Эхехе

Про старых знакомцев, которых можно встретить в "Вересковое поле: Песнь Ойсина".

Они тут есть, потому что сиды живут достаточно долго для этого.

- Историю о том, за что и почему Гвинор именуется сыном Поэта и Дитя Распри, я придумала в общих чертах где-то к "Вороньим королевам". Мне захотелось провести еще одну параллель между им и Гвинет, его названной сестрой, человеческим ребенком, уведенным в холм. Так что получился Тис, Сын Поэта, носящий вытертый отцов плащ, приемным ребенком людей.

В таймлайне "Верескового поле" Гвинору тринадцать, он классный, смелый парень, имеющий очень смутное представление о своей нелюдской природе. В "Песни Ойсина" у него совсем немного "экранного времени", но можно посмотреть, кто его воспитал таким, какой он полуычился.

- Браннан Шиповник в "Трех вороньих королевах" упоминается мельком и еще более мельком - в "Железе и серебре". Немного появляется в рассказах, но в целом и все. Вообще-то я придумала эту женщину как максимально второстепенного персонажа, на тот случай, если вдруг кто-нибудь поставит по моему сеттингу ролевую игру, чтобы мне было кого там сыграть. Но что-то пошло не так))

И вот, у нее собственный фокал, собственный голос и собственная история, которая очень для меня ценна.

Браннан, та, которая носила щит - по числу прожитых лет очень стара. Она не родилась на острове Брит, она пришла туда из странной, полной мороков земли Ат. Если спросить сиду Шиповник, сколько ей лет, она не сможет ответить. И ее история в "Вересковом поле" она не про битву с фоморами. Оно про войну со времени. Да, сиды не стареют физически, но незримый груз прожитого несут все равно. Выгорание, усталость, вот это все. Браннан справляется с тем, чтобы жить, нууу, довольно не плохо)

- Что касается Кертханы, Короля-Охотника Тары, засранца рыжего, в некоторой степени эта история началась с него. С полета копья через холодную ночь Самйна и страшного голоса, запрещающего приносить жертвы Бездне. А вот как он дошел до жизни такой - это вопрос, на который я в понемногу отвечаю вот как раз в "Песни Ойсина" дальше.

Кстати. Я придумала это после "Жатвы" и после "Королев", но в них оно многое объясняет. Вообще-то Кертхана - провидец. У сына Красной, пророчицы Холмов и Амергина, человеческого колдуна и провидца, просто не было шансов избегнуть подобной участи. И в целом-то это многое объясняет в его поступках, хотя ко всему своему предвидению Охотник относится самым наплевательским образом.

... И тут до этого автора дошло, как забавно ложится на рассказ "Хозяйкино дерево" то, что Кертхана ваще-т провидец. Нет, я раньше об этом не думала

"— Попробуем что-то с этим придумать на обратном пути. Знаешь, Другая сторона так или иначе отравила всех нас, — Бен пожал плечами. — И мы все как-то с этим живём. У кого-то гейс — не иметь жены, кому-то каждый Самайн мерещились рога Охоты. Один парень, Марти Донахью, уже пару лет как ищет женщину, которую видел один раз, в бреду, когда потерял полведра крови. Я сам чуть не поехал крышей вначале. Старый Маккинли говорит, что когда умрёт, его душу заберут сиды и заключат её в меч или в коня, или в гончего пса, потому что когда-то он заключил такую сделку. Не знаю, радует это его или пугает, но умирать Маккинли совсем не торопится."

Кроме персонажей других книг цикла, которые присутствуют в "Вересковом поле" лично, там есть еще вот эти два товарища.

Ойсин их Лери, который приходится предком Томасу Лери, Тому-с-пустыми-руками, арфисту Королевы Холмов. Что с одной стороны с самого начала вызывало у сидов особенное отношение, а с другой - и требования к Тому тоже были соответствующими.

Потому что Том на своего предка очень, вот прямо очень похож. И лицом, и статью, и даром волшебства. Я именно поэтому показываю тут только Ойсина, и не показываю Аймер, которая имеет к Тому ничуть не меньшее отношение. Да, Том Лери потомок того самого Конайре, которого чуть не принесли в жертву на Самайн, и которого няньчили в хомле суровые девы из свиты Охотника. Так и Кертхана за Томом тоже не просто так приглядывал и предлагал договоры с подвохом.

А Доннован из Каэр Ри - предок Керринджеров. Я вот не уверена, что не всрала этот момент лингвистически, но мой мир - мои правила, так что фамилия семьи Рэй происходит именно от названия Крепости Королей. Мне видится в этом нечто максимально забавное - самих правителей Каэр Ри помнят только историки, а потомки колесничего до сих пор зовутся по имени Крепости.

И именно поэтому Уилла Керринджера сиды иногда зовут Лиамом из Каэр Ри. А у сиды Шиповник за прошедшие века вообще совсем никак не поменялся вкус на мужчин))

И тут до меня дошло страшное.

На момент событий "Верескового поля" Ойсину приблизительно 37 лет.

То есть, вот этот крутой чувак, крутой колдун, самый главный филид - почти мой ровесник??

Книжное

Ужасно рада, что в этом году как-то более-менее читаю. То есть, по меркам тех, кто читает много, я читаю по чайной ложке, но в сравнении с теми месяцами, когда в книге я была способна увидеть только фигу, у нас прямо прогресс.

Из прочитанного и запомненного у нас "Остров Сахалин" и "Саспыга", про которые я рассказывала, "Охота на маленькую щуку", дочитанная вот только что, некоторое количество детективов Михайловой, "Акулы из стали" Овечкина в сколько-то томах, еще кое-что, о чем я расскажу отдельно. Точно есть что-то, что я прочитала и забыла, с памятью у меня сейчас так себе. И какое-то исчезающе маленькое количество старого доброго фэнтези.

Перечитываю, например вот, "Путь меча" Олди, которую люблю нежнейше, но не прям быстро. у знакомых выходят книги, которые теоретически могли бы быть мне интересны, но что-то как-то. Зато смотрю в сторону Сальника и попробовать еще что-то из Веркина и Шаинян.

Смешно здесь то, что оно ощущается каким-то более безопасным, что ли. Никто не разрушит твои хрустальные замки, если их нет. Я все-таки очень трепетно отношусь даже не столько к фэнтези, столько к той своей мечте, к той грезе, в которой у эльфийских кораблей серебряные паруса, а Барад-Дур обязательно будет повержен.

Но, конечно, после "Щуки" прямо захотелось навернуть чего-то более классически-фэнтезийного. Задумчиво думаю, насколько быстро меня перегрузит, если я продолжу читать всякое в эту степь, и чем потом после этого разгружать кукушеньку.

Нет, вы посмотрите, какая она пафосная, эта мертвая гвиллионская тетка!

"— Никто не приходит к озеру Лох-Слай, — сказала призрачная женщина, и голос её был эхом горного обвала. — Потому что такой была моя воля при жизни. Никто не ходит через Меч Княгини, потому что это место проклято и отравлено после моей смерти. Никто не осмеливается коснуться меча и щита Королевы Ущелий, потому что она пала. Зачем ты здесь?
— Мне нужна синяя трава, — осторожно проговорила Джил. Босые ноги мёрзли. — Которая размыкает оковы.
— Не всякому даётся эта трава, выросшая там, где моя кровь согрела землю, отравленную холодом Бездны, — женщина покачала головой. — С ножом или без ножа. "

Начала ковырять сюжет второго тома "Верескового поля", а оно интересное)))

"потенциальный лес", говорит он,
стоя по щиколотку в пепле,
по пояс в фиолетовом пламени кипрея,
по грудь в молодых соснах

после лес смыкается над головой
и становится быть

медленно льется солнечное золото
течет по пальцам
капает на струны
пахнет...

он сбивается
этот лес не пахнет ничем
ни расплавленным золотым августом,
ни сырым осенним днем,
ни пеплом и золой, на которых пророс

"ничего не получается", выдыхает он
"ничего"
"объясни мне", шепчет он
"как ты это делаешь?"

"избегай лишних слов", отвечают ему
"скажи, зачем ты назвал этот лес -
всего лишь потенциальным?"

его губы мелко вздрагивают,
начиная перечислять -
самые крупные вероятности с их процентным соотношением,
факторы сложения векторов,
отклонение под действием неустранимых внешних сил,
поправку на...

"ты же не физик", обрывают его
"по крайней мере", поправляются
"здесь и сейчас - не физик;
здесь и сейчас ты поэт
и существуешь не для того,
чтобы посчитать все вероятности,
а для того, чтобы выбрать из них единственную"

вслед за губами начинают дрожать пальцы:
"я думал, что здесь и сейчас я поэт,
а не убийца"

"наши дальние - через пол-континента - родичи", отвечают ему,
"сказали бы, что дхарма кшатрия - убивать других кшатриев,
дхарма поэта - убивать неназванные вероятности,
и в этом нет зла,
лишь исполнение должного"

"но я - не наши дальние родичи", продолжает говорящий
"и я скажу проще: творение стоит дорого;
слово, ставшее плотью, берет кровью;
а теперь - пробуй
или, точнее, - не пробуй"

он касается пепла,
зачерпывает ладонью,
касается лепестков кипрея,
чувствует пальцами, как лепестки сереют,
медленно нащупывает ритм,
открывает рот,
пытается...

не пытается.
говорит.

"шум сосны и звон ручья -
это я,
свист стрелы и взмах копья -
это я,
солнце падает сквозь ветви,
за весной приходит лето,
весь одет корою медной,
ствол растет, ни дня не медля,
пальцы кроны небо тронут,
лес растет, где сгинул город

кто начало бытия?
это я"

Мне тут сказали, что это один из самых стремных моментов в сеттинге.

— Джил! — требовательно позвал Дилан.
Он стоял один на противоположном берегу ручья. Воронья ведьма куда-то делась. Джилл бросилась к нему, спотыкаясь на острых камнях. Опять упала, поднялась на четвереньки. И увидела отражение в ручье.
Та, вторая Джилл беспокойно спала. У неё были сапожки, и плащ, и котомка, а на поясе, едва видимый из-под плаща, висел нож. Что-то важное было связано с этим ножом. Джилл попыталась вспомнить, откуда он вообще взялся. Кто-то дал его ей вместе с сапогами и тёплым плащом, которые она потеряла. Зачем? Джилл не знала. Вернее, знала, но та, другая, спящая, скрытая за мутными тёмными струями ручья.
— Джил! — снова окликнул её Дилан.
Меньше всего ей хотелось снова столкнуться с ним взглядом. Осторожно она поднялась с земли. Увидела, как течет по ладони струйка крови.
— Пойдём со мной, — проговорил Дилан.
Он стоял на другом берегу и, кажется, больше не собирался никуда уходить. И нужно было только перебраться через мутный ручей, через вторую Джил, ворочающуюся во сне, оставить отражение за спиной.
Так делать нельзя. Мысль эта появилась неожиданно и была такой острой, что Джилл так и замерла в полушаге от воды. Во рту стало горько. Это тоже что-то значило, но она не помнила, что.
Дилан смотрел на неё, страшные бельма вместо глаз. Девушка точно знала — сейчас он не дождется её, развернется и уйдет прочь, куда-то за ручей, и там ей не догнать брата никогда. Но переходить ручей, разбить босыми ногами отражение странного двойника казалось ничуть не лучше. Джилл в отчаянии стиснула кулаки.
Нож. Кровь. Горечь. Все это имело какой-то смысл. Что-то нужно было сделать. Она знала, не помнила, что.
Дилан пожал плечами и медленно развернулся спиной к сестре. Джилл закричала.

(с) Мария Гуцол. "Три вороньих королевы"

Плохой стрелок и поэт не лучше,
под ботинками летние лужи,
на виске лепесток жемчужный
с жасминового куста.
Сказка в целом совсем проста:
шел и шел, рифмовал песни,
А стрелял - как совсем не целясь,
попадал всегда в молоко.
Было весело и легко.

А потом в одночасье мир взял и сбрендил.
И кому нужны теперь эти бредни,
эти песни о счастливом конце.
Лишь бы пули ложились в цель.

А слова... Что слова?
Степь горит и горит трава,
наверху голоса вороньи
и изрыта земля воронками.
И летит никому не нужный
лепесток мой маленький и жемчужный.
Дрянь поэт и стрелок не лучше.
Зацветают в апреле груши -
вот и все у меня смысла.

Я сменял бы его на выстрел.
На один безупречный выстрел.
Да никто не берет менять.

Говорят, на линии огня
одного выстрела мало.

(с) Мария Гуцол/Амариэ