Задумалась тут, почему мне так сложно и неприятно с деконструкцией мифа про фейри, сидов и вот эту всю кельтятину.
Дело ведь не только в эскапизме и том, что это мой заветный Неверленд, уберите руки, пожалуйста.
Оно просто и так настолько зыбкое, и того, что мне в этой теме ценно, настолько мало, что куда еще деконструировать.
Тема на поговорить, да
Дело ведь не только в эскапизме и том, что это мой заветный Неверленд, уберите руки, пожалуйста.
Оно просто и так настолько зыбкое, и того, что мне в этой теме ценно, настолько мало, что куда еще деконструировать.
Тема на поговорить, да
И еще вот что забавно. Играю в РИ сейчас я про всякое сложное, типа гуманистических ценностей, читаю - тоже, осмысляю там, вот это все.
Но писать стихи сейчас могу только про проклятых фейри. Даже девчачье страдательное не пишетсяХД
Но писать стихи сейчас могу только про проклятых фейри. Даже девчачье страдательное не пишетсяХД
Один уличный музыкант,
чудаковатый арфист из тех, кому место
в позапрошлом веке, а не на Графтон-стрит,
пытался учить меня жизни.
Говорил мне, ученому, лингвисту и почти поэту,
что я как-то не так все делаю.
Что я запутался в предисловиях,
ссылках и гребаном постмодерне.
А холмы-то...
Холмы-то зелены.
И ветер над ними такой же как тот,
что трепал когда-то
разноцветные волосы Кухулина.
Ну, разве что бензином пахнет,
но человек с хорошей фантазией может этим
и пренебречь.
Говорил, что я могу в жопу
засунуть себе свои умствования, а вот поэзия...
Жаль, говорил, что поэта не вышло.
Поэзия потому что - безумство филидов,
блеск чешуи лосося Финна,
а я эту мудрую рыбу, может, и ел,
но под таким слоем кетчупа...
Многое говорил он, в общем.
Поил меня плохим пивом
и еще какой-то невозможной дрянью,
и все твердил,
что вообще не имеет значения,
есть ли где-то в действительности Остров Яблок,
носит ли туманы как плащ его хозяин,
Мананнан Мак Лир,
и правила ли Мэдб в Круахане.
Это, говорил он, совершенно не важно,
если ты и так
можешь влюбится
в золотой завиток волос на ее шее
и воспеть собственный
Эмайн Аблах.
Я ушел домой то ли пьяный,
то ли со слетевшей кукухой.
Рухнул, не раздеваясь, спать в надежде,
что утром как-то приду в норму.
В доме у меня почему-то пахло яблоками,
а во сне
я целовал ключицу и прядь волос,
как мед золотую.
(с) Мария Гуцол/Амариэ
чудаковатый арфист из тех, кому место
в позапрошлом веке, а не на Графтон-стрит,
пытался учить меня жизни.
Говорил мне, ученому, лингвисту и почти поэту,
что я как-то не так все делаю.
Что я запутался в предисловиях,
ссылках и гребаном постмодерне.
А холмы-то...
Холмы-то зелены.
И ветер над ними такой же как тот,
что трепал когда-то
разноцветные волосы Кухулина.
Ну, разве что бензином пахнет,
но человек с хорошей фантазией может этим
и пренебречь.
Говорил, что я могу в жопу
засунуть себе свои умствования, а вот поэзия...
Жаль, говорил, что поэта не вышло.
Поэзия потому что - безумство филидов,
блеск чешуи лосося Финна,
а я эту мудрую рыбу, может, и ел,
но под таким слоем кетчупа...
Многое говорил он, в общем.
Поил меня плохим пивом
и еще какой-то невозможной дрянью,
и все твердил,
что вообще не имеет значения,
есть ли где-то в действительности Остров Яблок,
носит ли туманы как плащ его хозяин,
Мананнан Мак Лир,
и правила ли Мэдб в Круахане.
Это, говорил он, совершенно не важно,
если ты и так
можешь влюбится
в золотой завиток волос на ее шее
и воспеть собственный
Эмайн Аблах.
Я ушел домой то ли пьяный,
то ли со слетевшей кукухой.
Рухнул, не раздеваясь, спать в надежде,
что утром как-то приду в норму.
В доме у меня почему-то пахло яблоками,
а во сне
я целовал ключицу и прядь волос,
как мед золотую.
(с) Мария Гуцол/Амариэ
Немножко злое. Эта тема выпала на меня из двух разных углов, кажется, хочу об этом поговорить.
Некоторые мои пишущие, но не публикующиеся друзья и знакомые ищут площадки, где бы выкладывать тексты. И натыкаются на то, что мы имеем. Полуголые мужики, кошкодевочки, слабо завуалированная эротика и еще более слабо спрятанная порнуха, нагибающие нагибаторы с размером нагибающей установки на 100500 томов. Честное слово, мне самой иногда бывает неловко от главной страницы сайтов, где я выкладываюсь. И мизинчек как-то сам собой этак оттопыривался по-снобски, и очень хотелось драматически вздохнуть о том, как тяжела моя судьба среди востребованного самиздата.
Потом, к счастью, попустило. Потому что на самом деле вопрос максимально простой. Шашечки или ехать? Вздыхать или иметь место, где можно публиковать книги. А лучше не одно, потому что аудитории разные, функционал разный, ну и вот это все.
Потому что на самом-то деле тебе не нужно ни перед кем отчитываться, почему твоя крутая история лежит на одном сайте с эротическим чтивом про бандитов. "Потому что мне так удобно" - это достаточный ответ. А если для кого-то нет - это вообще не проблема автора. Если моя история нужна, она берется вот здесь. Все остальное - на мой вкус, от лукавого.
И отчитываться перед забредшей на огонек аудиторией сайта - тоже не надо. И даже можно вообще не взаимодействовать, если не хочется, не интересно и тд. И даже банить можно.
Главное - мизинчик обратно затопырить.
Некоторые мои пишущие, но не публикующиеся друзья и знакомые ищут площадки, где бы выкладывать тексты. И натыкаются на то, что мы имеем. Полуголые мужики, кошкодевочки, слабо завуалированная эротика и еще более слабо спрятанная порнуха, нагибающие нагибаторы с размером нагибающей установки на 100500 томов. Честное слово, мне самой иногда бывает неловко от главной страницы сайтов, где я выкладываюсь. И мизинчек как-то сам собой этак оттопыривался по-снобски, и очень хотелось драматически вздохнуть о том, как тяжела моя судьба среди востребованного самиздата.
Потом, к счастью, попустило. Потому что на самом деле вопрос максимально простой. Шашечки или ехать? Вздыхать или иметь место, где можно публиковать книги. А лучше не одно, потому что аудитории разные, функционал разный, ну и вот это все.
Потому что на самом-то деле тебе не нужно ни перед кем отчитываться, почему твоя крутая история лежит на одном сайте с эротическим чтивом про бандитов. "Потому что мне так удобно" - это достаточный ответ. А если для кого-то нет - это вообще не проблема автора. Если моя история нужна, она берется вот здесь. Все остальное - на мой вкус, от лукавого.
И отчитываться перед забредшей на огонек аудиторией сайта - тоже не надо. И даже можно вообще не взаимодействовать, если не хочется, не интересно и тд. И даже банить можно.
Главное - мизинчик обратно затопырить.
Да не крали мы твоих песен, Дженни, уши раскрой и слушай, что я тебе говорю. Так происходит со множеством из женщин - встретились в зиму, помолвка там к октябрю, а летом и вовсе сыграли свадьбу, и стало все славно и просто, у очага тепло. Муж тебе дарит тканей отрезы на платья. И вовсе не нужно тебе проклятое, злое стекло зеркал колдовских из странных твоих песен, их зыби, отравленной призраком наших чар. Вот этого, да, нелюдского, чужого, чудесного. Эй! Хватит тут сырости, плакать, Дженни, кончай.
На, вот, утри лицо свое белое тканью из лунных туманов, из пряжи моих садов. Не смотри на меня, как тупая овца на закланьи. Мы не крали обратно ни один из наших даров! Послушай меня, злоязыкую старую стерву, хоть отравы в словах моих выпьешь, бедняжка, до дна. Дженни-Дженни, ты такая совсем не первая.
Через годик-другой встретишь кого-то из нас. На зеленом холме, с волосами как медь и злато. С арфой, непременно с волшебным мечом, в королевских одеждах, пурпурных и цвета заката... Поняла меня, в общем? Вижу, не дергай плечом.
Можно проще. Какой-то заезжий рыцарь увезет твое сердце из дома в дорожных вьюках. Ты останешься здесь, тосковать, мечтать и томиться. Вот тогда и припомнишь, как летает иголка в руках, когда по нетканому бледному лунному шелку шьешь эхом гроз и звенящим шелестом трав. Будешь петь... Как ты станешь хотеть замолкнуть, позабыть свои песни о дальних хмельных ветрах!
Но дары наши, Дженни, такая штука. Спят до времени, только их не избыть никак. Да не плачь ты! Возьми и меня послушай, да слезы утри росой и туманом платка.
(с) Мария Гуцол/Амариэ
На, вот, утри лицо свое белое тканью из лунных туманов, из пряжи моих садов. Не смотри на меня, как тупая овца на закланьи. Мы не крали обратно ни один из наших даров! Послушай меня, злоязыкую старую стерву, хоть отравы в словах моих выпьешь, бедняжка, до дна. Дженни-Дженни, ты такая совсем не первая.
Через годик-другой встретишь кого-то из нас. На зеленом холме, с волосами как медь и злато. С арфой, непременно с волшебным мечом, в королевских одеждах, пурпурных и цвета заката... Поняла меня, в общем? Вижу, не дергай плечом.
Можно проще. Какой-то заезжий рыцарь увезет твое сердце из дома в дорожных вьюках. Ты останешься здесь, тосковать, мечтать и томиться. Вот тогда и припомнишь, как летает иголка в руках, когда по нетканому бледному лунному шелку шьешь эхом гроз и звенящим шелестом трав. Будешь петь... Как ты станешь хотеть замолкнуть, позабыть свои песни о дальних хмельных ветрах!
Но дары наши, Дженни, такая штука. Спят до времени, только их не избыть никак. Да не плачь ты! Возьми и меня послушай, да слезы утри росой и туманом платка.
(с) Мария Гуцол/Амариэ
Среди ночи её разбудил ветер, завывающий на разные голоса в ивняке. Она собралась было поглубже завернуться в спальник, когда заметила, что Хастингс до сих пор сидит у огня. И сидит не один.
Ночной гость подкидывал в огонь веточки, одну за другой, ломая их в пальцах. Лицо его почти скрывала темнота, блики огня освещали только подбородок, жёсткий, волевой, и темную линию губ. Ещё Джилл разглядела богатую вышивку на рукавах и браслеты на запястьях, отблескивающие в свете костра медью и золотом. На земле рядом лежала большая белая собака.
— Кабана мы гнали, — говорил гость. Вроде бы тихо, но Джилл отчетливо слышала низкий голос даже через шум ветра. — Огромного белого кабана, я давно не видел таких. Это хороший знак. Будет кабанятина на пиру. Приходи. Даю слово, что это мясо во вред тебе не пойдёт.
Он улыбнулся. Джилл притаилась и даже дышать постаралась тише. Снова влезать в чужие разговоры не хотелось. Хастингс вздохнул:
— Я бы с радостью, да тут случилось.
— Бенмора не моя земля, — улыбка ночного гостя пропала, как будто её никогда не было. — Но чтобы мне сильно нравилось то, о чём ты говоришь — то не нравится вовсе.
— Я пока ничего не говорю, — Бен устало потёр переносицу.
— В полдень Охота была подле дома с тремя очагами. Там решил, сделаю крюк, потом нагоню своих охотников.
— Обратно возвращаетесь?
— Дичи к пиру потребуется много, а в холме нет во мне особой нужды. Полнолуние наступит раньше. Вернусь к Самой короткой ночи.
— Боюсь, мы не успеем к Середине лета, — охотник на фей вытащил из внутреннего кармана маленькую фляжку, блеснувшую на свету, отхлебнул и передал её своему гостю.
— Если будете долго гулять по холмам, то верно, не успеете, - он припал к фляжке надолго.
— Княжна гвиллионов назначила нам цену за право прохода, так что нам вначале нужно к Терновому холму.
— Тёрн всегда колюч и горек, — ночной гость плеснул в огонь из фляги Хастингса, пламя взметнулось, выхватив из темноты бледное лицо, красивое и страшное. Джилл показалось, что темные глаза видят её насквозь. - Всегда колюч и горек.
(с) "Три вороньих короевы"
Ночной гость подкидывал в огонь веточки, одну за другой, ломая их в пальцах. Лицо его почти скрывала темнота, блики огня освещали только подбородок, жёсткий, волевой, и темную линию губ. Ещё Джилл разглядела богатую вышивку на рукавах и браслеты на запястьях, отблескивающие в свете костра медью и золотом. На земле рядом лежала большая белая собака.
— Кабана мы гнали, — говорил гость. Вроде бы тихо, но Джилл отчетливо слышала низкий голос даже через шум ветра. — Огромного белого кабана, я давно не видел таких. Это хороший знак. Будет кабанятина на пиру. Приходи. Даю слово, что это мясо во вред тебе не пойдёт.
Он улыбнулся. Джилл притаилась и даже дышать постаралась тише. Снова влезать в чужие разговоры не хотелось. Хастингс вздохнул:
— Я бы с радостью, да тут случилось.
— Бенмора не моя земля, — улыбка ночного гостя пропала, как будто её никогда не было. — Но чтобы мне сильно нравилось то, о чём ты говоришь — то не нравится вовсе.
— Я пока ничего не говорю, — Бен устало потёр переносицу.
— В полдень Охота была подле дома с тремя очагами. Там решил, сделаю крюк, потом нагоню своих охотников.
— Обратно возвращаетесь?
— Дичи к пиру потребуется много, а в холме нет во мне особой нужды. Полнолуние наступит раньше. Вернусь к Самой короткой ночи.
— Боюсь, мы не успеем к Середине лета, — охотник на фей вытащил из внутреннего кармана маленькую фляжку, блеснувшую на свету, отхлебнул и передал её своему гостю.
— Если будете долго гулять по холмам, то верно, не успеете, - он припал к фляжке надолго.
— Княжна гвиллионов назначила нам цену за право прохода, так что нам вначале нужно к Терновому холму.
— Тёрн всегда колюч и горек, — ночной гость плеснул в огонь из фляги Хастингса, пламя взметнулось, выхватив из темноты бледное лицо, красивое и страшное. Джилл показалось, что темные глаза видят её насквозь. - Всегда колюч и горек.
(с) "Три вороньих короевы"
Каждое появление в текстах этого рыжего засранца - куча авторской радости!
— Кто это был? Ночью?
— Охотник, — отозвался Хастингс. — Выпил весь мой виски, чтоб его.
— Я догадалась, — Джилл поёжилась, то ли от холода, то ли из-за того, что вспомнила пронизывающий, как дыхание осеннего ветра, взгляд ночного гостя, — что не рыбак.
Хастингс коротко рассмеялся:
— Это прозвище. Король-Охотник. Это его земля, его и Королевы Холмов.
— И он так запросто приехал выпить твой виски?
— А что бы ему помешало? — Бен пожал плечами и сунул в кружку с нагревающейся водой сразу два пакетика чая.
— Охотник, — отозвался Хастингс. — Выпил весь мой виски, чтоб его.
— Я догадалась, — Джилл поёжилась, то ли от холода, то ли из-за того, что вспомнила пронизывающий, как дыхание осеннего ветра, взгляд ночного гостя, — что не рыбак.
Хастингс коротко рассмеялся:
— Это прозвище. Король-Охотник. Это его земля, его и Королевы Холмов.
— И он так запросто приехал выпить твой виски?
— А что бы ему помешало? — Бен пожал плечами и сунул в кружку с нагревающейся водой сразу два пакетика чая.
Но есть что-то правильное в том, чтобы работать с "Вороньими королевами" именно перед летнем солнцестоянием
"— Гвелланен? - спросил Хастингс. Сейчас в его голосе Джилл расслышала неподдельный интерес.
— Дева из сидов. Её возлюбленный погиб, сражаясь с сыновьями Бездны, — хозяйка холма печально опустила голову. — Не знаю, как она сумела это сделать, если даже Королям и Королевам не под силу совладать с этой её ворожбой. Но это грустная старая история. Расскажите мне лучше о том, как живет сейчас Байль-на-Тара. Вы же оттуда? Кто король там?
— Там нет короля, — сказала Джил, судорожно пытаясь отыскать в памяти подробности из колледжского курса истории."
Внутренний автор в этом месте вопрощает "Что, снова??"
— Дева из сидов. Её возлюбленный погиб, сражаясь с сыновьями Бездны, — хозяйка холма печально опустила голову. — Не знаю, как она сумела это сделать, если даже Королям и Королевам не под силу совладать с этой её ворожбой. Но это грустная старая история. Расскажите мне лучше о том, как живет сейчас Байль-на-Тара. Вы же оттуда? Кто король там?
— Там нет короля, — сказала Джил, судорожно пытаясь отыскать в памяти подробности из колледжского курса истории."
Внутренний автор в этом месте вопрощает "Что, снова??"
"Один нордманский вождь даже сверг тогдашнего короля Лоуда, который его призвал. Это было очень давно." - отчетливо вижу здесь историю так себе короля Лоуда и норманского вождя, который скорешился с Лодайрой.
Про старых знакомцев, которых можно встретить в "Вересковое поле: Песнь Ойсина".
Они тут есть, потому что сиды живут достаточно долго для этого.
- Историю о том, за что и почему Гвинор именуется сыном Поэта и Дитя Распри, я придумала в общих чертах где-то к "Вороньим королевам". Мне захотелось провести еще одну параллель между им и Гвинет, его названной сестрой, человеческим ребенком, уведенным в холм. Так что получился Тис, Сын Поэта, носящий вытертый отцов плащ, приемным ребенком людей.
В таймлайне "Верескового поле" Гвинору тринадцать, он классный, смелый парень, имеющий очень смутное представление о своей нелюдской природе. В "Песни Ойсина" у него совсем немного "экранного времени", но можно посмотреть, кто его воспитал таким, какой он полуычился.
- Браннан Шиповник в "Трех вороньих королевах" упоминается мельком и еще более мельком - в "Железе и серебре". Немного появляется в рассказах, но в целом и все. Вообще-то я придумала эту женщину как максимально второстепенного персонажа, на тот случай, если вдруг кто-нибудь поставит по моему сеттингу ролевую игру, чтобы мне было кого там сыграть. Но что-то пошло не так))
И вот, у нее собственный фокал, собственный голос и собственная история, которая очень для меня ценна.
Браннан, та, которая носила щит - по числу прожитых лет очень стара. Она не родилась на острове Брит, она пришла туда из странной, полной мороков земли Ат. Если спросить сиду Шиповник, сколько ей лет, она не сможет ответить. И ее история в "Вересковом поле" она не про битву с фоморами. Оно про войну со времени. Да, сиды не стареют физически, но незримый груз прожитого несут все равно. Выгорание, усталость, вот это все. Браннан справляется с тем, чтобы жить, нууу, довольно не плохо)
- Что касается Кертханы, Короля-Охотника Тары, засранца рыжего, в некоторой степени эта история началась с него. С полета копья через холодную ночь Самйна и страшного голоса, запрещающего приносить жертвы Бездне. А вот как он дошел до жизни такой - это вопрос, на который я в понемногу отвечаю вот как раз в "Песни Ойсина" дальше.
Кстати. Я придумала это после "Жатвы" и после "Королев", но в них оно многое объясняет. Вообще-то Кертхана - провидец. У сына Красной, пророчицы Холмов и Амергина, человеческого колдуна и провидца, просто не было шансов избегнуть подобной участи. И в целом-то это многое объясняет в его поступках, хотя ко всему своему предвидению Охотник относится самым наплевательским образом.
Они тут есть, потому что сиды живут достаточно долго для этого.
- Историю о том, за что и почему Гвинор именуется сыном Поэта и Дитя Распри, я придумала в общих чертах где-то к "Вороньим королевам". Мне захотелось провести еще одну параллель между им и Гвинет, его названной сестрой, человеческим ребенком, уведенным в холм. Так что получился Тис, Сын Поэта, носящий вытертый отцов плащ, приемным ребенком людей.
В таймлайне "Верескового поле" Гвинору тринадцать, он классный, смелый парень, имеющий очень смутное представление о своей нелюдской природе. В "Песни Ойсина" у него совсем немного "экранного времени", но можно посмотреть, кто его воспитал таким, какой он полуычился.
- Браннан Шиповник в "Трех вороньих королевах" упоминается мельком и еще более мельком - в "Железе и серебре". Немного появляется в рассказах, но в целом и все. Вообще-то я придумала эту женщину как максимально второстепенного персонажа, на тот случай, если вдруг кто-нибудь поставит по моему сеттингу ролевую игру, чтобы мне было кого там сыграть. Но что-то пошло не так))
И вот, у нее собственный фокал, собственный голос и собственная история, которая очень для меня ценна.
Браннан, та, которая носила щит - по числу прожитых лет очень стара. Она не родилась на острове Брит, она пришла туда из странной, полной мороков земли Ат. Если спросить сиду Шиповник, сколько ей лет, она не сможет ответить. И ее история в "Вересковом поле" она не про битву с фоморами. Оно про войну со времени. Да, сиды не стареют физически, но незримый груз прожитого несут все равно. Выгорание, усталость, вот это все. Браннан справляется с тем, чтобы жить, нууу, довольно не плохо)
- Что касается Кертханы, Короля-Охотника Тары, засранца рыжего, в некоторой степени эта история началась с него. С полета копья через холодную ночь Самйна и страшного голоса, запрещающего приносить жертвы Бездне. А вот как он дошел до жизни такой - это вопрос, на который я в понемногу отвечаю вот как раз в "Песни Ойсина" дальше.
Кстати. Я придумала это после "Жатвы" и после "Королев", но в них оно многое объясняет. Вообще-то Кертхана - провидец. У сына Красной, пророчицы Холмов и Амергина, человеческого колдуна и провидца, просто не было шансов избегнуть подобной участи. И в целом-то это многое объясняет в его поступках, хотя ко всему своему предвидению Охотник относится самым наплевательским образом.
... И тут до этого автора дошло, как забавно ложится на рассказ "Хозяйкино дерево" то, что Кертхана ваще-т провидец. Нет, я раньше об этом не думала
"— Попробуем что-то с этим придумать на обратном пути. Знаешь, Другая сторона так или иначе отравила всех нас, — Бен пожал плечами. — И мы все как-то с этим живём. У кого-то гейс — не иметь жены, кому-то каждый Самайн мерещились рога Охоты. Один парень, Марти Донахью, уже пару лет как ищет женщину, которую видел один раз, в бреду, когда потерял полведра крови. Я сам чуть не поехал крышей вначале. Старый Маккинли говорит, что когда умрёт, его душу заберут сиды и заключат её в меч или в коня, или в гончего пса, потому что когда-то он заключил такую сделку. Не знаю, радует это его или пугает, но умирать Маккинли совсем не торопится."