Настигло

Чтобы спровоцировать людей на помощь — нужно вызвать эмоцию. Но страдания на войне так много, что зритель всё время адаптируется к его новому уровню: чтобы вызвать эмоцию снова, нужно повысить градус страдания. Это вовсе не низкие моральные качества, а естественное свойство нервной системы адаптироваться.

Наш мозг пластичен всю жизнь как раз для того, чтобы мы могли приспосабливаться и выживать в любых условиях — то есть адаптироваться к любой среде, как к нормальной. Если бы у нас был предзаданный «0» стресса, отсчитываемый от супер спокойного периода жизни, то при изменении среды в худшую сторону мы бы просто умерли от стресса и истощения. Но мы живы. И за адаптацию платим десенсибилизацией — потерей чувствительности. Вернее, порог чувствительности к страданиям поднимается вверх вместе с повышением силы стимуляции страданием. Это тот же механизм, как при росте толерантности к привычной дозе ПАВ (если вы когда-нибудь на чем-нибудь висели).

Это парадокс гуманитарного активизма: чем больше пытаешься активизировать добрые поступки — тем больше зла тебе приходится приносить в доказательство необходимости этого добра. Страданий недостаточно, нужна трагедия. Личная трагедия слишком локальна, нужно продемонстрировать трагедию массовую. Несчастья сменяются жестокостью, жестокость — ужасами. Чтобы спровоцировать людей на помощь, ты приучаешь их воспринимать страшные вещи до того предела, когда и эти страшные вещи больше не будут их трогать. Как писала в своей книге о влиянии на общество тиражирования военного насилия в массовой прессе «Regarding the Pain of Others» Сьюзен Зонтаг: «Поиски всё более драматических образов стали нормой в культуре, где шок — ведущий стимул потребления и источник ценности».

Я долгое время демонстрировала коллективные страдания, которые пропускала через себя. Сначала это было органичным самоисследованием, потом превратилось в фандрайзинговую работу. Горькая ирония заключается в том, что чем хуже ты себе сделаешь, тем больше читателей прослезятся, тем больше донатов ты соберешь. В итоге чем успешнее твой фандрайзинг, тем ближе ты к суицидальному выгоранию — и никто не виноват, потому что ты сама эксплуатировала свою способность передавать коллективные переживания красивыми словами.

Но я по крайней мере знаю, как себя спасать после таких злоупотреблений. А что происходит со зрителями, которые постепенно привыкают к новым уровням жестокости? И что происходит с нами все те разы, когда ужасы более низкого уровня стимуляции уже не задевают нас и мы проходим мимо? Как это влияет на наше представление о себе, на выборы и поступки?

Что-то не так с пониманием доброты как эмоциональности: мол, меня можно растрогать и поэтому я помогаю. Но разве можно быть добрым по расписанию? Почему не добрый тот, который ничего не чувствует к страданиям других, но много им помогает? И проиграем ли мы, если откажемся думать о доброте как о склонности к внезапным приливам чувств?

Хорошо бы, если доброта была бы принципом. Вот ты села и подумала, что считаешь принципиально верным действием для любого человека, который встречает несчастья других. Тут мне нравится, как у Канта было: «Поступай так, чтобы максима твоей воли в любое время могла стать принципом всеобщего законодательства». Ну то есть представляешь общество своей мечты: каким всеобщим правилом в нем бы руководствовались люди, чтобы создать такую благодать друг для друга? Вот так и поступаешь сама, вне зависимости от настроения. Неважно, решишь ли ты отдавать 10% от своей айтишной зарплаты на конкретное дело или решишь помогать всем встречным, поднимая их сумки и коляски по лестницам и что там им еще надо — не так важно. Важно рутинизировать принципиальную доброту.

Вы можете проявить принципиальную доброту, задонатив на эвакуацию и медицинскую помощь:

Монобанка (Apple/Google Pay): https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF
Номер карты Монобанки (через сервис PaySend): 5375 4112 0705 9077
PayPal: [email protected]
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)

www.group-telegram.com/nl/travkinatxt.com/1115

2.1K viewsNov 21 at 09:15

Чтобы спровоцировать людей на помощь — нужно вызвать эмоцию. Но страдания на войне так много, что зритель всё время адаптируется к его новому уровню: чтобы вызвать эмоцию снова, нужно повысить градус страдания. Это вовсе не низкие моральные качества, а естественное свойство нервной системы адаптироваться.

Наш мозг пластичен всю жизнь как раз для того, чтобы мы могли приспосабливаться и выживать в любых условиях — то есть адаптироваться к любой среде, как к нормальной. Если бы у нас был предзаданный «0» стресса, отсчитываемый от супер спокойного периода жизни, то при изменении среды в худшую сторону мы бы просто умерли от стресса и истощения. Но мы живы. И за адаптацию платим десенсибилизацией — потерей чувствительности. Вернее, порог чувствительности к страданиям поднимается вверх вместе с повышением силы стимуляции страданием. Это тот же механизм, как при росте толерантности к привычной дозе ПАВ (если вы когда-нибудь на чем-нибудь висели).

Это парадокс гуманитарного активизма: чем больше пытаешься активизировать добрые поступки — тем больше зла тебе приходится приносить в доказательство необходимости этого добра. Страданий недостаточно, нужна трагедия. Личная трагедия слишком локальна, нужно продемонстрировать трагедию массовую. Несчастья сменяются жестокостью, жестокость — ужасами. Чтобы спровоцировать людей на помощь, ты приучаешь их воспринимать страшные вещи до того предела, когда и эти страшные вещи больше не будут их трогать. Как писала в своей книге о влиянии на общество тиражирования военного насилия в массовой прессе «Regarding the Pain of Others» Сьюзен Зонтаг: «Поиски всё более драматических образов стали нормой в культуре, где шок — ведущий стимул потребления и источник ценности».

Я долгое время демонстрировала коллективные страдания, которые пропускала через себя. Сначала это было органичным самоисследованием, потом превратилось в фандрайзинговую работу. Горькая ирония заключается в том, что чем хуже ты себе сделаешь, тем больше читателей прослезятся, тем больше донатов ты соберешь. В итоге чем успешнее твой фандрайзинг, тем ближе ты к суицидальному выгоранию — и никто не виноват, потому что ты сама эксплуатировала свою способность передавать коллективные переживания красивыми словами.

Но я по крайней мере знаю, как себя спасать после таких злоупотреблений. А что происходит со зрителями, которые постепенно привыкают к новым уровням жестокости? И что происходит с нами все те разы, когда ужасы более низкого уровня стимуляции уже не задевают нас и мы проходим мимо? Как это влияет на наше представление о себе, на выборы и поступки?

Что-то не так с пониманием доброты как эмоциональности: мол, меня можно растрогать и поэтому я помогаю. Но разве можно быть добрым по расписанию? Почему не добрый тот, который ничего не чувствует к страданиям других, но много им помогает? И проиграем ли мы, если откажемся думать о доброте как о склонности к внезапным приливам чувств?

Хорошо бы, если доброта была бы принципом. Вот ты села и подумала, что считаешь принципиально верным действием для любого человека, который встречает несчастья других. Тут мне нравится, как у Канта было: «Поступай так, чтобы максима твоей воли в любое время могла стать принципом всеобщего законодательства». Ну то есть представляешь общество своей мечты: каким всеобщим правилом в нем бы руководствовались люди, чтобы создать такую благодать друг для друга? Вот так и поступаешь сама, вне зависимости от настроения. Неважно, решишь ли ты отдавать 10% от своей айтишной зарплаты на конкретное дело или решишь помогать всем встречным, поднимая их сумки и коляски по лестницам и что там им еще надо — не так важно. Важно рутинизировать принципиальную доброту.

Вы можете проявить принципиальную доброту, задонатив на эвакуацию и медицинскую помощь:

Монобанка (Apple/Google Pay): https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF
Номер карты Монобанки (через сервис PaySend): 5375 4112 0705 9077
PayPal: [email protected]
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)

BY Настигло