Казалось бы, между Я и телом должен стоять знак равенства, если не твёрдого, то приблизительного. Тело даёт нам возможность чувственно воспринимать мир, совершать интеллектуальные операции, перемещаться в пространстве и презентовать себя окружающим. Однако уравнять Я со своим телом бывает не так уж просто, поскольку тело — это двойственный объект, который воспринимается одновременно как внешний и внутренний. Именно поэтому оно может быть использовано для снижения психического напряжения, установления границ и даже разрешения проблем идентичности.
Чтобы лучше понять, о чём идёт речь, можно вспомнить, как описывают свой травматичный опыт жертвы сексуального насилия. Часто в их рассказах звучит, что в момент совершения над ними насильственных действий их Я «отделялось» от тела, в воспоминаниях они часто смотрят на происходящее как бы сверху или со стороны. Такая защитная реакция называется диссоциацией, и она призвана сохранить Я в критических ситуациях, когда другие пути заблокированы. Если попытаться представить эту мысль в виде краткой формулы получится что-то вроде: «Даже если кто-то владеет моим телом, он не владеет Мной». Нечто похожее происходит и в состоянии деперсонализации, когда связь между Я и телом вдруг разрывается и человек не может обнаружить себя буквально нигде.
Можно сказать, что такой рассинхрон — вынужденная мера, к которой прибегают всякий раз, когда, чтобы спасти целое, необходимо пожертвовать его частью. Ребёнок учится обходиться с телом (или его отдельными участками) как с внешним объектом, если его опыт взаимодействия с матерью не был достаточно хорош. Если рядом нет взрослого, который помогает хоть как-то оформить хаос ещё не символизированных переживаний, то их источник остаётся скрытым. Грубо говоря, младенец не может понять, откуда исходит боль: от него или от другого, что становится причиной постоянной потенциальной диссоциации между Я и телом. В таком случае, чтобы привести этот механизм в действие, будет достаточно малейшей фрустрации.
К феномену расщепления отсылают самые разные ситуации: селфхарм, пластические операции, психосоматические болезни, ипохондрия, расстройства пищевого поведения, даже пирсинг и татуировки. Механизм примерно такой: тело (или его часть) воспринимается как внешний объект, в который можно «поместить» всю боль и тревогу и таким образом получить доступ к регуляции степени напряжения. Наверняка, вы слышали, что акты самоповреждения или, например, рвота при булимии, обладают неким «седативным» эффектом. Но как такие очевидно деструктивные действия могут приносить облегчение? Дело в том, что зачастую это единственная возможность вернуть себе хоть какой-то контроль, получить власть в ситуации абсолютного безвластия. Кроме того, если границы Я нечёткие, их требуется каждый раз «выстраивать», чтобы банально не распасться на части. Условно, тяга к самоповреждению может быть следствием желания обнаружить Я, нащупать контуры, «вырезать» себя из недифференцированной массы.
Конечно, всё это бессознательные процессы. Часто можно услышать, что вырывание волос или раздирание кожи вокруг ногтей — это просто дурная привычка, от которой нужно избавляться усилием воли, однако такая «привычка» не появляется на ровном месте. Её корни растут из инфантильного опыта отношений со значимым взрослым, в которых не было место дистанции, с помощью тела человек буквально пытается «оторвать» от себя угрожающий поглощением объект, и в то же время сохранить с ним крепкую связь, ведь освободиться от собственного тела невозможно. Кстати, симптомы, переходящие из поколения в поколение, тоже могут быть попыткой установить такую связь.
А ещё манипуляции с телом — это способ создать псевдоидентичность на месте, которое кажется пустым, в этом случае Я приравнивается к тому, что я сделал из своего тела (с помощью тех же татуировок или пирсингов, например). Поэтому прежде, чем искоренять какую-то «дурную привычку» стоит хорошенько подумать над тем, что в конечном счёте займёт её место.
Казалось бы, между Я и телом должен стоять знак равенства, если не твёрдого, то приблизительного. Тело даёт нам возможность чувственно воспринимать мир, совершать интеллектуальные операции, перемещаться в пространстве и презентовать себя окружающим. Однако уравнять Я со своим телом бывает не так уж просто, поскольку тело — это двойственный объект, который воспринимается одновременно как внешний и внутренний. Именно поэтому оно может быть использовано для снижения психического напряжения, установления границ и даже разрешения проблем идентичности.
Чтобы лучше понять, о чём идёт речь, можно вспомнить, как описывают свой травматичный опыт жертвы сексуального насилия. Часто в их рассказах звучит, что в момент совершения над ними насильственных действий их Я «отделялось» от тела, в воспоминаниях они часто смотрят на происходящее как бы сверху или со стороны. Такая защитная реакция называется диссоциацией, и она призвана сохранить Я в критических ситуациях, когда другие пути заблокированы. Если попытаться представить эту мысль в виде краткой формулы получится что-то вроде: «Даже если кто-то владеет моим телом, он не владеет Мной». Нечто похожее происходит и в состоянии деперсонализации, когда связь между Я и телом вдруг разрывается и человек не может обнаружить себя буквально нигде.
Можно сказать, что такой рассинхрон — вынужденная мера, к которой прибегают всякий раз, когда, чтобы спасти целое, необходимо пожертвовать его частью. Ребёнок учится обходиться с телом (или его отдельными участками) как с внешним объектом, если его опыт взаимодействия с матерью не был достаточно хорош. Если рядом нет взрослого, который помогает хоть как-то оформить хаос ещё не символизированных переживаний, то их источник остаётся скрытым. Грубо говоря, младенец не может понять, откуда исходит боль: от него или от другого, что становится причиной постоянной потенциальной диссоциации между Я и телом. В таком случае, чтобы привести этот механизм в действие, будет достаточно малейшей фрустрации.
К феномену расщепления отсылают самые разные ситуации: селфхарм, пластические операции, психосоматические болезни, ипохондрия, расстройства пищевого поведения, даже пирсинг и татуировки. Механизм примерно такой: тело (или его часть) воспринимается как внешний объект, в который можно «поместить» всю боль и тревогу и таким образом получить доступ к регуляции степени напряжения. Наверняка, вы слышали, что акты самоповреждения или, например, рвота при булимии, обладают неким «седативным» эффектом. Но как такие очевидно деструктивные действия могут приносить облегчение? Дело в том, что зачастую это единственная возможность вернуть себе хоть какой-то контроль, получить власть в ситуации абсолютного безвластия. Кроме того, если границы Я нечёткие, их требуется каждый раз «выстраивать», чтобы банально не распасться на части. Условно, тяга к самоповреждению может быть следствием желания обнаружить Я, нащупать контуры, «вырезать» себя из недифференцированной массы.
Конечно, всё это бессознательные процессы. Часто можно услышать, что вырывание волос или раздирание кожи вокруг ногтей — это просто дурная привычка, от которой нужно избавляться усилием воли, однако такая «привычка» не появляется на ровном месте. Её корни растут из инфантильного опыта отношений со значимым взрослым, в которых не было место дистанции, с помощью тела человек буквально пытается «оторвать» от себя угрожающий поглощением объект, и в то же время сохранить с ним крепкую связь, ведь освободиться от собственного тела невозможно. Кстати, симптомы, переходящие из поколения в поколение, тоже могут быть попыткой установить такую связь.
А ещё манипуляции с телом — это способ создать псевдоидентичность на месте, которое кажется пустым, в этом случае Я приравнивается к тому, что я сделал из своего тела (с помощью тех же татуировок или пирсингов, например). Поэтому прежде, чем искоренять какую-то «дурную привычку» стоит хорошенько подумать над тем, что в конечном счёте займёт её место.
BY Magic cave
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. Just days after Russia invaded Ukraine, Durov wrote that Telegram was "increasingly becoming a source of unverified information," and he worried about the app being used to "incite ethnic hatred." In a message on his Telegram channel recently recounting the episode, Durov wrote: "I lost my company and my home, but would do it again – without hesitation." "Your messages about the movement of the enemy through the official chatbot … bring new trophies every day," the government agency tweeted. WhatsApp, a rival messaging platform, introduced some measures to counter disinformation when Covid-19 was first sweeping the world.
from ms
