group-telegram.com/empireswilldie/1034
Last Update:
Каждый раз, когда я прихожу в любой этнографический музей, я охуеваю от количества экспонатов — сотни в витринах и ещё сотни тысяч в хранилищах, о чём, конечно, с гордостью заявляют.
В брошюре музея на набережной Бранли (Париж) вырванные из контекста объекты иллюстрируют такую же статистическую информацию — больше 320 тыс. объектов в хранении. В Этнологическом музее Берлина (в Гумбольдт Форуме) — больше 500 тыс. объектов. В не самом большом и известном Rautenstrauch-Joest-Museum в Кёльне — 70 тыс. В этих и других коллекциях западных музеев — 90-95% вообще всего художественного наследия, созданного на африканском континенте (об этом говорят в докладе о необходимости реституции Bénédicte Savoy и Felwine Sarr).
Миллионы объектов находятся в хранилищах западных музеев, доступные только для исследователей из западных же музеев или академии и часто лишённые истории своего “приобретения”.
При этом, когда вопрос касается реституции этих объектов, то счет идёт на единицы. В 2018 году начался процесс возвращения 26 бенинских бронз из коллекции музея Бранли и только в 2021 году они наконец были переданы. 26 объектов — это меньше 0,01% от всей коллекции этого музея.
Одна студентка на моём занятии как-то привела в пример историю тотемного столба народа Хаисла из коллекции стокгольмского музея. Столб был украден у народа департаментом по делам индейцев Канады и продан Швеции в 1929 году. В конце 1980-х начался разговор о возвращении столба, в 2006 году его вернули в поселение Kitamaat. Заканчивая реплику, студентка сетовала, что в этом поселении столб был фактически уничтожен. Как оказалось, она цитировала книжку Ирины Сандомирской, которая говорила о том, что столб “гниёт, как и положено старому бревну”. На самом деле, после возвращения столб был сначала установлен возле торгового центра, где вокруг него собирались люди и слушали его историю, а потом был возвращён на кладбище, недалеко от места, где он был украден (да, и где он находится и сейчас без музейной охраны).
Студентка говорила об возвращении этого объекта, как о его потере, говоря о необходимости сохранения культурного наследия. Приверженцы этого аргумента говорят, что в странах, куда когда-то украденные объекты могут отправиться после реституции, нет надлежащих систем хранения и они просто будут уничтожены. Но о чём мы говорим? О “сохранении наследия” или о сохранении и развитии культур и народов, у которых они были украдены? Ок, столб — один из нескольких десятков возвращённых Стокгольским этнографическим музеем объектов. В его коллекциях и сейчас находится большее 500 тыс. объектов.
После похода в музей на набережной Бранли, мы с другом обсуждали, что музей как институция — это огромный механизм экстракции, выкачивающий тысячи объектов, лишающий их истории и смысла, превращающий их в “наследие” и к тому же в базу для имперской гордости. Пока в модных, хорошо вентилируемых пространствах этих музеев хранятся миллионы украденных объектов, ни о каком “сохранении культур” не может быть и речи. Пока вы видите все эти объекты, рассортированные по регионам и своей функциональности — эти бесчисленные ряды масок, щелевых барабанов, гребней, костюмов и так далее — в стеклянных витринах музеев вашего города, находящегося за тысячи километров от места, где эти объекты были сделаны и использовались, до тех пор это будет означать, что эти культуры продолжают разрушаться и разворовываться, оставаясь источником для экстракции. Вместо того, чтобы построить подобные музеи на территориях, из которых эти государства выкачивали и продолжают выкачивать ресурсы, они строят их на своих набережных, используя, конечно, труд мигрантов из этих же самых странх. Кстати, среди работни_ц музея на набережной Бранли — охранни_ков, смотрител_ьниц, продав_щиц билетов — не было ни одной белой персоны.
BY Empires will die
Share with your friend now:
group-telegram.com/empireswilldie/1034