему человеку хоть какое-то объяснение, почему пожилые внезапно становятся радикальными активистами. Теперь-то всё ясно, вопрос закрыт – думает зритель. Это объяснение лишает действующих субъектности, а значит, связанная с ними легитимность работает даже против протеста. Наши дети и наши старики стали жертвами кукловодов! Оппозиционеры же и журналисты принимают полицейскую версию без вопросов, и не работают с поводом, чтобы предложить свои объяснения.
BY Анархия+
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. A Russian Telegram channel with over 700,000 followers is spreading disinformation about Russia's invasion of Ukraine under the guise of providing "objective information" and fact-checking fake news. Its influence extends beyond the platform, with major Russian publications, government officials, and journalists citing the page's posts. Andrey, a Russian entrepreneur living in Brazil who, fearing retaliation, asked that NPR not use his last name, said Telegram has become one of the few places Russians can access independent news about the war. Telegram was founded in 2013 by two Russian brothers, Nikolai and Pavel Durov. The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel.
from ms
