Музыка электрических волн

О том, что существуют «электрические звуки», знали давно, но электричество открывало столько возможностей, что до звуков руки все не доходили. Ну, если не считать волшебного инструмента, созданного в 1753-м чешским богословом и изобретателем громоотвода Дивишеком, хотя описание его устройства до нас не дошло.

В 1874 году изобретатель Элиша Грей создал нечто (для пресвитерианской церкви в Хайленд Парке, штат Иллинойс, прихожанином которой он был), что сам он назвал электрогармоническим телеграфом с фортепианной клавиатурой — это был первый электроорган, хотя самого Грея больше интересовало то, что этот звук можно было передать по проводам. Это чудо вдохновляло прихожан больше четверти века, пока что-то не сломалось — а починить его было некому (Грей к тому времени уже умер).

Позже Клеман Адер, инженер, велосипедист и будущий авиатор, придумал Театрофон — трансляцию музыки из парижского театра на телефонный приемник. Адер подхватил необыкновенно популярную идею, которую «придумывали» примерно все, кто был занят изобретательством, но массовым явлением она так и не стала, хотя всемогущая AT&T когда-то мечтала разбогатеть именно на трансляции музыки. Идея выглядела как типичная «ошибка маркетолога» (так часто бывает) — будучи рассказанной, она вызывает восторг своими остроумием и яркостью, но когда её начинают внедрять, все восторженные сторонники сразу же исчезают. В 1890-м AT&T удалила прослушивание музыки по телефону из своих прайс-листов — подписчиков на эту услугу оказалось примерно ноль.

Все эти чужие неудачи оставили равнодушным изобретателя телефонного коммутатора Пушкаша, который в 1893-м открыл в Пеште Telefon Hírmondó («Телефонный вестник»), по сути, предшественника радио — он транслировал новости по телефону и набрал целых 60 подписчиков — часть трансляций он «закрывал» музыкой, используя фонограф своего друга Эдисона.

Идея объединить электрозвучание и трансляции сильно «зацепила» юриста Таддеуса Кэхилла, хобби которого было изобретение клавиатур для пишущих машинок и изготовление фортепиано. Он взялся за дело, взяв за основу идею швейцарца Маттеуса Хиппа, создавшего в 1867-м электрический клавир. Хипп, кстати, фонтанировал идеями – он успел отметиться сотнями изобретений, но многие из них он даже не успевал записывать, не говоря уже о патентах.

Внешне идея первого в истории полностью электронного инструмента выглядела просто: надо было преобразовать ноты в электрический сигнал (некогда Гельмгольц уже описал этот процесс). Так появился электрический орган телармониум, состоящий из множества генераторов, вращающих цилиндры с зубьями с разной частотой, зубья издавали звучание, которое просто потрясло публику во время первой демонстрации, в 1901 году.

Машина была небольшой, демонстрационной, для привлечения инвесторов, весила всего семь тонн и называлась Mark-I (полстолетия спустя по стечению обстоятельств так же назовут один из первых компьютеров). Позже было построено еще два Mark’a, последний — в 1911-м, весил уже 200 тонн, имел несколько клавиатур и требовал, как минимум, двух исполнителей.

Увы, появившееся в 1921 массовое радиовещание убило идею трансляции по телефону насмерть, зато другая составляющая фантазии — электрическое звучание - никуда не делось. Позже появится терменвокс ( по имени изобретателя Льва Термена), на котором Ленин пробовал исполнять Глинку. В «американский период» жизни Термена этот аппарат полюбят Чаплин и Гершвин. Позже из Нью-Йорка Термена выманят в СССР и посадят, а его талант пригодится для создания оборудования для слежки.

Патент на терменвокс он продаст RCA, крупнейшей радиокорпорации мира. В 1945-м саундтрек к фильму Хичкока, исполненный на терменвоксе, получит Оскара. Инструмент используют Шостакович и Led Zeppelin. Его успех породил огромную массу людей, которые стали заниматься использованием этого нового звучания для создания (синтеза) новой музыки, на этом новом инструменте – синтезаторе.

Следующим шагом в новый мир стала электрогитара, увидевшая свет в 1931-м, но об этом стоит рассказывать отдельно.

#техноистории от Саши Иванова

Яндекс вступает в гонку за шеринг электричества и заходит с козырей

О том, что Яндекс может купить «Бери заряд!» Коммерс писал еще в сентябре, и вот под Новый год это произошло. 

Интересно, что компания (более 300 человек) вольется в Яндекс и будет встроена в бизнес-юнит с другими арендными сервисами Яндекс Go — каршерингом, самокатами и велосипедами. Так сказать, в вертикаль шеринговой экономики. В супер аппе Яндекс Go сервис появится в 1 квартале 25 года.

Сумма сделки не раскрывается, но по словам источников Ведомостей, она более 3,2 ярдов. При этом Яндекс собирается в ближайшие два года потратить еще 2 ярда на распространение зарядных станций.

По оценкам экспертов рынок аренды зарядных устройств в России в 2024 году составит 4 ярда, а к 2027-му уже 25 ярдов. То есть Яндекс пришел к самому интересному.

У «Бери заряд!» сейчас 5 млн зарегистрированных пользователей, каждый день ее услугами пользуется более 70 тысяч человек.

Впрочем, на этот рынок уже вышла МТС – только у МТС это гринфилд, а Яндекс приобрел лидера рынка. Но теперь, кажется, нас ждет битва на пауэрбанках!

Общественная польза без ответственности перед обществом

Разработчики высокоуровневых систем искусственного интеллекта наперебой травят про защиту «общественной пользы». Начинавшая, как некоммерческая компания с единственной целью – разработать ИИ для человечества, OpenAI со скандалами и исками прорывается к своей настоящей цели – стать коммерческой компанией. Подозреваю, что если все пойдет как задумано, она в ближайшем будущем станет первой компанией с 14-значной оценкой ($10 трлн). Но пока, чтобы успокоить общественность, она, как и ее конкуренты – Anthropic (разработчик Claude) и илономасковская xAI (разработчик Grok) – говорит о преобразовании в Public Benefit Corporation (PBC).

PBC – сравнительно новая корпоративная форма. В штате Делавэр, где зарегистрирована OpenAI, она появилась только в 2013 году. Мы попытались разобраться, чем же она отличается от обычной корпорации.

Итак, PBC, или по-русски – Корпорация Общественного Блага (КОБ) – это компания, чьей целью является не только получение прибыли для акционеров, но и достижение некой четкой указанной в ее Уставе, Общественной Пользы. Любой – от «счастье всем даром» до «интернет в каждый дом». Предполагается, что компания должна находить баланс между благом акционеров и общественным благом.

Приведу пример. Если бы Газпром стал бы КОБом, то мог бы внести в свой Устав достижение Общественного блага – газификация каждого дома в стране. Тогда подведение газа ко всем дачным участкам стало бы его задачей вне зависимости от того, выгодно это или приносит убытки. Или если бы у Ростелекома было бы прописано в уставе доведение ШПД до всех населенных пунктов. У нас это называется социальная ответственность, но она ситуативна и не прописана в Уставах госкомпаний. А тут частные компании с четко прописанной конкретной социальной ответственностью.

Такая КОБ-компания должна регулярно публично отчитываться, как она достигает поставленной цели. Ее директора должны действовать и принимать решения, которые бы помогали компании достигать этих целей. То есть Общество может спать спокойно – технологические разработки в такой компании будут служить не против него, а для его пользы.

Вот только, как обычно, возникает вопрос о механизмах контроля. И тут выясняется, что те, для чьей пользы трудится такая КОБ, никаких рычагов контроля не имеют. Да, они могут прочитать отчет OpenAI, в котором она расскажет (фантазирую) про то, что у нее есть специальная группа, занимающаяся безопасностью AI и защитой человечества от потенциальных угроз, связанных с AGI. В группе три человека и они репортят совету директоров. Но оценить, насколько этих усилий достаточно, могут только акционеры.

Подать иск против директоров КОБ, чтобы заставить их выполнять общественно полезные обязанности, по закону штата Делавэр, могут только акционеры, владеющие совокупно не менее 2% акций. Или, если компания торгуется на бирже, владеющие акциями стоимостью не менее двух млн долларов. А как показывает практика, общественное благо акционеров обычно волнует мало, в отличие от благ материальных, которая компания может принести лично им.

В условиях хайпа вокруг ИИ (в том числе и негативного), переход к форме собственности в виде Корпорации общественного блага видится мне скорее формой торга с обществом, альтернативой жесткому государственному контролю за потенциально общественно опасными разработками и их применением. Ну, примерно как когда та или иная отрасль у нас часто пытается откупиться от госрегулирования механизмами саморегулирования.

Вот только в случае Public Benefit Corporation не будет никаких способов заставить OpenAI или какую-нибудь другую AI-компанию стремиться к общественному благу, а не к достижению любой ценой AGI, чье определение теперь, как известно, предельно простое: система, способная принести акционерам прибыль более $100 млрд.