Контуры мира начинают постепенно проступать сквозь хмурые тучи войны. Кто-то скажет, что это всего лишь переговоры о переговорах, но плотность этих сигналов всё же беспрецедентна. Даже сам факт телефонного разговора Путина и Трампа уже многое значит. Мысли о мире вновь стали допустимыми. Но, разумеется, не для всех.
Если внимательно прислушаться, больше всего возмущения сейчас исходит вовсе не с линии фронта, а из уютных кабинетов, студий и социальных сетей. Чем дальше от реального окопа, тем громче вопли о «предательстве», «недостаточной жёсткости» и «недопустимости компромисса». Если для одних война — это кровавая рутина, от которой хочется спастись, то для других она давно превратилась в смысл существования. Страшнее всего для них не продолжение боевых действий, а их завершение. Ведь тогда исчезнет их роль — роль тех, кто объясняет, кто прав, а кто виноват, кто достойный человек, а кто «национал-предатель» или «орковская мразь».
В этом смысле оголтелые Z-активисты и сторонники «границ Украины 91 года» (особенно те, что обосновались где-нибудь в Торонто или Варшаве) — зеркальные отражения друг друга. Им, кажется, совсем не нужен мир, им нужна война как подтверждение их правоты. Для них компромисс невозможен, потому что рушит их чёрно-белую картину мира, где есть абсолютное добро и абсолютное зло. Они готовы осуждать жестокость, но только чужую. А если это их сторона, значит, так было надо.
А тем временем, спустя тысячи жизней, мы возвращаемся туда, куда могли прийти ещё в 2022 году в рамках Стамбульских соглашений. Тогда переговоры казались для кого-то невозможными, сегодня — неизбежными. И что, стоили ли эти годы крови, разрушений и экономического краха того, чтобы вернуться к тем же условиям? Те, кто сейчас с пеной у рта требуют «войны до победного конца», будто бы забыли, что даже в самых ожесточённых конфликтах наступает момент, когда стороны садятся за стол переговоров.
Говорят, что худой мир лучше доброй ссоры. Добрых ссор мы уже много веков (а может, и вовсе никогда) не видели, так что странно надеяться, что окончание очередного конфликта вдруг принесёт по-настоящему добрый и устойчивый мир. Да и в любом случае, ссорами добрый мир едва ли приблизить. Особенно если требуют его те, для кого война — это всегда чужая кровь, чужие судьбы, чужие жизни. Их «добрый мир» — это не перемирие, а безоговорочная капитуляция. Но если человечество чему-то и научилось, так это приходить к худому миру после худой ссоры.
Корея — пример. Когда в 1953 году стороны подписали соглашение о перемирии, казалось, что это лишь временное решение. Тогда наверняка тоже нашлись комментаторы, заявлявшие, что «сейчас перегруппируются, и всё начнётся снова», что это мина замедленного действия, что такой мир — это поражение. Но прошло 70 лет, а война так и не возобновилась. Да, напряжение осталось, но миллионы жизней, которые могли быть потеряны за это время, были спасены.
В 90-е генерал Лебедь произнёс слова, которые после начала СВО обрели новую популярность: «Всякие войны, даже если это войны столетние, они все кончаются одним — переговорами и миром. Для меня давно встал вопрос — а стоит ли наградить гору покойников, наплодить вдов, сирот, калек, пустить прахом по ветру труд десятков предшествующих поколений, чтобы всё равно потом сесть и договориться? Может быть, эту нецивилизованную часть вообще исключить?»
Но исключить её никто не хочет. Потому что война — это карьера, социальный капитал, способ самореализации. Война даёт работу экспертам, журналистам, политикам. Для многих она стала централизующим условием их существования: их статус и значимость держатся на конфликте. Их мир — это война.
Поэтому на этом фоне кажется весьма оппортунистским заведомо невыполнимое требование продолжения конфликта до наступления «доброго» мира. Но худая ссора в очередной раз наплодит уродливые компромиссы, с которыми придётся считаться всем, даже философам новых справедливых войн. А вот по-настоящему добрый мир требует совсем иной философии — не той, что перекрашивает карту мира, а той, что ставит жизнь выше идеологии, а людей — выше границ и доктрин.
Контуры мира начинают постепенно проступать сквозь хмурые тучи войны. Кто-то скажет, что это всего лишь переговоры о переговорах, но плотность этих сигналов всё же беспрецедентна. Даже сам факт телефонного разговора Путина и Трампа уже многое значит. Мысли о мире вновь стали допустимыми. Но, разумеется, не для всех.
Если внимательно прислушаться, больше всего возмущения сейчас исходит вовсе не с линии фронта, а из уютных кабинетов, студий и социальных сетей. Чем дальше от реального окопа, тем громче вопли о «предательстве», «недостаточной жёсткости» и «недопустимости компромисса». Если для одних война — это кровавая рутина, от которой хочется спастись, то для других она давно превратилась в смысл существования. Страшнее всего для них не продолжение боевых действий, а их завершение. Ведь тогда исчезнет их роль — роль тех, кто объясняет, кто прав, а кто виноват, кто достойный человек, а кто «национал-предатель» или «орковская мразь».
В этом смысле оголтелые Z-активисты и сторонники «границ Украины 91 года» (особенно те, что обосновались где-нибудь в Торонто или Варшаве) — зеркальные отражения друг друга. Им, кажется, совсем не нужен мир, им нужна война как подтверждение их правоты. Для них компромисс невозможен, потому что рушит их чёрно-белую картину мира, где есть абсолютное добро и абсолютное зло. Они готовы осуждать жестокость, но только чужую. А если это их сторона, значит, так было надо.
А тем временем, спустя тысячи жизней, мы возвращаемся туда, куда могли прийти ещё в 2022 году в рамках Стамбульских соглашений. Тогда переговоры казались для кого-то невозможными, сегодня — неизбежными. И что, стоили ли эти годы крови, разрушений и экономического краха того, чтобы вернуться к тем же условиям? Те, кто сейчас с пеной у рта требуют «войны до победного конца», будто бы забыли, что даже в самых ожесточённых конфликтах наступает момент, когда стороны садятся за стол переговоров.
Говорят, что худой мир лучше доброй ссоры. Добрых ссор мы уже много веков (а может, и вовсе никогда) не видели, так что странно надеяться, что окончание очередного конфликта вдруг принесёт по-настоящему добрый и устойчивый мир. Да и в любом случае, ссорами добрый мир едва ли приблизить. Особенно если требуют его те, для кого война — это всегда чужая кровь, чужие судьбы, чужие жизни. Их «добрый мир» — это не перемирие, а безоговорочная капитуляция. Но если человечество чему-то и научилось, так это приходить к худому миру после худой ссоры.
Корея — пример. Когда в 1953 году стороны подписали соглашение о перемирии, казалось, что это лишь временное решение. Тогда наверняка тоже нашлись комментаторы, заявлявшие, что «сейчас перегруппируются, и всё начнётся снова», что это мина замедленного действия, что такой мир — это поражение. Но прошло 70 лет, а война так и не возобновилась. Да, напряжение осталось, но миллионы жизней, которые могли быть потеряны за это время, были спасены.
В 90-е генерал Лебедь произнёс слова, которые после начала СВО обрели новую популярность: «Всякие войны, даже если это войны столетние, они все кончаются одним — переговорами и миром. Для меня давно встал вопрос — а стоит ли наградить гору покойников, наплодить вдов, сирот, калек, пустить прахом по ветру труд десятков предшествующих поколений, чтобы всё равно потом сесть и договориться? Может быть, эту нецивилизованную часть вообще исключить?»
Но исключить её никто не хочет. Потому что война — это карьера, социальный капитал, способ самореализации. Война даёт работу экспертам, журналистам, политикам. Для многих она стала централизующим условием их существования: их статус и значимость держатся на конфликте. Их мир — это война.
Поэтому на этом фоне кажется весьма оппортунистским заведомо невыполнимое требование продолжения конфликта до наступления «доброго» мира. Но худая ссора в очередной раз наплодит уродливые компромиссы, с которыми придётся считаться всем, даже философам новых справедливых войн. А вот по-настоящему добрый мир требует совсем иной философии — не той, что перекрашивает карту мира, а той, что ставит жизнь выше идеологии, а людей — выше границ и доктрин.
BY Сон Сципиона | ЦРИ
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
But because group chats and the channel features are not end-to-end encrypted, Galperin said user privacy is potentially under threat. Multiple pro-Kremlin media figures circulated the post's false claims, including prominent Russian journalist Vladimir Soloviev and the state-controlled Russian outlet RT, according to the DFR Lab's report. In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback. In 2018, Russia banned Telegram although it reversed the prohibition two years later. One thing that Telegram now offers to all users is the ability to “disappear” messages or set remote deletion deadlines. That enables users to have much more control over how long people can access what you’re sending them. Given that Russian law enforcement officials are reportedly (via Insider) stopping people in the street and demanding to read their text messages, this could be vital to protect individuals from reprisals.
from ms
