Теперь я думаю, тексты — похожи на снегопад: они просто случаются, вдруг, когда долго ждёшь, а потом не ждёшь, и «как всегда неожиданно», и все такси — в-три-дорога, и до тридевятого царства дорогу заметает быстрее, чем успеваешь по ней проехать…
Теперь я думаю, всё случается в срок. Вот и мудрость, пожалуй, милый признак старения.
Я столько видела снега – разного, И жданного, и нежданного, Раннего, белого, грязного. У снега сотни оттенков, у льда сто тысяч названий — Одно из них — моё имя. Другое название — твоё неизвестное имя. Первого декабря — день твоего нерождения, Через десять дней после дня рождения деда, Меня тогда и привезли прямо с праздника, Скорая ехала через снег. «Как всегда неожиданно», у меня даже не было при себе документов. А в приёмной доктор ругалась, А после смеялась — Я никогда не помню, какую в детстве ломала ногу. Я сломала ногу, неудачно прыгнула, и меня повезли на санках. Тогда в Москве было много снега, и санки ехали так легко и нарядно. Двадцать лет спустя, не было такого белого снега, И радости катания на санках, Но я почему-то всё ещё это помню.
Тексты случаются. Идут себе, падают, кружатся потихоньку. Кто-то ловит их языком, Кто-то подставляет ладони.
Наешься грязного текста, Червяки в животе заведутся! Нельзя же писать обо всём, кое о чём лучше просто тихонько плакать. Столько снега выпало и никак его не остановишь.
Теперь я думаю, всё случается в срок. Мальчики вырастают, хочется гладить их по макушкам. Глупые, что вы тогда понимали, Что вы сейчас понимаете. Смешные снеговики, Мы-то знаем всё, — те, кто пришёл в костюмах снежинок.
Я сломала ногу и утренник прошёл без меня. Я дышала носом и не замёрзла, и вышла под снег живая. Я спускалась в подземные переходы, Ждала автобусы и трамваи, Ездила под землёй за три девять и ещё дальше, Я не снежная королева, я молодой специалист, Замотанный в три девять шарфов, Замотанный, Никем не посаженный на горячую печку. Никакого горячего шоколада, никакого рахат-лукума.
Текст идёт с утра и не собирается прекращаться. Но я не боюсь больше снега, пустоты и длинных ранящих текстов. Теперь я знаю — всему свой срок, И этому знанию нельзя научиться, Можно только смотреть на снег, Выходить под снег, И становиться снежною девой, Снежною бабой, «Как всегда неожиданно» немолодым уже неспециалистом. Поправлять не корону, а пуховый платок Брать лопату И расчищать дорогу. Даже если текстом снова всё заметёт к утру.
Теперь я думаю, тексты — похожи на снегопад: они просто случаются, вдруг, когда долго ждёшь, а потом не ждёшь, и «как всегда неожиданно», и все такси — в-три-дорога, и до тридевятого царства дорогу заметает быстрее, чем успеваешь по ней проехать…
Теперь я думаю, всё случается в срок. Вот и мудрость, пожалуй, милый признак старения.
Я столько видела снега – разного, И жданного, и нежданного, Раннего, белого, грязного. У снега сотни оттенков, у льда сто тысяч названий — Одно из них — моё имя. Другое название — твоё неизвестное имя. Первого декабря — день твоего нерождения, Через десять дней после дня рождения деда, Меня тогда и привезли прямо с праздника, Скорая ехала через снег. «Как всегда неожиданно», у меня даже не было при себе документов. А в приёмной доктор ругалась, А после смеялась — Я никогда не помню, какую в детстве ломала ногу. Я сломала ногу, неудачно прыгнула, и меня повезли на санках. Тогда в Москве было много снега, и санки ехали так легко и нарядно. Двадцать лет спустя, не было такого белого снега, И радости катания на санках, Но я почему-то всё ещё это помню.
Тексты случаются. Идут себе, падают, кружатся потихоньку. Кто-то ловит их языком, Кто-то подставляет ладони.
Наешься грязного текста, Червяки в животе заведутся! Нельзя же писать обо всём, кое о чём лучше просто тихонько плакать. Столько снега выпало и никак его не остановишь.
Теперь я думаю, всё случается в срок. Мальчики вырастают, хочется гладить их по макушкам. Глупые, что вы тогда понимали, Что вы сейчас понимаете. Смешные снеговики, Мы-то знаем всё, — те, кто пришёл в костюмах снежинок.
Я сломала ногу и утренник прошёл без меня. Я дышала носом и не замёрзла, и вышла под снег живая. Я спускалась в подземные переходы, Ждала автобусы и трамваи, Ездила под землёй за три девять и ещё дальше, Я не снежная королева, я молодой специалист, Замотанный в три девять шарфов, Замотанный, Никем не посаженный на горячую печку. Никакого горячего шоколада, никакого рахат-лукума.
Текст идёт с утра и не собирается прекращаться. Но я не боюсь больше снега, пустоты и длинных ранящих текстов. Теперь я знаю — всему свой срок, И этому знанию нельзя научиться, Можно только смотреть на снег, Выходить под снег, И становиться снежною девой, Снежною бабой, «Как всегда неожиданно» немолодым уже неспециалистом. Поправлять не корону, а пуховый платок Брать лопату И расчищать дорогу. Даже если текстом снова всё заметёт к утру.
#o_lishina_стихи
BY Туман этот я сама | Ольга Лишина
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. The picture was mixed overseas. Hong Kong’s Hang Seng Index fell 1.6%, under pressure from U.S. regulatory scrutiny on New York-listed Chinese companies. Stocks were more buoyant in Europe, where Frankfurt’s DAX surged 1.4%.
from nl
