Warthread

Warthread

Лучше ему не быть, решает он, чем чтобы воцарился на земле грубый произвол своекорыстных людей, идущих покорить его родину. Этому учит нас духовный смысл войны: «живи так, чтобы ты при жизни любил нечто высшее более, чем себя». Тогда только ты справишься легко…

Теперь уже нет сомнения в том, что русский народ испытал и испытывает настоящую войну, как призыв, – как призыв, ответить на который составляет для него не только правовую обязанность, или моральный долг, но живую духовную потребность. Мы словно проснулись и опомнились, поняли, что над нами стряслось, и почувствовали, как вновь загорелось в душе древнее чувство родины. И вот мы сами, охотно, доброю волею, делаем то, что нужно для победы; мы не нуждаемся в чужом понуждении и сами не заставляем себя служить нелюбимому, постылому делу; мы ждем лишь указаний: что нужно сделать; а сила духовного подъема дает нам желание и энергию.
Что же это за призыв и откуда он? Что зовет нас? Что заставило нас восстать и доброю волею принять на себя бремя великой и напряженной народной войны?
С детства привыкаем мы жить, сосредоточиваясь на непосредственных и «ближайших» интересах небольшого круга людей, будь то семья отца и матери или семья, основанная нами. Мы незаметно, но прочно свыкаемся со всевозможными перегородками и разделениями, обособляясь и отъединяясь во все стороны, нередко с тем большею настойчивостью, с тем большим увлечением, чем меньше имеется для этого объективных и существенных оснований. Душа наша обрастает целым множеством узаконенных ледяных покровов, избавляющих нас от необходимости «отвечать» на призыв, если он «чужой», и отзываться на беду, если она не «наша». Мы живем, не замечая, что это кольцо «нашего» постоянно тяготеет к умалению и сужению, и что каждого из нас влечет центростремительная сила самосохранения. Величайшее нравственное и духовное разъединение царит в современном обществе. У всякого своя, особая цель в жизни, свой интерес, отдельный от других; ибо кто же еще, кроме меня, полагает своею главною жизненною целью мое личное устроение и благополучие? Если я сам не буду заботиться о себе всеми силам души, то кто же позаботится так обо мне? Никто, конечно; а если бы нашелся такой человек, то разве не опутал бы он тотчас же мою жизнь требованиями ответного внимания, имеющего вознаградить его за его старания? Кто из нас умеет любить «не для себя»? Чья любовь не подавляет любимого своею требовательностью?
Наши души разъединены именно потому, что каждая занята своей заботой, своею судьбою, своим устроением; и в этом отношении, как и во многих других, своекорыстие семьи и своекорыстие индивидуума суть явления одного порядка. А между тем, при таком положении дел, цели других в общем подобны моей, но не совпадают с ней: каждый – за себя и о себе; каждый «понимает» (в лучшем случае) себя и «не понимает» других; и наши повседневные беседы и обычные споры, в которых каждый слушает только себя и глух для мысли другого, выражают именно эту глубокую разъединенность душ. Каждый ищет своего и живет насторожившись, недоверяя другим, часто бессильный перед «потемками» чужой души. Каждый щедр для себя и «не имеет» для других; и кажется иногда, что скоро доброта сердца истает в людях без остатка.
Как это привычно, как элементарно и общеизвестно; и в то же время как тяжело!.. И так привыкаем мы к этому, что нередко искренно удивляемся самой возможности говорить о другом и видим в этом проявление наивности, или бестактного чудачества. Пусть беспокойные и неудобные мечтатели, подобные Льву Толстому, говорят об ином, обнаруживая свою явную неприспособленность в «практической жизни» и побуждая «легковерную молодежь» относиться серьезно к этому «беспочвенному идеализму»; «большинство» будет по-прежнему ставить все вопросы жизни на «единственно-реальную» почву личного интереса и «трудно» будет тем, которым не удастся примириться с этим «неизбежным» «минимумом» житейской черствости.
И даже «сочувствие» и «солидарность», объединяющие нас на момент или на срок, слишком часто лишены истинного и глубокого значения: временные параллели в личных судьбах и путях у двух своекорыстных людей не могут взрастить семени добра.
И вот война вторглась неожиданно в нашу жизнь и заставила нас гореть не о себе и работать не для себя. Она создала возможность взаимного понимания и доверия, она вызвала нас на щедрость и пробудила в нас даже доброту.

www.group-telegram.com/nl/warthread.com/2176

126 viewsFeb 23 at 16:35

Теперь уже нет сомнения в том, что русский народ испытал и испытывает настоящую войну, как призыв, – как призыв, ответить на который составляет для него не только правовую обязанность, или моральный долг, но живую духовную потребность. Мы словно проснулись и опомнились, поняли, что над нами стряслось, и почувствовали, как вновь загорелось в душе древнее чувство родины. И вот мы сами, охотно, доброю волею, делаем то, что нужно для победы; мы не нуждаемся в чужом понуждении и сами не заставляем себя служить нелюбимому, постылому делу; мы ждем лишь указаний: что нужно сделать; а сила духовного подъема дает нам желание и энергию.
Что же это за призыв и откуда он? Что зовет нас? Что заставило нас восстать и доброю волею принять на себя бремя великой и напряженной народной войны?
С детства привыкаем мы жить, сосредоточиваясь на непосредственных и «ближайших» интересах небольшого круга людей, будь то семья отца и матери или семья, основанная нами. Мы незаметно, но прочно свыкаемся со всевозможными перегородками и разделениями, обособляясь и отъединяясь во все стороны, нередко с тем большею настойчивостью, с тем большим увлечением, чем меньше имеется для этого объективных и существенных оснований. Душа наша обрастает целым множеством узаконенных ледяных покровов, избавляющих нас от необходимости «отвечать» на призыв, если он «чужой», и отзываться на беду, если она не «наша». Мы живем, не замечая, что это кольцо «нашего» постоянно тяготеет к умалению и сужению, и что каждого из нас влечет центростремительная сила самосохранения. Величайшее нравственное и духовное разъединение царит в современном обществе. У всякого своя, особая цель в жизни, свой интерес, отдельный от других; ибо кто же еще, кроме меня, полагает своею главною жизненною целью мое личное устроение и благополучие? Если я сам не буду заботиться о себе всеми силам души, то кто же позаботится так обо мне? Никто, конечно; а если бы нашелся такой человек, то разве не опутал бы он тотчас же мою жизнь требованиями ответного внимания, имеющего вознаградить его за его старания? Кто из нас умеет любить «не для себя»? Чья любовь не подавляет любимого своею требовательностью?
Наши души разъединены именно потому, что каждая занята своей заботой, своею судьбою, своим устроением; и в этом отношении, как и во многих других, своекорыстие семьи и своекорыстие индивидуума суть явления одного порядка. А между тем, при таком положении дел, цели других в общем подобны моей, но не совпадают с ней: каждый – за себя и о себе; каждый «понимает» (в лучшем случае) себя и «не понимает» других; и наши повседневные беседы и обычные споры, в которых каждый слушает только себя и глух для мысли другого, выражают именно эту глубокую разъединенность душ. Каждый ищет своего и живет насторожившись, недоверяя другим, часто бессильный перед «потемками» чужой души. Каждый щедр для себя и «не имеет» для других; и кажется иногда, что скоро доброта сердца истает в людях без остатка.
Как это привычно, как элементарно и общеизвестно; и в то же время как тяжело!.. И так привыкаем мы к этому, что нередко искренно удивляемся самой возможности говорить о другом и видим в этом проявление наивности, или бестактного чудачества. Пусть беспокойные и неудобные мечтатели, подобные Льву Толстому, говорят об ином, обнаруживая свою явную неприспособленность в «практической жизни» и побуждая «легковерную молодежь» относиться серьезно к этому «беспочвенному идеализму»; «большинство» будет по-прежнему ставить все вопросы жизни на «единственно-реальную» почву личного интереса и «трудно» будет тем, которым не удастся примириться с этим «неизбежным» «минимумом» житейской черствости.
И даже «сочувствие» и «солидарность», объединяющие нас на момент или на срок, слишком часто лишены истинного и глубокого значения: временные параллели в личных судьбах и путях у двух своекорыстных людей не могут взрастить семени добра.
И вот война вторглась неожиданно в нашу жизнь и заставила нас гореть не о себе и работать не для себя. Она создала возможность взаимного понимания и доверия, она вызвала нас на щедрость и пробудила в нас даже доброту.

BY Warthread