Более странно, чем

В дождливые холодные дни хочется вспомнить солнце, под лаской которого можно расслабить мышцы, задремать и вернуться к себе. Еще в дождь хочется читать, но если солнце литературное или философское предстает теплым и нежным, то превращается в банальность. Поэтому любопытно как в философии солнце всегда выходит за пределы той функции заботы, которая в пределе дает жизнь.

Первый образ солнца, к которому я возвращаюсь осенью — это жгущее солнце Камю из «Постороннего». Безразличное, иссушающее и ослепительное, в смысле лишающее различающего взгляда — оно вызывает головную боль, требующую признать одиночество, признание дает свободу от навязчивого поиска смысла.

Второй образ — солнце Батая в его порнолатрической прозе, которая родилась из жеста «ненависти к поэзии». Батай пишет, что солнце любит только ночь. Мне кажется, это очень похоже на правду, потому что с приближением ночи солнечный свет становится теплее. «Золотой час» заката похож на прощальный поцелуй солнца с грядущей ночью. Любовь к ночи дает солнцу у Батая сакральную силу, которая выворачивает содержание психики его персонажей наизнанку. Их желания определяются пределом — областью, где они только зарождаются, поэтому они воспроизводят формы насилия, боли или разрушения. Отдаляясь от приемлемой социальной реальности таким образом, человек приближается к сакральному как экстатическому и освобождающему.

Последний образ — черное солнце Юлии Кристевой из ее работы про меланхолию. К этому тексту тоже хочется возвращаться осенью. Для меня это вариант такой кружевной изысканной селф-хелп литературы, кинематографическим двойником которой будет «Орфей» Жана Кокто. Театральная игра, поцелуи величавой королевы, черные князья, тяжелые волны океана аффектов, «мертвые», изнуряющие себя женщины — это вычурная постструктуралистская поэтика траура очень созвучна осенней погоде. Черное солнце - это знак депрессии, которая светит нарциссическим холодным светом сложных отношений с собой, основой которых является инверсия отвержения вещи или другого. Если обычное солнце — источник жизни, то черное солнце — источник творческой сублимации, где «я» утверждается на территории худо­жественного вымысла, всегда невероятное,но также всегда недостоверное. Прикладываю в первом комментарии текст Кристевой, если вам тоже захочется философского солнца.

www.group-telegram.com/no/deculturae.com/57

190 viewsTatiana Krouvko, edited  Nov 1 at 12:01

В дождливые холодные дни хочется вспомнить солнце, под лаской которого можно расслабить мышцы, задремать и вернуться к себе. Еще в дождь хочется читать, но если солнце литературное или философское предстает теплым и нежным, то превращается в банальность. Поэтому любопытно как в философии солнце всегда выходит за пределы той функции заботы, которая в пределе дает жизнь.

Первый образ солнца, к которому я возвращаюсь осенью — это жгущее солнце Камю из «Постороннего». Безразличное, иссушающее и ослепительное, в смысле лишающее различающего взгляда — оно вызывает головную боль, требующую признать одиночество, признание дает свободу от навязчивого поиска смысла.

Второй образ — солнце Батая в его порнолатрической прозе, которая родилась из жеста «ненависти к поэзии». Батай пишет, что солнце любит только ночь. Мне кажется, это очень похоже на правду, потому что с приближением ночи солнечный свет становится теплее. «Золотой час» заката похож на прощальный поцелуй солнца с грядущей ночью. Любовь к ночи дает солнцу у Батая сакральную силу, которая выворачивает содержание психики его персонажей наизнанку. Их желания определяются пределом — областью, где они только зарождаются, поэтому они воспроизводят формы насилия, боли или разрушения. Отдаляясь от приемлемой социальной реальности таким образом, человек приближается к сакральному как экстатическому и освобождающему.

Последний образ — черное солнце Юлии Кристевой из ее работы про меланхолию. К этому тексту тоже хочется возвращаться осенью. Для меня это вариант такой кружевной изысканной селф-хелп литературы, кинематографическим двойником которой будет «Орфей» Жана Кокто. Театральная игра, поцелуи величавой королевы, черные князья, тяжелые волны океана аффектов, «мертвые», изнуряющие себя женщины — это вычурная постструктуралистская поэтика траура очень созвучна осенней погоде. Черное солнце - это знак депрессии, которая светит нарциссическим холодным светом сложных отношений с собой, основой которых является инверсия отвержения вещи или другого. Если обычное солнце — источник жизни, то черное солнце — источник творческой сублимации, где «я» утверждается на территории худо­жественного вымысла, всегда невероятное,но также всегда недостоверное. Прикладываю в первом комментарии текст Кристевой, если вам тоже захочется философского солнца.

BY Более странно, чем