Про презрение

Хочу поделиться здесь странным жизненным сюжетом.
Всю мою жизнь меня сопровождала неловкость. Вот вроде бы сидим с человеком, чай пьем, а она вдруг возьми и прийди. И уже, почему-то, страшнее что-то высказать и улыбка какая-то выходит уж больно натужная.

Мне долго, пока я только подрастала, казалось, что это все сделала моя юность, что я еще очень многого не знаю, не имею хорошего набора необходимых опытов, и вообще мне же любить тоже непросто, вот я и стесняюсь.

Где-то это правда указывало мне действительность, но где-то обманывало, причем самым подлым образом.
Неловкость, особенно если она, по прошествию большого совместного пути дружбы, до сих пор не покидает наших диалогов - указывает на таинственным образом оселившееся в душе презрение.
Вот оно что! Конечно тут можно начать говорить: «нет и еще раз нет, и вообще стеснительные кроткие люди куда более симпатичны и приятны…». Но пусть я и могу уступить здесь в том, что подчас оно так и бывает, то неподчас (то есть в большинстве обстоятельств) - ищите презрение.
Именно оно, этот хитрый недруг, не позволяет нам сердечно говорить, бесстыдно улыбаться и как следует петь, танцевать и хохотать на публике.

-Ну а зачем петь и танцевать? Они то меня не любят все вокруг, только засмеют - вот и не буду я им петь.
-А с чего ты взял/а, что они тебя не любят?
-С того что они таковы.

Вот теперь понимаете о чем я? Отчего они «таковы», откуда взялись «они», почему они вдруг все разом стали обладать единой волей и зачем они взялись так упорно не любить?
Всем этим разумным вопросам презрение приказывает молчать (такое вот оно ужасно деспотичное к тому же).

Поможет избавиться от этой замысловатой автократии любовь. Она должна быть где-то безрасудной, «вперед себя уже любить». Ведь даже если среди нашего окружения затесался тот, кто действительно нас недолюбливает (какое хорошее слово все-таки), то уже, как мы разобрались выше, небезосновательно.

Такая вот сумбурная исповедь получилась…

Понимание или представление

Понимаешь ли, слово — реальнее снов,
Оно ближе к земле, чем любой из богов.
Стережёт этот мир на дыхания миг,
Понимаешь ли?

Понимаешь ли, представление,
Замыкает нередко презрение.
Будто все же сумеешь
высказать подозрение,
про меня,
стук
дрожащего сердца,
не говорящего
еще,

И всегда
это так, но отчасти лишь.
Там что-то живёт,
Слишком многое вглубь и вширь бережёт.
И подскажет оно одному
из нас,
на секунду один только раз

#отсебятина

Я еще вот что надумала: какая это глупость, что мы иногда вынуждены описывать книги.
Вот например, книга книг - Библия. Какой ужас представить, что кто-то в силах сказать: «Основной посыл книги разворачивается вокруг…».
И хотя так иногда говорят - ужас не проходит.
Это почти так же, как взять и сказать Богу: «Замолчи».
Пока Он усиленно работает над нашим разговором - мы тут принимаемся описывать Его авторские мотивы.
Слишком отсраненная позиция и слишком здесь много холода, такого колючего и неприятного вовсе.

И если хорошо подумать, то с другими авторами, стоит их хоть немного упрямому сердцу полюбить, происходит такая же история. Подле тебя живой человек, а ты его помещаешь в какие-то прямые дороги мысли, постепенно отрываешь от него кусочки и предлагаешь смотреть на них под лупой.

Магия жизни, отношений, которые ее определяют, в цельности и единстве одночасного присутсвия ее полноты.
Хотя это и неизбежно и до определенного момента приходится все-таки говорить, что автор имел ввиду это и это, пусть это будет подсказкой к тому, в каких говорящий с автором находится отношениях.

О падении идолов

Еще один гулкий удар -
это к ногам упал
плоский образ из снов
поржавевших цехов
усталых рабочих
дитя,
Еще более яркий свет
и гораздо упорнее цвет,
стал давить на лицо,
прокатил колесом
по рукам,
Что теперь ничего не сумеют
как следует сжать,
схватить, раздавить,
ударить
Только гладить
пустой горизонт,
что как младенец
доверчиво льнет к ладоням
И тянуться к нему
с подобным напором
собою.

#отсебятина

И всякий раз,
как пред пропастью на краю,
я стою, тебе одному
протянув свою
душу - глупое существо,
не умеющее молчать
правду слова не запятнать
собой
Ты простишь ли за это всё?
Ты сумеешь ли отвечать
этой преданности слепой?
Но, Боже мой,
разве можно измерить то,
что течёт между мной и тобой,
как вода сквозь песок,
сухое ничто,
насыщая?

#отсебятина

Зимний день
и света снова нет.
А где-то наверху
сосед
играет новый менуэт,
роняя ноты
на бетонный
дома силуэт
степенно,
и вокруг благовест разлит,
и труха
от окон заколоченных
плит
улетает к хлеву,
тот, что осью
к звезде,
где родился сегодня
Тот, что станет
ходить по воде.

Из сетей маскировочных
волокна
заплетется
полог
его тихого сна.
И часы онемеют
под землей
в блиндаже,
Первый крик
скажет:
"мир вам"
уже.

#отсебятина

И внезапно явилось с
Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее:
слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!

От Луки 2:13-14

Рождество — день, когда мир вновь загорается огнем любви, давно утерянной во мраке времени. Любовь, однажды принесенная в дар, растекается в жизни, но часто рассыпается, как угли в ветре, если ее не оберечь. Сегодня я вижу, что история этого мира отражается в каждой душе, как в зеркале, и, быть может, мои мысли об этом рождены моей собственной растерянностью.

Этот год одарил меня столь великим счастьем, что оно обожгло мое истощенное сердце, опустошив его от всего, что принадлежало миру вне дара. Теперь я знаю: любовь всегда действует именно так. Она, как семя, посеянное в глубине, изгоняет из сердца все, что слишком свое, слишком личное. Потому любить — страшно.

Любовь ведь — это не что иное, как позволить себя любить, быть раненым, снять с себя броню, обнажить плоть перед неизбежностью боли. Друзья и любимые — не те, кто никогда не подведет, как мы привыкли говорить, «на кого можно положиться». Нет, дружба всегда связана с осознанием того, что наши желания, даже искренние, всегда асимметричны.

Но дар дружбы — это нежность, ласка, способная залечить рану, оставленную углами другого. В этом обещание дружбы: не безупречность, не отсутствие боли, но обещание нежности, когда боль становится неизбежной. Ты и сам обязуешься в ответ дарить только ласку, только тепло.

И вот я смотрю на звезды, которые сегодня особенно щедры в своем сиянии. В ночном небе их множество, и каждая из них, кажется, шепчет древние истины, которые я едва помню, но все же узнаю. Звезды всегда противостоят тьме, сглаживают ее жестокую волю, но в одиночку они бессильны. Их сила — в их невозможной близости друг к другу: звездного усилия и гордости ночного неба.
Может быть, эта невозможность и есть нежность?

С Рождеством вас!

Мой путь возле Тебя

Лишь зима вновь метет
тишину на посту,
стерегущую свет
непришедшего дня.
Лишь слепой ветер рвет
и бросает во тьму
свои шорохи слов —
все напрасно
хранит
лишь безумие стуж
и уколы тоски
тело, слабое для
бесконечных побед,
бесконечного зла.
И на белом холсте —
только линии две:
я иду по земле,
ты идешь по воде,
где-то подле меня.

#отсебятина

Я часто, слишком часто скучаю за Запорожьем.
Наверно он слишком усердно связал свое присутствие в моей памяти с кризисом дома порожденного войной.

В моей памяти, стоит мне вспомнить про мой город, всегда возникает один момент. В какой-то из сумбурных летних дней я закончила читать «Подростка». И выйдя из кафе, в котором было тщательно решено читать именно эту книгу, я услышала как город дышит. Как между шумов автомобилей улица понемногу затихает, и вся как будто выдыхает из себя усталость, причиненную только что пронесшейся спешкой.
Как внезапно редеет поток людей и даже животные, птицы будто прячутся на миг.
А потом вновь вдох и новый шум вплетается в ритм дыхания.

И когда все это оголилось моему взгляду как структура жизни здешнего слишком особенного пространства — где-то внутри мое собственное дыхание подсказало мне никогда доселе не открывавшееся родство.
Я сама дышу в этом же темпе, он навсегда живет здесь, во мне, с моим первым вдохом в стенах запорожского роддома.

Может быть это мистическое переживание покажется вам чудным, но с тех самых пор мне все далее стало открываться, что каждый человек дышит так, как дышит его дом. И сквозь различие темпоральности этой внутренней музыки, растет необитаемая внутренним взглядом динамика отношений.

Недавно мы с Глебом переводили одно из очень странных и провокационных эссе Льюиса «Опастность национального покаяния».
Конечно тут можно много говорить про особый регистр мысли, потаенное переходное пространство между мирами, путешествие к которому прокладывает переводческая работа.
В частности, эти скрытые семантические пазухи вскрывают особенно актуальную сегодня данность.

Покаяние в целом парадоксально, но Льюис совсем уже углубил интенсивность этих парадоксов.
Его особое открытие в этом эссе состоит в том, что сложную заминку внутри вести о раскаянии стоит воспринимать не как препятствие, но как этап.
То есть, чем громче ропщет твоя душа в ответ слову Бога — тем вернее ты идешь.

Льюис приводит в пример момент и из «Жизни Иисуса» Мориака, когда Христос говорит, что следование Ему призывает к ненависти внутри семьи. Все апостолы, кроме Иуды, замолкают в горечи.
Иуда же воспринимает эти слова почти радостно и восхищенно, ему нравится в Боге этот осуждающий человеческую мерзость взгляд.
Эта позиция - духовная патология.
Дела любви решаются с очень тяжелым сердцем и всегда возможность доверять сердцу, льнущему к слову Бога, обнаруживается в духовном пути как грядущая.

На самом деле эта новость - подарочная.
Ведь если сейчас с нами происходит подобная заминка - есть и надежда.
Нежелание каяться - только болезненный этап срастания собственного с тем, что незримо движет уже всем мирозданием.

Часть этого креста уже несет Бог.

Удиви меня небом,
необнятым,
солнцем, приподнятым
кем-то однажды,
целостным, хрупким
дыханием
мира,
не удивляй меня
раной у света
единожды
выходом
к ночи,
где-то в боку.

#отсебятина

​Игры Тьмы
(Порой хочется дать такое название, столь резкое и бескомпромиссное, ведь не стоит всегда уступать другим в их смелости именовать события и явления).

Человек - существо, не принадлежащее себе полностью, ибо значительная часть его естества изливается в мир внешний. Изливается невольно и нечаянно. В этом заключена и великая радость, и глубокая печаль.

Великая радость - потому что ложь не может обрести полную власть. Глубокая печаль - потому что истина становится робкой.
Робость эта происходит из того, что живём мы, лишь догадываясь о себе, о собственной сути. Но, кажется, никто ещё не смирился с таким положением вещей. Иными словами, всех, отчасти или полностью, волнует вопрос о том, как видят их те, кого они любят.
Знают ли любимые эти, что внешнее проявление таит опасные недосказанности? Готовы ли они разобраться с этими недосказанностями, если уже решились полюбить целое?
(хорошая новость в том, что любящие и любимые, видя нас извне, знают и готовы)

В это уязвимое место нашего естества часто приходит опасность. Она таинственна, загадочна и необъятна, говорит загадками и мыслит непостижимо. Она отнимает у нас всякое право на знание о себе. Она убеждает нас, что мы вовсе себя не знаем, что все ключи нашей жизни хранятся в её руках. Все знают эту опасность через облик тех, кто творил подобное. Это ложное учительство. Это игра Тьмы. Враг древний опутывает тайной наше имя лишь затем, чтобы установить власть над нашей жизнью, подчинить нас своей воле. Когда задуманное свершается - мы оказываемся в его власти, в его понимании мира, в его запутанных толкованиях всей полноты нашего Я. И пока это длится, пока робеет истина, никто не осмелится возразить, что ни одно из толкований так и не постигло это Я полностью.

Но всем хорошо известно, что и Творец произносит наше имя как тайну. Это имя приходит вне нашей власти и забирает себе право нас определять лишь затем, чтобы возвысить, даровать смелость быть и становиться. Божественное попечение удивительно прямое и понятное, настолько, что мы порой удивляемся смелости Его знаков и слов в реальности и молитвенном общении.

Конечно, от прямоты случается уставать, иногда хочется кокетничать. В такие моменты ко мне всегда приходит "Сон смешного человека", где первое кокетство главного героя в райском мире породило страшнейшее зло - смерть.
В Эдемском саду случилось нечто подобное: Враг, кажется, всё настаивал, что люди не поняли скрытый смысл слов Отца.

Об уважении

Недавно один близкий нашей семье друг спросил, что значит строить отношения из уважения, не слишком странно ли это.

Вообще это очень точный вопрос.
Всю мою сознательную юность я слышу от «очень взрослых» людей эти, по их мнению, азбучные истины: уважать старших, уважать мужчин, уважать еще кого-то тоже.
Вцелом эта мысль при целесообразном применении не вызывает у меня ропота (а вызывает обычно много что).
Но подобного рода случаи уместности таких воззваний, к сожалению, приходится наблюдать не часто.

Что такое это уважение? Буквально это значит - уделить достаточно (соразмерно) внимания. То есть, в своем основании, это понятие глубоко несамостоятельно, потому как оно предполагает некий задел опыта, к которому его стоит прикладывать.
Если задел скверный - уважения как правило достаточно.

Но с этой разведкой нужно обязательно быть решительнее и задаться наконец уже вопросом: «А можем ли мы требовать уважения?»
Ведь если задел громадный, то оно должно проявляться само по себе как сопутствующее явление.
Конечно на это часто возражают, что достаточность редко очевидна для обеих сторон отношений и не грех про нее иногда остроумно так напомнить через императивы уважения.
Я бы с этим поспорила. Мне кажется, что задел видится недостаточным именно при подобной акцентуации. Потому что любое предъявляемое моральное требование делает получателя ничтожно крохотным перед массивом отправителя. И здесь в этой неравномерности проявляется неравномерность другого порядка - неуважение присутствует как невнимательность к человеческой величине этого получателя. Если выходить уже в этот регистр разговора - стоит привыкать к монотонности. Там вместо полифонии голосов будет звучать только «ты недостаточно меня уважаешь», при том одним сплошным аккордом (мне, кстати, редко встречались любители подобного жанра). Отсюда ощущение недостаточности внимательности, конфликты и споры, суть которых всегда одинаковая.

Предлагаю приглашать такие несамостоятельные понятия, вроде уважения, в сопровождении тщательного анализа целостной картины отношений.
Иными словами, если нас ранит неуважение (говорю из собственного опыта), то за этим всегда обитает нечто более сложное.

Когда заканчивается детство?

Этот вопрос как незваный гость приходит ко мне вечером, находя меня уставшей от разного рода взрослых забот: работа, зарплата, ответсвенность, финансовая грамотность, планирование и т.д.

Мучая мой ум на протяжении многих месяцев, он, все-таки, кое-чего добился.
Мне стало ясно: детство проходит тогда, когда человек перестает играть с вещами.
Взрослость - это игра, в которой участники забыли про то, что они всего лишь играют. В конце концов, мы приходим в этом мир только затем, чтобы его перерасти.

Мой любимый Вильям Морис, будучи ребенком, играл с кусочками ткани, придумывая им название и смыслы. А (любимый не менее) Клайв Льюис играл с консервной банкой, в которой искусствено был создан маленький сад.
Толкин до последнего вздоха верил в фей.
А Джордж Макдональд убедительно утверждал, что в рояли могут жить ангелические создания.

Много еще у гениальных взрослых есть чудесных странностей.
Возможно, это закономерность.
Во взрослости они точно знали, что играют, не больше да и не меньше.

Птичка, ты помнишь,
что дерзость - не немота,
а движение,
поражение ложного я,
в сущности есть смирение,
И срываясь на шаг,
замирание в восхищении
поначалу схоже с сомнением,
преграждение ли
красота на пути,
Соразмерны в объятьях
создателя все-таки
Ты и другие миры,
обрамленные кружевом
вечной любви,
заблуждаются
среди нитей.

#отсебятина

Теперь скучаю за Харьковом

Все слова обладают уникальным характером.
Есть такие слова, отказывая которым в своих мыслях, ощущаешь их горделивое и обиженное молчание.
Это, например, профетические патетические послания - они крайне обидчивы.
Есть слова, которые замирают перед твоим отказом очень кротко.
Это слова Слова - Христа.

Вот что это такое. Это целый мир собеседников. Но среди их голосов необходимо быть предельно осторожным.
Профетические слова не готовы дать тебе то, зачем ты идешь. Они говорят, что стоит остановиться подле них в ложном смирении. А Христос ведет дальше себя - к Отцу, а Отец к Духу, а тот снова к Христу. И это бесконечный танец.
Поэтому всякие слова должны быть вначале встречены улыбчивой иронией: «Вы всегда будете недостаточны, понимаете ли вы это?»
Это не насмешка, это честность.
Бог определял это как отсутствие лукавства, когда встречал Нафанаила.

Вопросы Данилу

Меня волнует возможность любви
В городе к хриплым вздохам
войны слишком близком
чтобы она была,
Меня волнует луна,
когда она так полна,
ближе звезд наседает
алая,
Меня волнует легкость
признания
в преступлениях,
и наказаниях
никогда не пришедших
в ответ,
Меня волнует и то,
сколько лет
еще жить нам
в мечте о покое,
Меня волнует многое
и такое, что жалит
упорно слагающий
вещи в прямые дороги
разум,
Так что когда оступаешься,
разом рушиться все,
во что верил,
Меня волнует, что нежен
Ты и предельно улыбчиво
верен
на путях этих
шатких особенно,
а чаще ко мне, что
так неуклюже с сомнением
входит
в твой луч
по этой земле
с этой же болью
прочерченный.