Я не люблю две вещи: когда категорично говорят “легче уже было” и когда в ответ на жалобы начинают задвигать “ха, это вы ещё до прикорма/кризиса трёх/школы/пубертата не дошли!”.
Да, конечно, мысль, что где-то там резко станет легче — это иллюзия. У любого возраста свои приколы, и если жить с мыслью, что вот сейчас, за тем поворотом с вас спадёт груз ответственности и можно будет снова просто лежать в кровати с книжкой, то, скорее всего, за поворотом вас ждёт горькое разочарование.
Один груз сменяется другим: после колик приходят зубы, после зубов общий стол, после общего стола ходьба, после ходьбы постоянное тоддлеровское желание убиться нахрен; научить говорить, научить есть суп ложкой, адаптировать в саду, не сойти с ума от отрицания, воплей и рыданий…
Но сейчас Вере 2.5 — и моя жизнь не сравнится с той, какой она была два года назад. Разумеется, с бездетной жизнью она тоже не сравнится. Про те годы уже надо тупо забыть, превращать их в рассказы и повести и сдержанно ностальгировать. Но всё же.
Стало гораздо лучше. И вот почему:
— Больше никакого ГВ. Я могу в любое время и на любой срок уйти/уехать из дома, а Вера будет есть картошку с курицей. В первые 8 месяцев я практически безвылазно сидела дома, будучи единственной питательной средой (бутылку Вера не брала). — У Веры есть чёткий режим: я знаю, во сколько мы проснёмся утром, когда укладывать её на дневной сон и когда ей пора спать в ночь. — Вера всё ещё может проснуться ночью, но обычно она просто просит попить, а потом сразу засыпает обратно. Она спит в отдельной комнате в своей кровати и иногда может проспать всю ночь. — Её не надо качать на сон, не надо везде носить/cажать/поднимать, поэтому физически стало гораздо легче (и моя спина даже понемногу восстаёт из мёртвых). — Вера разговаривает: она может сказать, что ей нужно/что не так/что конкретно она хочет съесть и из какой конкретно тарелки. — Она может занять себя сама — да, не надолго, и обычно надо всё равно немножко участвовать, но уже можно вполне спокойно пить чай/готовить/мыть голову, пока Вера играет/рисует/лепит/смотрит книжки. — Вера успешно пользуется горшком, и теперь не надо менять по 50 подгузников в день, как в младенчестве. — Вера ходит в сад три раза в неделю на полдня и спокойно остаётся со взрослыми, которых хорошо знает — поэтому можно куда-нибудь уйти или хотя бы скрыться в другой комнате и поработать. — Вера полноценный partner in crime: с ней можно сесть в автобус, доехать до библиотеки, потусить там, зайти в кафе за булками, пойти в парк поглазеть на фонтаны, погулять на набережной и вернуться домой, когда пора уже укладываться на дневной сон. Я знаю, что многие спокойно живут так и с младенцами — но я вот не могла.
Я в курсе, что впереди миллион всяких “это вы ещё пока не!”. Но, на мой вкус, это не сравнится с месяцами, когда ты круглыми сутками сидишь дома, кормишь грудью, укачиваешь, пытаешься понять, почему она плачет, ничего не понимаешь, сама плачешь, встаёшь утром с ощущением, что вообще не спала, и всё начинается заново.
Теперь я бужу Веру в 8.30, спрашиваю, какую кашу сварить, а Вера интересуется: “Мама, а ты сьто будесь? Яисьницу?”.
Да, я пью свой утренний чай под песню “Котёнок-почтальон”.
Я не люблю две вещи: когда категорично говорят “легче уже было” и когда в ответ на жалобы начинают задвигать “ха, это вы ещё до прикорма/кризиса трёх/школы/пубертата не дошли!”.
Да, конечно, мысль, что где-то там резко станет легче — это иллюзия. У любого возраста свои приколы, и если жить с мыслью, что вот сейчас, за тем поворотом с вас спадёт груз ответственности и можно будет снова просто лежать в кровати с книжкой, то, скорее всего, за поворотом вас ждёт горькое разочарование.
Один груз сменяется другим: после колик приходят зубы, после зубов общий стол, после общего стола ходьба, после ходьбы постоянное тоддлеровское желание убиться нахрен; научить говорить, научить есть суп ложкой, адаптировать в саду, не сойти с ума от отрицания, воплей и рыданий…
Но сейчас Вере 2.5 — и моя жизнь не сравнится с той, какой она была два года назад. Разумеется, с бездетной жизнью она тоже не сравнится. Про те годы уже надо тупо забыть, превращать их в рассказы и повести и сдержанно ностальгировать. Но всё же.
Стало гораздо лучше. И вот почему:
— Больше никакого ГВ. Я могу в любое время и на любой срок уйти/уехать из дома, а Вера будет есть картошку с курицей. В первые 8 месяцев я практически безвылазно сидела дома, будучи единственной питательной средой (бутылку Вера не брала). — У Веры есть чёткий режим: я знаю, во сколько мы проснёмся утром, когда укладывать её на дневной сон и когда ей пора спать в ночь. — Вера всё ещё может проснуться ночью, но обычно она просто просит попить, а потом сразу засыпает обратно. Она спит в отдельной комнате в своей кровати и иногда может проспать всю ночь. — Её не надо качать на сон, не надо везде носить/cажать/поднимать, поэтому физически стало гораздо легче (и моя спина даже понемногу восстаёт из мёртвых). — Вера разговаривает: она может сказать, что ей нужно/что не так/что конкретно она хочет съесть и из какой конкретно тарелки. — Она может занять себя сама — да, не надолго, и обычно надо всё равно немножко участвовать, но уже можно вполне спокойно пить чай/готовить/мыть голову, пока Вера играет/рисует/лепит/смотрит книжки. — Вера успешно пользуется горшком, и теперь не надо менять по 50 подгузников в день, как в младенчестве. — Вера ходит в сад три раза в неделю на полдня и спокойно остаётся со взрослыми, которых хорошо знает — поэтому можно куда-нибудь уйти или хотя бы скрыться в другой комнате и поработать. — Вера полноценный partner in crime: с ней можно сесть в автобус, доехать до библиотеки, потусить там, зайти в кафе за булками, пойти в парк поглазеть на фонтаны, погулять на набережной и вернуться домой, когда пора уже укладываться на дневной сон. Я знаю, что многие спокойно живут так и с младенцами — но я вот не могла.
Я в курсе, что впереди миллион всяких “это вы ещё пока не!”. Но, на мой вкус, это не сравнится с месяцами, когда ты круглыми сутками сидишь дома, кормишь грудью, укачиваешь, пытаешься понять, почему она плачет, ничего не понимаешь, сама плачешь, встаёшь утром с ощущением, что вообще не спала, и всё начинается заново.
Теперь я бужу Веру в 8.30, спрашиваю, какую кашу сварить, а Вера интересуется: “Мама, а ты сьто будесь? Яисьницу?”.
Да, я пью свой утренний чай под песню “Котёнок-почтальон”.
Но я его пью. И он горячий.
И, кажется, уже это — победа.
BY XX-files: фертильные материалы
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content. Two days after Russia invaded Ukraine, an account on the Telegram messaging platform posing as President Volodymyr Zelenskiy urged his armed forces to surrender. It is unclear who runs the account, although Russia's official Ministry of Foreign Affairs Twitter account promoted the Telegram channel on Saturday and claimed it was operated by "a group of experts & journalists." Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike.
from nl