«Нам не разрешают класть цветы». Интервью с узницей концлагеря Саласпилс
Это не преувеличение, но из слов заключённых Саласпилса до сих пор сочится кровь. Историки же Латвии теперь заявляют, что детей тут «масштабно не убивали»
Георгию удалось поговорить с несколькими выжившими узницами концлагеря Саласпилс. По мере приближения к 80-летию Победы всерьёз понимаешь, насколько бесценны их свидетельства. Когда этих людей не станет, нам начнут под предлогом «исторического переосмысления» выпихивать откровенную ложь, которую уже некому будет опровергнуть. Читайте, и запоминайте, пока узники концлагерей живы. Ведь это всё происходило не в средневековье, не в античности. А совсем ещё недавно…
Елена Георгиевна Грибун. Жительница РСФСР, Северского района Псковской области, деревня Калинково. В Саласпилс её поместили вместе со всей семьёй. Забрали туда в семилетнем возрасте в марте 1943-го, она пробыла в концлагере три месяца. Проживает в Риге. Я побеседовал с ней совсем недавно, несколько недель назад.
- Всю нашу деревню (она на границе с Латвией) целиком отправили в Саласпилс, и мою семью – мать, бабушку и нас трое детей. Отец был председатель колхоза, в 1941-м ушёл в партизаны, и к нам часто айзсарги (латышское полувоенное формирование – Авт.) являлись с обыском. Допрашивали – где отец? Мама причитала – вот, трое детей, а он меня бросил да ушёл. Много раз её ставили к стенке, угрожали расстрелять. Бабушка нам говорила – бегите скорее к ней, а то маму убьют. Прибегаем, айзсарги с автоматами стоят, целятся – мы окружили её, плачем. Очередь дали в песок, и ушли. И вот утром приходят люди в немецкой форме, собрали всех, дали чуть времени на сборы. Подводы подогнали, велели выйти на околицу. Наши дома разграбили, и подожгли. Латыши или немцы, не знаю – командовал ими точно немец. Только начали двигаться, с подвод наши шмотки выкинули. Овец и свиней забили, туши сложили на телеги, говорят – мясо вам потом отдадим. Никто не отдал. Пешком гнали на станцию Зилупе, распутица, земля раскисшая, снег. На себе тащили, что смогли взять. Заперли в вагоны. Дня два или три везли, останавливались часто, долго стояли. Пить хотелось страшно. Нас взрослые подсаживали к окну, мы кричали, просили воды. Привезли, высадили, и погнали вдоль железной дороги в Саласпилс. Мимо лагеря военнопленных шли (Шталаг-350 – Авт.), они руки совали из-за проволоки – дайте поесть, у вас всё равно отберут. Бабушка им хлеб бросила, её охранники сильно избили, рука у неё отказала, она долго болела, сразу после войны умерла. Завели в барак, там цементный пол. Мамина сестра легла на него, и мы, маленькие, на ней сидели, об неё грелись. Раздели, погнали голыми в баню, мама с младшей сестрой на руках, ей 3,5 годика, вместе с нами и мужчин, и стариков. Дали нам тазик, обмылок, а вода-то холодная. Обрезали волосы всем, а у маминой сестры была коса толстая, до пола – ой, она сидела плакала. Чем-то мазали. Одежду выдали и снова в барак.
- Вас заставляли работать?
- Нет, только взрослых. Женщины из котлована набирали песок в тележки, посыпали дорожки. Это вообще ни к чему было. Их просто мучили, изнуряли. Если что не так, плётками били, и собак натравливали. Все «этажи» в бараках занимали по возрасту. Самые маленькие дети – на первом этаже, на втором постарше, а на третьем – кому уже лет четырнадцать. Похлебку утром давали, изредка кашу. Ой, как есть хотелось. Мы ж из деревни, своё хозяйство, и коровы, и свиньи, и овцы, и птица, ни в чём не нуждались. Очень многие погибли. Самые маленькие ежедневно умирали. Утром охранники войдут, проверят, и затем трупики выносят. У входа тачка на двух колёсах, туда тащили и складывали, одно тельце на другое. Мы деревенские, поэтому, держались семьями и помогали друг другу. За супом с кружками ходили, и иногда менялись, у кого больше кружка, чтобы похлёбки наливали помногу. В городе прошёл слух, что в Саласпилсе дети массово гибнут. К нам стали монахини приходить из Троицкого монастыря, и платили взятку в пять марок за ребёнка, чтобы выкупить. Я тогда уже кожа да кости была.
«Нам не разрешают класть цветы». Интервью с узницей концлагеря Саласпилс
Это не преувеличение, но из слов заключённых Саласпилса до сих пор сочится кровь. Историки же Латвии теперь заявляют, что детей тут «масштабно не убивали»
Георгию удалось поговорить с несколькими выжившими узницами концлагеря Саласпилс. По мере приближения к 80-летию Победы всерьёз понимаешь, насколько бесценны их свидетельства. Когда этих людей не станет, нам начнут под предлогом «исторического переосмысления» выпихивать откровенную ложь, которую уже некому будет опровергнуть. Читайте, и запоминайте, пока узники концлагерей живы. Ведь это всё происходило не в средневековье, не в античности. А совсем ещё недавно…
Елена Георгиевна Грибун. Жительница РСФСР, Северского района Псковской области, деревня Калинково. В Саласпилс её поместили вместе со всей семьёй. Забрали туда в семилетнем возрасте в марте 1943-го, она пробыла в концлагере три месяца. Проживает в Риге. Я побеседовал с ней совсем недавно, несколько недель назад.
- Всю нашу деревню (она на границе с Латвией) целиком отправили в Саласпилс, и мою семью – мать, бабушку и нас трое детей. Отец был председатель колхоза, в 1941-м ушёл в партизаны, и к нам часто айзсарги (латышское полувоенное формирование – Авт.) являлись с обыском. Допрашивали – где отец? Мама причитала – вот, трое детей, а он меня бросил да ушёл. Много раз её ставили к стенке, угрожали расстрелять. Бабушка нам говорила – бегите скорее к ней, а то маму убьют. Прибегаем, айзсарги с автоматами стоят, целятся – мы окружили её, плачем. Очередь дали в песок, и ушли. И вот утром приходят люди в немецкой форме, собрали всех, дали чуть времени на сборы. Подводы подогнали, велели выйти на околицу. Наши дома разграбили, и подожгли. Латыши или немцы, не знаю – командовал ими точно немец. Только начали двигаться, с подвод наши шмотки выкинули. Овец и свиней забили, туши сложили на телеги, говорят – мясо вам потом отдадим. Никто не отдал. Пешком гнали на станцию Зилупе, распутица, земля раскисшая, снег. На себе тащили, что смогли взять. Заперли в вагоны. Дня два или три везли, останавливались часто, долго стояли. Пить хотелось страшно. Нас взрослые подсаживали к окну, мы кричали, просили воды. Привезли, высадили, и погнали вдоль железной дороги в Саласпилс. Мимо лагеря военнопленных шли (Шталаг-350 – Авт.), они руки совали из-за проволоки – дайте поесть, у вас всё равно отберут. Бабушка им хлеб бросила, её охранники сильно избили, рука у неё отказала, она долго болела, сразу после войны умерла. Завели в барак, там цементный пол. Мамина сестра легла на него, и мы, маленькие, на ней сидели, об неё грелись. Раздели, погнали голыми в баню, мама с младшей сестрой на руках, ей 3,5 годика, вместе с нами и мужчин, и стариков. Дали нам тазик, обмылок, а вода-то холодная. Обрезали волосы всем, а у маминой сестры была коса толстая, до пола – ой, она сидела плакала. Чем-то мазали. Одежду выдали и снова в барак.
- Вас заставляли работать?
- Нет, только взрослых. Женщины из котлована набирали песок в тележки, посыпали дорожки. Это вообще ни к чему было. Их просто мучили, изнуряли. Если что не так, плётками били, и собак натравливали. Все «этажи» в бараках занимали по возрасту. Самые маленькие дети – на первом этаже, на втором постарше, а на третьем – кому уже лет четырнадцать. Похлебку утром давали, изредка кашу. Ой, как есть хотелось. Мы ж из деревни, своё хозяйство, и коровы, и свиньи, и овцы, и птица, ни в чём не нуждались. Очень многие погибли. Самые маленькие ежедневно умирали. Утром охранники войдут, проверят, и затем трупики выносят. У входа тачка на двух колёсах, туда тащили и складывали, одно тельце на другое. Мы деревенские, поэтому, держались семьями и помогали друг другу. За супом с кружками ходили, и иногда менялись, у кого больше кружка, чтобы похлёбки наливали помногу. В городе прошёл слух, что в Саласпилсе дети массово гибнут. К нам стали монахини приходить из Троицкого монастыря, и платили взятку в пять марок за ребёнка, чтобы выкупить. Я тогда уже кожа да кости была.
- Кровь брали у вас?
BY DarkZotovLand
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. He floated the idea of restricting the use of Telegram in Ukraine and Russia, a suggestion that was met with fierce opposition from users. Shortly after, Durov backed off the idea. Telegram has gained a reputation as the “secure” communications app in the post-Soviet states, but whenever you make choices about your digital security, it’s important to start by asking yourself, “What exactly am I securing? And who am I securing it from?” These questions should inform your decisions about whether you are using the right tool or platform for your digital security needs. Telegram is certainly not the most secure messaging app on the market right now. Its security model requires users to place a great deal of trust in Telegram’s ability to protect user data. For some users, this may be good enough for now. For others, it may be wiser to move to a different platform for certain kinds of high-risk communications. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30.
from no
