NUMINOSUM

​​#философия #лингвистика
Возвращаюсь к платоновским «обликам», ошибочно переводимым как «идеи». Платона, как и предшествовавшую ему философскую традицию, интересует главным образом вопрос о начале (arkhe) всего. Это начало является не только «генетическим» (откуда все пошло), но и онтологически-эпистемологическим (что лежит в основе сущего). Путь к нему открывается через фундаментальный вопрос, который присутствует уже в ранних диалогах, — «что есть сущее?» или «что есть эта вещь или это качество сами по себе?». В принципе мысль Платона в какой-то мере могла бы обойтись и без «обликов-идей» — конечно, это была бы уже другая мысль, но общая направленность вопрошания осталась бы прежней. В ранних диалогах Платон обходится без «обликов-идей» — ему хватает языка «сущего» (to on), «сущности» (oysia), подлинного знания (episteme), природы (physis) и пр. Можно спекулировать по поводу того, зачем они понадобилось в более поздний период. В «Федоне», например, мы видим, что начинается все с вопрошания о том, что есть поистине та или иная вещь (без ссылок на что-то еще), и затем развивается и заканчивается «обликами-идеями». Та область, к которой принадлежат облики по своей сути, — это область правильно мыслимого, и о ней Платон немало говорит и безотносительно к ним. Доступ к мыслимому (nous, noema и все, охватываемое этим полем значений), как я уже указал, возможен не только через концепт облика — в том же «Государстве» вещи, которые отбрасывают тени, как и вся область ноуменального, называются «более подлинным» или «более сущим», чем земные «сущие» (ta onta), т.е. вещи-тени. Хотя притча о пещере в визуальном плане косвенно предполагает онтологический «разрыв» между тенями и всем остальным, все же на уровне языка, как я отмечал, Платон всегда стремится подчеркнуть «связь» между чувственными вещами и областью мыслимого.

Полагаю, именно здесь спрятан ключ от «обликов-идей». Слова idea / eidos (для простоты не различаю их) означают в древнегреческом языке «внешний вид, облик», и они значили именно это на протяжении всей его истории. Мыслители до Платона использовали их для обозначения «обликов» и «форм» вещей, стихий и других философских элементов, однако делали это несистематично, без четкой фиксации в своих учениях (в отличие от physis, logos, oysia, arithmos и пр.). Нельзя сказать, что Платон в полной мере «терминологизирует» idea / eidos, но он явно в средний и поздний периоды своего творчества на них сосредоточен. Эти слова имеют сильную зрительную составляющую (образованы от глагола «видеть», т.е. букв. «вид»), которая часто обыгрывается в диалогах. Вообще сам Платон считал зрение «высшей способностью», дарованной богами для того, чтобы люди могли наблюдать порядок Вселенной и аналогически заключать о ноуменальном порядке (см., напр., «Тимей» 47а-c, «Кратил» 399с). Более того, в «Государстве» (518d) он прямо говорит, что созерцание теней в каком-то смысле подобно созерцанию ноуменального — это одно и то же созерцание, просто направленное не туда.

Думаю, эти и подобные контексты хорошо объясняют, почему Платон привлекает «облики» (idea, eidos) к своим рассуждениям. Для Платона зрение — это больше, чем просто зрение, т. е. в зрении есть кое-что от мышления, но и мышление — это в каком-то смысле узрение внутренним оком. Сформулирую мысль так: облик вещи, ее вид, строй, порядок — это окно в сферу ноуменального. Через «облики» Платон стремится удержать ту «континуальность» между вещным и ноуменальными, которую он удерживает и через другие слова-понятия (особенно через «сущность» и ее связь с «вещами-сущими», ta onta). Это, конечно, не уберегло его от обвинений в дуализме, и некоторые его образы и контексты действительно имеют сильный дуалистический компонент (кстати, в «Пармениде» Платон демонстрирует понимание слабых мест и потенциальной дуалистичности концепта облика-идеи). Тем не менее саму символическую природу этого слова в диалогах Платона нужно учитывать. О том же, почему вообще стал возможен такой ход от «облика» к «мыслимому облику», скажу позже.

www.group-telegram.com/ms/sergey_boroday.com/1163

1.1K viewsOct 9 at 11:50

​​#философия #лингвистика
Возвращаюсь к платоновским «обликам», ошибочно переводимым как «идеи». Платона, как и предшествовавшую ему философскую традицию, интересует главным образом вопрос о начале (arkhe) всего. Это начало является не только «генетическим» (откуда все пошло), но и онтологически-эпистемологическим (что лежит в основе сущего). Путь к нему открывается через фундаментальный вопрос, который присутствует уже в ранних диалогах, — «что есть сущее?» или «что есть эта вещь или это качество сами по себе?». В принципе мысль Платона в какой-то мере могла бы обойтись и без «обликов-идей» — конечно, это была бы уже другая мысль, но общая направленность вопрошания осталась бы прежней. В ранних диалогах Платон обходится без «обликов-идей» — ему хватает языка «сущего» (to on), «сущности» (oysia), подлинного знания (episteme), природы (physis) и пр. Можно спекулировать по поводу того, зачем они понадобилось в более поздний период. В «Федоне», например, мы видим, что начинается все с вопрошания о том, что есть поистине та или иная вещь (без ссылок на что-то еще), и затем развивается и заканчивается «обликами-идеями». Та область, к которой принадлежат облики по своей сути, — это область правильно мыслимого, и о ней Платон немало говорит и безотносительно к ним. Доступ к мыслимому (nous, noema и все, охватываемое этим полем значений), как я уже указал, возможен не только через концепт облика — в том же «Государстве» вещи, которые отбрасывают тени, как и вся область ноуменального, называются «более подлинным» или «более сущим», чем земные «сущие» (ta onta), т.е. вещи-тени. Хотя притча о пещере в визуальном плане косвенно предполагает онтологический «разрыв» между тенями и всем остальным, все же на уровне языка, как я отмечал, Платон всегда стремится подчеркнуть «связь» между чувственными вещами и областью мыслимого.

Полагаю, именно здесь спрятан ключ от «обликов-идей». Слова idea / eidos (для простоты не различаю их) означают в древнегреческом языке «внешний вид, облик», и они значили именно это на протяжении всей его истории. Мыслители до Платона использовали их для обозначения «обликов» и «форм» вещей, стихий и других философских элементов, однако делали это несистематично, без четкой фиксации в своих учениях (в отличие от physis, logos, oysia, arithmos и пр.). Нельзя сказать, что Платон в полной мере «терминологизирует» idea / eidos, но он явно в средний и поздний периоды своего творчества на них сосредоточен. Эти слова имеют сильную зрительную составляющую (образованы от глагола «видеть», т.е. букв. «вид»), которая часто обыгрывается в диалогах. Вообще сам Платон считал зрение «высшей способностью», дарованной богами для того, чтобы люди могли наблюдать порядок Вселенной и аналогически заключать о ноуменальном порядке (см., напр., «Тимей» 47а-c, «Кратил» 399с). Более того, в «Государстве» (518d) он прямо говорит, что созерцание теней в каком-то смысле подобно созерцанию ноуменального — это одно и то же созерцание, просто направленное не туда.

Думаю, эти и подобные контексты хорошо объясняют, почему Платон привлекает «облики» (idea, eidos) к своим рассуждениям. Для Платона зрение — это больше, чем просто зрение, т. е. в зрении есть кое-что от мышления, но и мышление — это в каком-то смысле узрение внутренним оком. Сформулирую мысль так: облик вещи, ее вид, строй, порядок — это окно в сферу ноуменального. Через «облики» Платон стремится удержать ту «континуальность» между вещным и ноуменальными, которую он удерживает и через другие слова-понятия (особенно через «сущность» и ее связь с «вещами-сущими», ta onta). Это, конечно, не уберегло его от обвинений в дуализме, и некоторые его образы и контексты действительно имеют сильный дуалистический компонент (кстати, в «Пармениде» Платон демонстрирует понимание слабых мест и потенциальной дуалистичности концепта облика-идеи). Тем не менее саму символическую природу этого слова в диалогах Платона нужно учитывать. О том же, почему вообще стал возможен такой ход от «облика» к «мыслимому облику», скажу позже.

BY NUMINOSUM