Мусульмане в составе войск Чингизхана

Историк Питер Джексон (Peter Jackson) отмечает, что завоевание Ближнего Востока не обошлось без помощи мусульманских правителей, конфликтовавших между собой. В этом контексте монголы становились полезными союзниками в борьбе за власть:

«Ни одна оценка причин успеха семилетней военной кампании не будет полной, если не принять во внимание состав войск Чингисхана. Это не была кампания, предпринятая исключительно различными степными кочевниками...с самого начала Чингизхан опирался на помощь мусульманских конфедератов, которые предоставляли не только дополнительные конные отряды, но и пехоту — элемент, отсутствующий в традиционном войске степных кочевников.

✅ Бузар, карлукский правитель Алмалыка, которого Джувейни восхваляет как благочестивого и богобоязненного мусульманина, погиб от рук Гючюлюга в отместку за союз с Чингисханом; контингент под командованием его сына и преемника Сигнак-тегина должным образом сопровождал монголов в 1219 г.

✅ Арслан-хан, правитель Каялыка, которого Джузджани прямо называет мусульманином и, возможно, Караханидом, также подчинился Чингисхану около 1211 г.; во главе 6000 всадников он участвовал вместе с монгольским полководцем Дёленом Черби (Dölen Cherbi) в осаде Вальха (Walkh). Он получил в жены принцессу из семьи Чингисхана.

✅ С территорий Хорезмшаха завоеватели также набирали видных мусульманских сторонников. В тот момент, когда Мухаммед отступил к югу от Оксуса, правитель Кундуза Ала ад-Дин и один из великих князей Балха дезертировали, чтобы присоединиться к монголам.

<...>

«Как нам сообщают, к тому времени, когда монголы достигли Райя в 617/1220-1 г., их сопровождали другие войска, как мусульманские, так и неверные, а также "смутьяны", которые просто искали возможности пограбить и "наделать бед". Насави пишет о некоем Хабаш из деревни близ Хабушана, который во главе банды отступников вел осаду нескольких городов в Хурасане от имени захватчиков и, как говорят, не уступал в свирепости самим монголам.

Ибн аль-Асир приводит еще один пример мусульманского кондотьера — Акуша, мамлюкского амира Ильдегизидского правителя Азербайджана, который собрал большое количество туркменов и курдов и сотрудничал с монголами в их первом нападении на Грузинское царство в начале 1221 года. В обоих случаях привлекательной была перспектива отомстить давнему врагу — и, во втором случае, помочь одному неверному нанести ущерб другому. Таким образом, операции монголов могли принимать вид желанного вмешательства в уже существующие местные конфликты».

Peter Jackson, The mongols and the Islamic world, pp. 90-93

Будда как основатель арабского политеизма:

«…Будда представлен в негативном свете как источник арабского и персидского язычества, а буддизм — как образцовая и наиболее чистая форма этих [языческих] убеждений, которая возродилась вновь.

Эта критическая позиция прослеживается уже во введении к буддийскому разделу, где буддистов обвиняют не только в поклонении идолу Шакьямуни, но и в том, что они служат плохим примером для других индийских религий, отождествляемых с Шивой, Вишну и Брахмой.

Раздел завершается заметкой о доисламской Аравии на заре ислама, в которой буддизм отождествляется с доисламским идолопоклонством: «До эпохи ислама вся Мекка и Медина, а также некоторые арабы и персы следовали за Шакьямуни, и в доме Кааба они установили идолов, напоминающих образ и фигуру Будды, и поклонялись им. Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, приказал уничтожить их и познакомить людей с его чистой религией».

Этот рассказ, вероятно, основан на популярных исламских традициях, представляющих Индию как родину арабского идолопоклонства, связывая арабский и индийский политеизм. После потопа, во времена пророка Ноя, идолы были вывезены из Индии, некоторые из них появились около Джидды на аравийском побережье. Оттуда их перевезли в Мекку, где, согласно другим историям, они стали объектами поклонения для паломников из отдаленных мест, таких как Индия. Идентификация идолов как изображений Будды, а не их связь с индуизмом, вписывается в схему главы о продвижении буддизма как высшей формы индийских религий. Это также согласуется с интересом Рашида ад-Дина к превознесению буддизма как архетипической и первозданной формы язычества, которую ислам намерен искоренить».

Jonathan Z. Brack, An Afterlife for the Khan Muslims, Buddhists, and Sacred Kingship in Mongol Iran and Eurasia. pp. 36

Уравнение религий при монголах

Монгольские правители не были враждебны ни к исламу, ни к христианству; скорее, они проявляли равнодушие ко всем верованиям, придерживаясь принципа равенства всех религий. Это уравнивание мусульман в правах с христианами и иудеями вызвало разочарование у многих мусульман, привыкших к идее исламского универсализма.

Монгольские слуги ильханов играли роль в поддержке благотворительных фондов (вакф) созданных мусульманами. В документе 1272 года из Кыршехира упоминаются монгольские офицеры, которые обязались не вмешиваться в деятельность фонда. В 1293 году монгольский нойан одарил суфийскую обитель близ Ардебиля. Члены императорской династии также покровительствовали различным религиозным местам. Джувайни отмечает щедрость матери Мёнке, христианки-несторианки, которая помогала мусульманским имамам и шейхам и основала медресе в Бухаре.

Тем не менее, уравняв мусульман с христианами, монголы отменили исламские законы, регулирующие положение религиозных меньшинств, что вызвало недовольство среди мусульман. В результате были отменены следующие законы:

1. Джизья (налогообложение для немусульман);

2. Запрет на строительство храмов немусульман. С 1230-х годов влиятельный несторианский монах Симеон Раббан-ата способствовал строительству церквей даже в преимущественно мусульманских городах, таких как Тебриз и Нахчиван. Новые церкви появятся также в Мараге, Ирбиле и Багдаде в эпоху ранних Ильханидов.

Христиане теперь могли звонить в свои церковные колокола — опять же вопреки исламскому закону, — и мусульмане, которые в ответ снимали и уничтожали колокола, рисковали быть казненными монгольскими властями, как в крымском городе Солгат в 1287 г.

И прочие законы, упомянутые на картинке.

Пряников не удивляет. Всё так же туп.

Для критически мыслящих людей, советую заглянуть в книги или твиттер (там как раз рецензия на теорию Петры) – Marjin van Putten, Sean Anthony, Robert Hoyland, Josef van Ess и т.д.

Гибсон – самоиздающий автор, без академического образования, религиозный фанатик. Примечательный отзыв историка ранних исламских обществ Ian D. Morris:

«…Я наконец читаю кораническую географию Дэна Гибсона и, друзья, удивитесь ли вы, узнав, что эта книга плохая? Я дам ему вот что: я думаю, Гибсон искренен. В эту книгу было вложено много работы. Но он не обладает достаточными знаниями , чтобы понять, как мало он знает. Гибсон придерживается фундаменталистского толкования Библии. Он рассматривает Бытие как произведение одного автора, Моисея. Истории принимаются им за чистую монету.…»

https://www.group-telegram.com/tolk_tolk/21007

Написание манифеста – это своего рода тренд среди массовых убийц.

Для примера:

• массовый убийца Чо Сын Хи, убивший 40+ человек в университета, написал свой манифест.

• массовый убийци Пекка-Эрик Аувинен, убивший 7 человек, написал манифест.

• массовый убийца, Дмитрий Виноградов, убивший 7 человек, написал манифест.

• массовый убийца Дилан Руф, убивший 8 человек, написал манифест.

Аналогично с Брейвиком и Трантом. И куча других примеров. Часть из них вдохновлялись людьми из вышеназванного списка.

В манифеста, как правило, человек излагает свои идеи, мотивы и прочее. Примечательно отметить, что 3 из них были нигилистами/атеистами, ненавидевшие всех людей.


https://www.group-telegram.com/wildfield/6633

Миф о злых кочевниках

«Историография обычно не была щедра к кочевникам. Они, как правило, оставляли мало или совсем не оставляли литературных свидетельств и ничего в виде архивных материалов. Соответственно, мы зависим от трудов их оседлых соседей, которые считали их в лучшем случае отсталыми, а чаще —низменными. Кочевников изображали беззаконными и хищными, постоянно нуждающимися в сдерживании; сами их достоинства — мобильность и скорость, обеспечиваемые передвижением налегке, — усиливали эту негативную реакцию.

Дисбаланс в корпусе первоисточников долгое время оказывал заметное влияние на вторичную литературу, часто еще более подстегиваемую националистическими настроениями, так что завоевания кочевников могли считаться тормозящими политическое или культурное развитие. Только в последние три десятилетия историки начали оспаривать этот стереотип, указывая на то, что кочевники были не более «прирожденными воинами», чем их оседлые соседи, что их не толкала присущая их образу жизни бедность, чтобы грабить соседей или вымогать их богатства с помощью угроз, и что представители оседлой культуры сами были склонны к хищническим нападениям на скотоводов.

Более того, кочевые группы отнюдь не были монолитными в своем отношении к оседлым обществам. Интересы племенных армий и массы скотоводческого населения могли различаться; отношения между скотоводами и их соседями — аграриями часто были симбиотическими. И, наконец, интерес кочевников к приобретению технических знаний сильно недооценивается».

Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, pp. 2

​​Поклонялись ли монголы тенгри?

Интересные слова историка Питера Джексона о религии монгол:

«Хотя небо (Тенгри) рассматривалось как источник власти и успеха (не в последнюю очередь власти и успеха монгольских государей), монголы не поклонялись ему: они не поклонялись небу, подобно мусульманам и христианам, рассматривая небо в значении атмосферы.

Также — несмотря на тенденцию переписчиков монгольских канцелярий, христианских и мусульманских писателей передавать Тенгри словами Deus, Allāh или Khudā — этот термин не обозначал Бога великих монотеистических религий. По мнению Карпини, культовая практика монголов касалась условий жизни в этом мире и не имела ничего общего со спасением в будущей жизни, на которое были направлены эти религии (прим. христианство и ислам).

Как и более ранние степные общества, монголы представляли себе загробную жизнь просто как продолжение жизни на земле и хоронили вещи вместе с умершими; Впрочем Хулагу был последним чингизидом в Иране, о котором известно, что его похоронили вместе с живыми рабами».

Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, pp. 298

Технологическое превосходство монгол

«Победа монголов объяснялась также их значительным превосходством в вооружении. Хулагу сопровождала грозная осадная техника, которая, похоже, превосходила ту, что была создана несколькими десятилетиями ранее войсками Чингисхана.

…некоторые виды оружия, несомненно, произвели сильное впечатление на двух ильханидских писателей. Первый — автор «Ахбар-и мугулан», который описывает составную аркбалиста, состоящую из трех арбалетов, натянутых вместе, и способную стрелять большими болтами с диаметром ствола около 70 см — оружие, которое, как известно, использовалось в Китае в течение нескольких столетий. Из египетского рассказа о битве при Химс в 1281 г. следует, что вторгшуюся монгольскую армию в этот раз сопровождали подобные машины, четыре из которых могли быть установлены на одной повозке.

Другой автор — Джувейни. Он подчеркивает роль команды из 1000 китайских катапультистов и метателей нафты (прим. зажигательных стрел) (nafṭ- andāzān), сопровождавших Хулагу в Иран. Китайские мастера сконструировали огромный арбалет, kamān- i gāw («бычий лук»), дальность стрельбы которого якобы составляла 2500 футов (gām), и который, по-видимому, обеспечил быструю капитуляцию Маймундиза.

Похоже, что Хулагу также использовал противовесные требюше, построенные и управляемые мусульманскими инженерами по осаде — значительный прогресс по сравнению с «тягловым» типом, который сопровождал Чингисхана, поскольку для их работы требовались команды всего из десяти-пятнадцати человек, а не 250.

Сравнительно лаконичный рассказ о падении Багдада в «Ахбаре» предполагает, что халиф и его подчиненные были вынуждены искать компромиссы прежде всего благодаря способности монголов метать камни весом от 100 до 500 маннов (83,33 кг. до 416,66 кг. — более высокая цифра, безусловно, преувеличена).

Не подлежит сомнению, что артиллерия монголов превосходила артиллерию халифа, поскольку местный историк Ибн аль-Казаруни, хотя и упоминает об осадном оружии Хулагу (manājīq) лишь в туманных и условных выражениях, описывает те, что были установлены на стенах Багдада, как бесполезные, недостаточные по дальности и точности. Такое различие может отражать тот факт, что монголы имели доступ к лучшим осадным технологиям как китайского, так и исламского мира».

Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, pp. 136-138

Трансформация легитимности и халифата в исламских государствах

Аббасидский и пост-Аббасидский период

Использованные источники:

1. Hüseyin Yılmaz, Caliphate Redefined: The Mystical Turn in Ottoman Political Thought, pp. 1-18.
2. Christopher Markiewicz, The Crisis of Kingship in Late Medieval Islam: Persian Emigres and the Making of Ottoman Sovereignty, pp. 1-12
3. Marshall Hodgson, The Venture of Islam: Conscience and History in a World Civilization.

@haqiqatdin / dervish seri

Доводы:

«В XVI веке мусульманские правители крупнейших империй Западной и Южной Азии перешли на новый словарь суверенитета, который дополнил традиционные персидско-исламские титулы и концепции правления. «…»

Они также часто предлагали обоснование для правления в сакральном или космическом масштабе. Эти императоры не просто занимали главенствующее положение в своих владениях, но становились сахиб-киранами (повелителями благоприятных астральных соединений), муджаддидами (столетними обновителями веры), халифами-и илахи (наместниками Бога), а иногда и махди-и ахир-и заман (предвестниками последнего времени).

Чтобы ответить на эти вопросы, историки сосредоточились на двух взаимосвязанных явлениях. Во-первых, они отмечают переплетение царской власти и святости как основной и фундаментальный аспект политической культуры в исламских землях в период с XIII по XVI века. В ответ на вызовы всеобщей власти, брошенные распадом Аббасидской и Чингисидской диспозиций, монархи центральных земель ислама стремились подкрепить свое право на правление связями со святыми людьми, благодаря чудесам, пророчествам и божественной благодати которых можно было укрепить авторитет правителя. Ассоциация с такими святыми людьми и их благочестивыми представлениями была привлекательной и мощной, поскольку она охватывала все слои общества и была разумной и понятной как в высокограмотных дискурсах, так и в перформативных — и потому более доступных — представлениях суверенной власти широким слоям населения.

Но что еще более важно, в XIV и XV веках границы между государем и святым часто размывались. Основываясь на своей благочестивой харизме, ряд суфиев, мудрецов и саидов (потомков пророка Мухаммеда) претендовали на мантию временной власти, инициируя активистские мессианские движения, которые стремились опрокинуть существующий политический порядок и начать новый век справедливости и мира». [2]

«Пост-аббасидский халифат, или становление неарабского халифа в Османской империи, было реконструировано на языке суфизма, пронизанного местными традициями правления и сформированного определенным историческим опытом, а не с помощью юридического канона средневекового универсализма. В политическом дискурсе XVI века османский халиф был мистиком в том смысле, что он был другом и заместителем Бога на земле, властвующим как над мирской, так и над духовной сферами». [1]

Забавные слова известного богослова аль-Газали, которые приводит востоковед Бертольд Шпулер:

«Тот, кто выглядит как тюрок или бедуин», наверняка не получил свое имущество законным путем, под которым он [аль-Газали] подразумевает, конечно же, «привычную для оседлого жителя [прим: законным путем — через труд]».

Одно из ключевых наблюдений последних двух лет: востоковеды, как правило, куда более компетентны в реалиях (пост)римского или эллинского/эллинистического Средиземноморья, чем исследователи последнего во всевозможных "варварских перифериях". Конечно, это замечание рассматривает среднестатистического студента или уже состоявшегося исследователя. Оно (по личному опыту) справедливо для египтологов, иранистов, индологов, ассириологов, иногда даже китаистов и объясняется, разумеется, не только спецификой источников, многие из которых написаны на греческом или латыни, и не столько важностью эллинского и римского.

Казалось бы, в эпоху междисциплинарных исследований и отхода от диковатого европоцентризма должен был начаться и обратный процесс — "ориентализация" так называемой классики. Чтобы понять как минимум одну из причин, по которой это явление всё ещё расценивается как диковинное, излишнее или даже деструктивное, откроем, к примеру, обычно широко рекомендуемые «Очерки античной общественной мысли» (1981) Э.Д. Фролова и прочтём великолепные вещи о «скованности социальной и интеллектуальной жизни рамками теократического и деспотического надзора [на Востоке]», «безусловном преимуществе античной свободы перед восточным деспотизмом», а затем и совсем выдающееся: «Древняя Греция, а вместе с нею и вся западная цивилизация, отстояла перед восточной деспотией право на собственный, самостоятельный путь развития, и эта победа сильнейшим образом способствовала росту национального самосознания греков, а в связи с этим и формированию истории как науки».

Тушите свет.

Значение астрономии для мусульманских правителей

Один из популярных титулов мусульманских правителей — сахиб-киран, что означает "владыка благоприятного астрального соединения". Многие правители покровительствовали астрологам, строили обсерватории и поддерживали научные исследования в области астрономии/астрологии. Для ученых того времени, даже на базовом уровне, было важно разбираться в звездах и планетах, чтобы точно определять время молитв и начало месяцев.

Например, правитель Великих Моголов Хумаюн стремился выстраивать ритмы своего двора в соответствии с астрологическими благоприятными днями, что подчеркивало его желание представить свое правление как отражение космического порядка.

Еще один интересный пример.

Османской ученый Бидлиси, используя астрологические, исторические и эзотерические теории, усиливал свои утверждения о значении правления султана Баязида. С астрологической точки зрения, превосходство гороскопа Баязида выделяло его среди других. Исторические обстоятельства, такие как конец века хиджры, делали его обновителем веры, подобно Осману, основателю династии. С нумерологической точки зрения, Баязид, как восьмой правитель дома Османа, занимал особое место в династии. Бидлиси связывал османских султанов с семью небесами, утверждая, что Баязид, как восьмой, является воплощением идеального правителя.

Эти размышления представляли собой мощную интеллектуальную защиту статуса Баязида как совершенного правителя.

*Титул сахиб-киран приписывался тем, кто родился под соединением двух светил, таких как Венера и Юпитер или Венера и Солнце.

Откуда взялись мусульмане в Китае?

По легенде, которая передается в китайской книге "происхождение мусульман" (回回原來), императору Тай-цзуну (626-49) из династии Тан однажды ночью приснился тревожный сон: балка крыши его дворца падала прямо на него, но в последний момент была остановлена человеком, стоявшим рядом. Этот человек был одет в зелёный халат, с белым тюрбаном на голове, полотенцем через плечо и чайником с водой в руке. Он имел смуглое лицо, глубокие глазницы и высокую переносицу. Испуганный, Тайцзун проснулся и сразу же созвал советников. Один из них, Сюй Мао, предположил, что сон предвещает угрозу для империи. Балка символизировала опасность, а таинственный человек оказался представителем хуэйцев — мусульман из западных областей. Сюй Мао объяснил, что империи нужна поддержка хуэйцев для защиты.

После этого император отправил дипломатическую миссию в западные регионы и в конечном итоге принял делегацию сподвижников Пророка Мухаммеда, которую возглавлял Саййид Саад ибн Аби Ваккас (Sahaba Saade Wan Gesi 撒哈八撒阿的輓葛思), дядя Пророка по материнской линии. Эта делегация прибыла с целью восстановления гармонии и распространения послания Корана. Император Тай-цзун приветствовал Ибн Аби Ваккаса, дал ему разрешение жить в императорском дворце и приказал построить мечеть, чтобы мусульмане могли молиться.

Однажды перед одной из встреч император заметил, что Ибн Аби Вакка читает Коран, обращённый лицом на запад. В ходе обсуждений Тай-цзун и Ибн Аби Ваккас говорили о сходствах между Конфуцием и Мухаммедом, обсуждали роль мудреца и параллели между этими двумя фигурами. Ибн Аби Ваккас рассказал императору о важности Корана, его богооткровенности, и сравнил его общественное признание с конфуцианским каноном. В целом Тай-цзун остался доволен его учениями и пришел к выводу, что ислам и конфуцианство совместимы друг с другом.

https://www.group-telegram.com/fikerdeslek/5262

Некоторые "товарищи" пишут, что в Казахском ханстве только элита была религиозной, а народ был далек от ислама. Это конечно миф. Стоит только прочитать произведения устного народного творчества (предания из шежире, героические эпосы, песни акынов), как сразу приходит понимание, что мировоззрение простого народа было также мусульманским.

Все это дурно пахнет советской ненавистью к феодалам и духовенству (чингисиды, баи, ходжи, муллы), а также антирелигиозной политикой коммунистов. Логика коммунистов была такой: "Религия - плохо, феодально-байские элементы - плохо, значит можно их приплюсовать друг к другу, двух зайцев одним выстрелом, сделав вывод, что только плохие и жестокие ханы и султаны были религиозными, а хорошему и угнетенному народу было все равно на ислам или они всенародно втайне были против религии и боролись с ней".

Таких искажений и мифов, которые мы привыкли видеть за истину, думаю еще довольно много. Настолько много, что мы и сами до конца не осознаем их влияние на нашу повседневную жизнь. Они настолько стали частью нашей повседневности, что мы даже не сомневаемся в их истинности.

В СССР конструирование и внедрение в сознание людей таких мифов было на высоком уровне. Настолько, что целые поколения выросли с подобными убеждениями и даже не сомневаются в них.