Ощущение, что шторм выдыхается, нарастает. Без лишних слов он понимает, что истинный смысл шторма — в том, что он обнажает, хаос утверждает себя, придавая форму тому, чего не видят глаза.
---
Смотри, мы имеем то, что имеем. Не что-то другое. Не то, что тебе хотелось бы. Но это то, что у нас есть сейчас, и другого не будет. Ты понимаешь?
Если не поймешь, скоро это снова станет другим. Ты должен очнуться.
---
Я не знаю, как отвечать на твои вопросы. Каждый день я наблюдаю за той частью себя, которая не есть я. Это та часть, которая находится здесь. Остальных частей меня здесь нет. Они остались там. Не знаю, как объяснить. Какая-то часть меня сейчас играет в футбол. Другая — с Лукрецией.
---
Та часть меня, которая здесь, — ее нет. Она осталась там. Так что я не здесь. Но и того меня, что остался там, тоже нет. Сейчас я кто-то третий.
---
Одно не равно другому. Ты понимаешь, о чем я? Я и сам толком не понимаю. Не важно, как я к этому отношусь. Я просто не здесь и не там. Не то чтобы меня не было, но я и не тот, что был раньше. Ни то ни се. Так я это чувствую.
---
Снова и снова вижу один и тот же сон. Мне снится, что я в лодке. Я просыпаюсь и обнаруживаю, что все так и есть. И когда это случается, у меня перехватывает дыхание. Я встаю и начинаю ходить, пока не отдышусь. А порой, когда мне снится этот сон, я не могу проснуться. Во сне я очень боюсь не проснуться. Откуда-то я знаю, что, когда проснусь, все будет хорошо. Но когда просыпаюсь, вижу, что все еще в лодке, в другом сне, таком же, как предыдущий. И тогда меня охватывает настоящая паника. Потом я окончательно просыпаюсь, но теперь не знаю, какая реальность настоящая. Кажется, я видел такое в кино. Выхода нет.
---
Пол Линч, «По ту сторону моря»
---
Смотри, мы имеем то, что имеем. Не что-то другое. Не то, что тебе хотелось бы. Но это то, что у нас есть сейчас, и другого не будет. Ты понимаешь?
Если не поймешь, скоро это снова станет другим. Ты должен очнуться.
---
Я не знаю, как отвечать на твои вопросы. Каждый день я наблюдаю за той частью себя, которая не есть я. Это та часть, которая находится здесь. Остальных частей меня здесь нет. Они остались там. Не знаю, как объяснить. Какая-то часть меня сейчас играет в футбол. Другая — с Лукрецией.
---
Та часть меня, которая здесь, — ее нет. Она осталась там. Так что я не здесь. Но и того меня, что остался там, тоже нет. Сейчас я кто-то третий.
---
Одно не равно другому. Ты понимаешь, о чем я? Я и сам толком не понимаю. Не важно, как я к этому отношусь. Я просто не здесь и не там. Не то чтобы меня не было, но я и не тот, что был раньше. Ни то ни се. Так я это чувствую.
---
Снова и снова вижу один и тот же сон. Мне снится, что я в лодке. Я просыпаюсь и обнаруживаю, что все так и есть. И когда это случается, у меня перехватывает дыхание. Я встаю и начинаю ходить, пока не отдышусь. А порой, когда мне снится этот сон, я не могу проснуться. Во сне я очень боюсь не проснуться. Откуда-то я знаю, что, когда проснусь, все будет хорошо. Но когда просыпаюсь, вижу, что все еще в лодке, в другом сне, таком же, как предыдущий. И тогда меня охватывает настоящая паника. Потом я окончательно просыпаюсь, но теперь не знаю, какая реальность настоящая. Кажется, я видел такое в кино. Выхода нет.
---
Пол Линч, «По ту сторону моря»
Мне снова надавала по щекам книжка («По ту сторону моря», Пол Линч), которая удивительным образом вторит давешнему фильму («Маяк», 2019, Эггерс), и если бы мне нравилась конспирология, я бы решила, что между Линчем и Эггерсом происходит такой невысказанный роман крупными мазками, такой роман, который не про похоть и не про земную вот эту страсть глупеньковую, и даже не про любовь, которая выше подъёмного крана и сильнее любого медведя.
Большой роман между искусством и искусством, где ты чувствуешь, что ты — больше не ты, а божья длань, божий промысел, божье пособие учебное и немного божьей искры, а ещё его прах, страх и проклятье.
Что-то делает с тобой нечто превосходящее тебя, то ли пресловутый этот самый бог (с тобой, внутри и снаружи), то ли литература, или кинематограф, или воды до самого горизонта по маковку, луковку, выше всех призрачных колоколен.
Роман, который игра одновременно и в классики, и в бисер, и в поддавки.
— Вот, например, двое мужчин, — мог бы сказать один из двоих мужчин.
— И море, — добавляет другой.
— И море, — веско повторяет первый. — Пусть у них будет всё просто, как ножницы — два кольца, два конца (хотя если смерть становится освобождением, то конец ли это?), а посередине...
— А посередине, — задумчиво подхватывает другой, — пусть будет свет.
— Белый?
— Любой. Каждый.
Любой, каждый и весь невидимый нами свет принимает странные формы. У Эггерса это маяк, хороший кинематографичный маяк, «старинный английский маяк» сказал бы любой, кто его видел, но этого маяка нет и не было, пока Эггерс его не построил. Сразу старинным. И действующим — фанерный, декоративный, с фейковой линзой, но со светом на 25 километров, главное, не начать измерять это во взглядах на две тысячи ярдов, тут не хватит никаких линз, никаких ожогов. Любите ли вы симулякры, хочется спросить мне, но не у кого.
У Линча свет оборачивается испытанием для тщеты непрочных человечьих тушек, и верой, и надеждой, и отсутствием жалости — вот, господа рыбаки, ваш новый мир, у вас есть лодочка, удочка, баечки, рыба, рыба, рыба, рыба, рыба, птички уснули в пруду, и поделки из плавучего мусора. И снова рыба. Одеяло из водорослей сами сделаете? Рыба будет, ты главное жарь. Лодочка, сеточки, такая вот рыбалочка, а вместо одноглазой чайки на маяке — маленькая незримая смерть, кокетливо присевшая на планширь, как терпеливый падальщик. Русалки, кстати, здесь не будет, ты же не думал, что она проведет с тобой целый день? Уплыла к Эггерсу, в грёзы к молодому смотрителю маяка, так что свой мистический опыт придумывайте сами, а не черпайте со дна мировой культуры, как воду из лодочки.
И Эггерс, и Линч так тесно топчутся на одном пятачке, что это становится похоже на танец, две шаги налево, две шаги направо, ещё до всяких там фокстротов и регтаймов, и в этом танце смешивается всё и сразу — лодочки, удочки, ревущий наутофон, чёрно-белые сны, красно-желтые дни, зима, что началась и никак не закончится, греческий миф сменяется мономифом, Иова сменяет Иона, море сменяется морем, свет — светом, а что до ветра, так это совсем другая история, главное чтобы не полный штиль, но и с ним можно справиться.
«Маяк» на КиноПоиске
«По ту сторону моря» на Букмейте
Большой роман между искусством и искусством, где ты чувствуешь, что ты — больше не ты, а божья длань, божий промысел, божье пособие учебное и немного божьей искры, а ещё его прах, страх и проклятье.
Что-то делает с тобой нечто превосходящее тебя, то ли пресловутый этот самый бог (с тобой, внутри и снаружи), то ли литература, или кинематограф, или воды до самого горизонта по маковку, луковку, выше всех призрачных колоколен.
Роман, который игра одновременно и в классики, и в бисер, и в поддавки.
— Вот, например, двое мужчин, — мог бы сказать один из двоих мужчин.
— И море, — добавляет другой.
— И море, — веско повторяет первый. — Пусть у них будет всё просто, как ножницы — два кольца, два конца (хотя если смерть становится освобождением, то конец ли это?), а посередине...
— А посередине, — задумчиво подхватывает другой, — пусть будет свет.
— Белый?
— Любой. Каждый.
Любой, каждый и весь невидимый нами свет принимает странные формы. У Эггерса это маяк, хороший кинематографичный маяк, «старинный английский маяк» сказал бы любой, кто его видел, но этого маяка нет и не было, пока Эггерс его не построил. Сразу старинным. И действующим — фанерный, декоративный, с фейковой линзой, но со светом на 25 километров, главное, не начать измерять это во взглядах на две тысячи ярдов, тут не хватит никаких линз, никаких ожогов. Любите ли вы симулякры, хочется спросить мне, но не у кого.
У Линча свет оборачивается испытанием для тщеты непрочных человечьих тушек, и верой, и надеждой, и отсутствием жалости — вот, господа рыбаки, ваш новый мир, у вас есть лодочка, удочка, баечки, рыба, рыба, рыба, рыба, рыба, птички уснули в пруду, и поделки из плавучего мусора. И снова рыба. Одеяло из водорослей сами сделаете? Рыба будет, ты главное жарь. Лодочка, сеточки, такая вот рыбалочка, а вместо одноглазой чайки на маяке — маленькая незримая смерть, кокетливо присевшая на планширь, как терпеливый падальщик. Русалки, кстати, здесь не будет, ты же не думал, что она проведет с тобой целый день? Уплыла к Эггерсу, в грёзы к молодому смотрителю маяка, так что свой мистический опыт придумывайте сами, а не черпайте со дна мировой культуры, как воду из лодочки.
И Эггерс, и Линч так тесно топчутся на одном пятачке, что это становится похоже на танец, две шаги налево, две шаги направо, ещё до всяких там фокстротов и регтаймов, и в этом танце смешивается всё и сразу — лодочки, удочки, ревущий наутофон, чёрно-белые сны, красно-желтые дни, зима, что началась и никак не закончится, греческий миф сменяется мономифом, Иова сменяет Иона, море сменяется морем, свет — светом, а что до ветра, так это совсем другая история, главное чтобы не полный штиль, но и с ним можно справиться.
«Маяк» на КиноПоиске
«По ту сторону моря» на Букмейте
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
надо со звуком ток