Почему социология — это social sciences, а история — humanities?

У социологов с историками есть одно важное сходство: их исследования ретроспективны. Они, в отличие от экономики, не строят прогнозы, а создают точные описания феноменов, которые уже произошли.

Однажды мне нужно было объяснить первокурсникам разницу между историей и социологией. Сказал, что социология ищет универсальные закономерности. Но это то, что неокантианцы называют номотетическим подходом. Но недавно читал исследование Михаила Соколова про историков из СПб: верные марксизму доктора ист. наук все еще ищут законы исторического развития. С другой стороны, тот же Вебер придерживался идиографического подхода — изучал уникальные особенности исторических фактов (ту же протестантскую этику). И туда же все кейс-стади и этнография. А ведь ещё есть социальная история и историческая социология...

P. S.
Узнал недавно, что у Школы исторических наук Вышки есть канал, где подборки книжек публикуют, дайджесты мероприятий всякие.

Читаю книжку Лин Лофланд "Мир чужаков..." (1973) про поведение в публичном городском пространстве. Это нечто среднее между Гоффманом и Сеннетом, те же темы в тех же театральных метафорах, но не суть.

В 1-й главе описаны встречи аборигенов с европейцами. Так, якобы на о.Ява выброшенную на берег “большую белую обезьяну-бога” приковали к камню, на котором позже найдут нацрапанное по-немецки имя — это был моряк-европеец.

В основе познания Других лежит (стерео)типизация á la Бергер & Лукман: мы соотносим Другого с категорией, после чего воспринимаем его в соответствии с нашими представлениями об этой категории. Моряк настолько не укладывался в категорию человеческого жителей острова Ява, что был принят за обезьяну (и бога).

От себя добавлю симметричный пример, тоже про Индонезию (о. Ява там): Андерсон в "Воображаемых сообществах" пишет, что голландцы-колонизаторы делили там местное население по расам (к ним тогда уже пришла расовая теория), а вот испанцы делили Филиппины на сословия по своему образу и подобию.

Выборы как фрейм

Всех интересуют результаты выборов, но процесс голосования сам по себе интересен.

Уже писал про множественность реальности у Шюца. Так вот, Гоффман эти смысловые миры видит не замкнутыми, а наслаивающимися на повседневность. Эти наслоения определяют то, как люди взаимодействуют и интерпретируют происходящее. Это фреймы. Например, драка может быть фреймирована как игра или спорт, нападение с ножом как пранк, подмигивание как флирт...
Существует 2 типа фреймирования. Сразу на примере выборов:

Транспонирование — это когда голосование воспринимается и проходит не как голосование, а как ритуал, праздник, цирк, грязная политика, борьба за свободу... (выборы как невыборы).

Так, в медиасфере идет борьба пропаганд за то, как фреймировать выборы для избирателей: последний бой добра и зла, заранее проигранная битва...

Фабрикация — это когда вбросы и 'карусели' выдаются за реальные голоса (невыборы как выборы). В электоральных автократиях весь институт выборов работает по этому принципу.

Насилие.
Корабль Тесея тонет

Наш старый ролик про насилие начинается с того, что под насилием в разные эпохи понимали разное.

Понятие насилия родом из полит. философии, где это было публичное, наблюдаемое намеренное действие (нападение, приказ, приговор) лица А в адрес лица В, и В понимал, что его насилуют.

Но левая теория начала все размывать: насилие стало сокрытым от всех, даже от объектов насилия за завесой "ложного сознания". Например, см. пост про символическое насилие у Бурдье. Фуко власть и насилие различал, но Агамбен пишет о биополитике как о насилии. Субъекта насилия заменяет структура: так, нищета и бездомность из-за системного насилия капитализма у Жижека...

Возможно, 'новая этика' не стала бы жупелом, если бы насилие было определено. А тут парадокс корабля Тесея (метафору взял тут): заменив старое определение насилия новым, осталось ли в нем что-то от насилия? Корабль перестраивают на плаву, вот он и тонет, ведь 'старое' насилие левые стали замечать если не реже, то избирательнее

Сегодня, кстати, день социолога. Всем сопричастным мои глубочайшие соболезнования!

Уже писал про гендерные различия в понимании дружбы, их сетевое выражение. Прочитал интересное ревью Г. Аллана по социологии дружбы.

В городах начала ХХ века у рабочего класса друзей... так-то не было, были ситуативные 'mates', привязанные к конкретным локальностям (e.g. к пабу). Дружба была прерогативой среднего класса, который ходил в гости, дружил семьями etc. Рабочий класс:
— избегал обязательств по реципрокации подарками;
— считал дом исключительно приватной сферой;
— разводил круги общения жен и мужей.
Ситуация изменится только к середине века.

Важный сюжет с цифровой медиатизацией — 'сетевой индивидуализм' Уэллмана. С развитием Интернета наши друзья теперь могут не знать друг друга, жить в разных городах, а наша эго-сеть похожа на звездочку. А ведь ряд исследований (даже мое) показывают, что одиночество связано со слабой кластеризацией.

Так, прогнозы Гидденса и Баумана из 90-х о том, что на смену дружбе придет какая-то новая, в терминах Зиммеля, социация, были поспешны, но небезосновательны.

На картинке показано, как дети наследуют полит. взгляды родителей.
0) взгляды наследуются;
1) девушки в целом левее, чем юноши;
2) девушки хуже наследуют от родителей правые взгляды, чем юноши;
3) нет такого, что девушки больше наследуют взгляды от матерей, а юноши — от отцов.

Эти гендерные различия в идеологии трансформируются на протяжении десятилетий. Так, до 90х мужчины были левее женщин, после чего ситуация перевернулась, и с тех пор разрыв увеличивается.

Недавно читал свежую статью А. Земцова и В. Магуна про детерминанты поддержки "сильной руки" (т.е. лидера, который не зависит от парламента и выборов). Кажется (будучи социологом, здесь я выхожу на тонкий лёд), что это штука скорее правая. И вот в их статье женщины это поддерживают меньше мужчин. Но младшие поколения больше старших. Это странно, ведь за счет девушек молодежь левеет.

У Артема Земцова, кстати, тоже есть канал.

Завтра напишу последний экзамен и вернусь к каналу...

Вот поста ради список в жанре Юзефович — “из каких книг [по социологии] вы состоите?”

Фуко «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы»
Пишу уже вторую курсовую про surveillance, мне простительно. А вы знали, что Бентам придумал Паноптикон в России?

Джексон «Человеческие сети: как социальное положение влияет на наши возможности, взгляды и поведение»
Научпоп по сетевому анализу, которого очень не хватало, когда начинал этим заниматься.

Сорокин, Мертон. «Социальное время...»
После нее загорелся социологией времени

Шюц «О множественности реальности»
Когда прочитал в первый раз, снесло крышу.

Блокланд «Сообщество как городская практика»
Тут есть все, что я люблю: город, социальный капитал, сети...

Инглхарт «Неожиданный упадок религиозности в развитых странах»
Это скорее описание данных, попса, но как же он хорош.

Луман «Тавтология и парадокс...»
Как говорилось в том фильме, “мои вкусы довольно специфичны”.

А как у Вас?
(можно не социологию)

Хочу пожелать всем нам в Новом году сохранить и приумножить самое главное — социальные связи, друг друга друг для друга)

С наступающим Новым годом!
🎄🎁 ❄️

Прочитал “Как мыслят институты” Мэри Дуглас. Сумбурно и путано (мозг кипел и у меня, и у ее рецензентов: Латура, Гирца, Козера), но местами интересно.

Дуглас — главная фанатка Дюркгейма в ХХ веке: в основе солидарности общества коллективные представления, единый стиль мышления. Это единство обеспечивается институтами, что задают системы классификаций, с которыми мы соотносим наш опыт. Юм писал, что любые сходства и различия — не природные свойства объектов, а конструкты мышления, и у Дуглас их конструируют институты. Они же определяют, что мы помним и что забываем (полнейший Хальбвакс, память как социальный факт).

Опираясь на философию науки Людвига Флека, она приходит к тому, что выглянуть за пределы институционально заданной картины мира невозможно, даже ученым. Кантианщина, мы такое любим.

В книге собрано в кучу много идей, но это такой винегрет, в котором интересно копаться, но все вместе не очень вкусно.

Алгоритмы убивают общество?

У Антуаннеты Рувруа и Томаса Бернса есть термин «алгоритмическая гувернаментальность». Суть в том, что теперь людьми управляют не люди, а алгоритмы, что приводит к эрозии социального.

Гувернаментальность — термин Фуко, которым он обозначал парадигму управленческих практик, техник власти. Его работы описывают их эволюцию: насилие >> дисциплина >> биовласть >> ...(?)

Авторы продолжают этот ряд алгоритмами. Ещё до Зубофф с ее «надзорным капитализмом» все уже были напуганы профилированием, предиктивной аналитикой и ценовой дискриминацией (ср. «panoptic sort» Оскара Ганди) — страшилка про утрату свободы воли и выбора, ведь интерфейсы определяют поле возможного действия.

Алгоритмы исключают смысл, работая только с непреднамеренным цифровым следом, сводя действия к поведению. Теряется общая норма, у каждого профиля она своя. Лишенные интенциональности и нормативности, мы становимся заточенцами наших алгоритмических профилей и все меньше имеем общего.

Статья 2006 года. Перебор?

Фуко не понял Бентама?

Первая ассоциация с фамилией Фуко — Паноптикон, проект идеальной тюрьмы Иеремии Бентама, где узники не могут избежать всевидящего le regard надзирателя. Фуко считает «паноптизм» основой «дисциплинарного общества», в котором на смену насилию пришла нормирующая власть дисциплины. Чтобы превратить субъектов в «послушные тела», за ними нужен постоянный надзор. Асимметрия власти как асимметрия видимости.

Но! Если почитать самого Бентама, понимаешь: проект Паноптикона — полная противоположность паноптизма Фуко. Для Бентама разница между преступлением и наказанием чисто юридическая, сущностно ее нет. Наказать преступника — удвоить насилие. Поэтому смысл имеют только жестокие публичные казни, чтобы отвадить людей нарушать закон.

Это буквально логика из суверенного общества Фуко, которое должно было сменить паноптическое дисциплинарное. Более того, сам Паноптикон Бентамом задумывался как способ решить проблему незаметности тюремных мук заключенных.

Знал ли это Фуко?