Когда захватили «Крокус», мы курили гашиш с актуальными поэт_ками, ничего не пропагандируя, смеялись и ели зефир в пиковской квартире района текстильщики. Бог не заглядывал в окошко квартиры группы ПИК в текстильщиках, у него были дела в Подмосковье, Мьянме, Украине, Газе, Афганистане, — во всех горячих точках, где не сидят три актуальных поэт_ки и курят гашиш.
Богу снились наши укуренные лица, он вспоминал как дышит первый снег, как автобус останавливается, будто переминаясь с ноги на ногу, и капли пыли взрываются под пристальным взглядом солнца.
Мы слушали Валерия Меладзе и внезаконных рэперов, обсуждали ад локальных скандалов, я вспоминала свою мертвую прабабушку и мертвых детей Осетии — держать равнение на смерть привычно, я вспоминаю, засыпаю без сил.
Когда захватили «Крокус», меня волновал мой вес, институт, цвет волос, бывшие парни и баланс на карте — я не пошла сдавать кровь: плакала и читала.
Я боялась спуститься в метро, слушала радио в отцовской машине: мне было 8, мир казался безмерным и вечным, почти неживым. Возможно, я там и осталась лежать — укуренная и маленькая совсем.
Когда захватили «Крокус», мы курили гашиш с актуальными поэт_ками, ничего не пропагандируя, смеялись и ели зефир в пиковской квартире района текстильщики. Бог не заглядывал в окошко квартиры группы ПИК в текстильщиках, у него были дела в Подмосковье, Мьянме, Украине, Газе, Афганистане, — во всех горячих точках, где не сидят три актуальных поэт_ки и курят гашиш.
Богу снились наши укуренные лица, он вспоминал как дышит первый снег, как автобус останавливается, будто переминаясь с ноги на ногу, и капли пыли взрываются под пристальным взглядом солнца.
Мы слушали Валерия Меладзе и внезаконных рэперов, обсуждали ад локальных скандалов, я вспоминала свою мертвую прабабушку и мертвых детей Осетии — держать равнение на смерть привычно, я вспоминаю, засыпаю без сил.
Когда захватили «Крокус», меня волновал мой вес, институт, цвет волос, бывшие парни и баланс на карте — я не пошла сдавать кровь: плакала и читала.
Я боялась спуститься в метро, слушала радио в отцовской машине: мне было 8, мир казался безмерным и вечным, почти неживым. Возможно, я там и осталась лежать — укуренная и маленькая совсем.
14.08.24
#стишки
BY день собак в кроссовках
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. There was another possible development: Reuters also reported that Ukraine said that Belarus could soon join the invasion of Ukraine. However, the AFP, citing a Pentagon official, said the U.S. hasn’t yet seen evidence that Belarusian troops are in Ukraine. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. The Security Service of Ukraine said in a tweet that it was able to effectively target Russian convoys near Kyiv because of messages sent to an official Telegram bot account called "STOP Russian War."
from nl
